Одна из любимых фраз тренера по верховой езде: "Мне ведь не надоест повторить хоть в пятидесятый раз, пока не будет усвоено". И мне иногда - не надоедает.
Сегодня мне хотелось бы ответить одному из читателей этой страницы. Тот, сказавши, что с Бонапартом "не всё так просто", привел мне стихотворение Пушкина.
Всё приводить не буду, лишь самое, прости Господи, выразительное.
Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек.
В неволе мрачной закатился
Наполеона грозный век.
Исчез властитель осужденный,
Могучий баловень побед...
Великолепная могила!
Над урной, где твой прах лежит,
Народов ненависть почила
И луч бессмертия горит.
Давно ль орлы твои летали
Над обесславленной землей?
Давно ли царства упадали
При громах силы роковой;
Когда надеждой озаренный
От рабства пробудился мир,
И галл десницей разъяренной
Низвергнул ветхий свой кумир;
Когда на площади мятежной
Во прахе царский труп лежал,
И день великий, неизбежный —
Свободы яркий день вставал...
И, хотя даже в этих строфах Александр Сергеевич упреки всё же произносит, но:
Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень!
Хвала! он русскому народу
Высокий жребий указал
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.
Ой, поймал меня оппонент. Ты де писатель, так вот и слушай, что Пушкин говорит. А то тебе будет малодушный позор. Ужас-ужас.
Но давайте кое что уточним.
Какому из Пушкиных мне надлежит послушно внимать? Тому, что выше, или другому:
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Какая безжалостная ирония... И ведь - предчувствие падения Родиона Раскольникова. Не кажется ли нам, что это немножко разные Пушкины? Ответ кроется в датах.
Первое стихотворение - 1821 год. Пушкину - 22 года. От второй цитаты его отделяет лет семь. Но это не наши семь лет, где время и пространство, как в "Приглашении на казнь", размазано, обесценено и зыбко, это время невероятно концентрированное, насыщенное. Семь лет жизни Пушкина - это наши эдак четверть века. Заметно это в двух смыслах. В художественном - безусловно. Пушкин-то гений, но только уж полный простец назовет гениальным стихотворение "Наполеон". От рабства пробудился мир, горит луч бессмертия... Вы смеетесь? Если бы юноша продолжил в том же духе, мы б о нем сегодня не знали. Трескучая риторичность классицизма, зарифмованная плоская патетика. И всего через семь лет - летящие строки "Онегина", которые не просто живые, они и есть - жизнь. Но это нормальный путь творческого развития. Второй момент существенней, ибо без него, увы, было бы лучше.
Что произошло между написанием тех и этих строк?
Мятеж декабристов. Переломный миг жизни поэта. Ведь был он замешан в этот кошмар, был виновен. Закон - краеугольный камень европейского мировоззрения. Но если для жизни республик (человеческого установления) не может быть ничего, кроме Закона, то в монархическом устройстве одна вещь есть: Милосердие. Но Милосердие может исходить только от Миропомазанного монарха. Николай Павлович не дал ход свидетельствам против Пушкина. И оказался прозорливцем.
Мировоззрение поэта, как позже, мировоззрение другого виновного гения, также помилованного Государем, Федора Михайловича Достоевского, претерпело изменения. Пришло понимание, что никаких свобод Бонапарт никому не дал, типичный чему пример беззаконной расправы над жителем города Нюрнберга печатником Йоганом Филиппом Пальмом, убиенным узурпатором только за отказ выдать автора брошюры "Deutschland in seiner tiefsten Erniedrigung".
Ну, как говорится: в молодости нормально быть либералом, в зрелости консерватором. Но молодость Пушкина вышла несколько боком.
Гений - это вам не безошибочный оракул. Гений это тот, кто страдает вместе со своим народом его ошибками - и ведет к их преодолению.
Мой Пушкин этот:
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
ЯзЫком сердца говорю.
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
О нет, хоть юность в нем кипит,
Но не жесток в нем дух державный;
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.
Текла в изгнанье жизнь моя;
Влачил я с милыми разлуку,
Но он мне царственную руку
Простер — и с вами снова я.
Во мне почтил он вдохновенье;
Освободил он мысль мою,
И я ль в сердечном умиленье
Ему хвалы не воспою?
Полностью опять не цитирую, текст можно добыть в два клика. Но отчего-то мне кажется, что многие из тех, кто только что кричали - нельзя спорить ни с одной строкой Пушкина, тут же возопят, что тут он "выполнял заказ", "прогнулся" и вообще "продался". И противоречия между своими высказываниями не увидят.
Нет, дражайшие. Болярин Александр жил по законам дворянской чести. Он падал и поднимался, он пережил все идейные болезни своего века - но он не вы. Он грешен, но велик.
А Бонапарты, Соколовы и Понасенковы - в равной мере ничтожны.
PS Впрочем, и у самого Александр Сергеевича есть, что сказать насчет стихотворения "Наполеон". Мне вчера, спасибо большое, напомнили перечесть письмо к Вяземскому, написанное даже и в конце 1823-го года. В нем поэт уже оценивает произведение как слабое, из которого можно лишь извлечь отдельные неплохие строфы. Но главное касается слов о "высоком жребии": "Эта строфа ныне не имеет смысла, но она писана в начале 1821 года — впрочем, это мой последний либеральный бред, я закаялся". Далее Бонапарт уже называется у него "пустынным сеятелем". Вот так.
изображения взяты из открытого доступа
