В книгах, посвящённых описанию жизни во время ВОВ 1941-1945 годов, описывается героическая борьба на фронте и героический труд в тылу. Быт людей в тылу, повседневные заботы, условия проживания, обучения не получили должного освещения. Поэтому современные люди, родившиеся после войны, а особенно современная молодёжь, не представляют, как мы жили во время войны в тылу и в оккупации. Поэтому в серии воспоминаний о жизни нашей семьи во время ВОВ я постарался описать указанные вопросы. Воспоминания представлены в виде коротких рассказов, в которых описана жизнь нашей семьи, повседневный труд и заботы. Большое внимание уделяется изложению бытовой обстановки, описанию условий проживания, решению транспортных проблем, устройству средств передвижения (телег, саней), так как без знания этих подробностей невозможно представить обстановку, в которой мы проживали, работали и учились. Рассказы расположены в хронологическом порядке. Вместе они составляют как бы повесть, но могут читаться каждый отдельно, так как каждый из них посвящён описанию отдельной темы.
КАК Я БЫЛ ПЕРВЫЙ РАЗ НА ГРАНИ ЖИЗНИ И СМЕРТИ
В 1941 году наша семья жила в селе Руднево Тульской области. Мать работала бухгалтером в детдоме, который размещался в бывшей барской усадьбе.Усадьба была отделена от села цепью оврагов, часть которых была превращена в пруды. Её постройки располагались вдоль оврагов; на одном краю церковь на другом яблоневый сад. За ним уже при советской власти был выстроен многоквартирный одноэтажный дом, в котором и жила наша семья: родители, я, сестра и сестра отца (тётка Маня, как мы её звали). Я в 1941 году учился уже во втором классе, сестра была на четыре года моложе меня. Пройти из села на территорию усадьбы к бывшей церкви можно было через овраг, а проехать в центр усадьбы надо было по плотине между двумя прудами. Общежитие детей было расположено в двухэтажном доме. Общежитие размещалось так, что его бок (длинная стена) располагалась перпендикулярно к плотине и была с неё хорошо видна).
Детдом эвакуировали уже осенью 1941 года. Для этого собрали детей и желающих эвакуироваться сотрудников и переправили в Тулу. Детей разместили в Туле в каких –то помещениях. Где – я не помню. Сотрудникам там и в здании вокзала места не хватило, поэтому они разместились, где могли устроиться: у знакомых и в других местах. Мы хотели устроиться у знакомой матери, но она нас разместить у себя не могла. И мы всей семьёй с пожитками разместились на платформе вокзала. Кстати, мы не одни такие были. Проходят одни сутки, вторые, а состав для эвакуации детдома не подают. Похолодало, пошли дожди. Я простудился. Родители испугались, что я и сестра серьёзно заболеем и вернулись в Руднево, в свою квартиру, полагая, что немцы сюда не дойдут. Но родители просчитались. Танковая армия Гудериана рвалась к Туле, и какое –то её подразделение заняло Руднево. Наших войск в селе не было, и немцы заняли его без боя.
В тот день, когда немцы входили в деревню (о чём мы, конечно, не знали), меня послали отнести пилу, которую мы брали у сторожа, жившего около общежития. Когда мы отошли от его дома и шли вдоль общежития, вдруг слышим он кричит нам: «Бегите, ― потом, ― ложитесь»! Мы, конечно, не побежали и не легли, а я повернул на крик голову и увидел колонну машин, которая спускалась на плотину. Впереди колонны ехали мотоциклисты, и один из них, вероятно заметив нас на фоне светлой стены здания, дал по нам очередь из пулемёта, установленного на мотоцикле. Я этого не заметил и не осознал, только услышал выстрелы и с интересом наблюдал, как на уровне моей головы пули щёлкают по стене, всё ближе ко мне. После их удара о стену слышен щелчок, в ней образуется выемка и из неё идёт струйка пыли. Я абсолютно не осознал опасности, наверно, просто не успел, а поворачивал голову вслед за ямками, образующимися в стене. При виде этого мелькнула (до сих пор помню) только одна мысль: «Как в кино». Вот ямки совсем приблизились к моему лицу примерно на уровне чуть ниже глаз ― одна совсем рядом с головой, а следующая ямка образовалась с другой стороны головы, и они стали удаляться. Всё это заняло несколько секунд, и я не успел осознать опасности. И мы спокойно пошли домой вдоль сада, колонна сразу свернула направо и въехала в центр усадьбы. Когда я рассказал всё как было родителям, то они накричали на меня: «Ты что не понимаешь, что ты каким-то чудом остался жив, пулемётная очередь прошла через твою голову!» Действительно, одна пуля пролетела с одной стороны головы, следующая ― с другой.
КАК Я НЕ СТАЛ СЫНОМ ПОЛКА ИЗ-ЗА ГУДЕРИАНА
В 1941 году наша семья жила в селе Руднево Тульской области. Мать работала бухгалтером в детдоме, отец преподавал в школе математику и немецкий язык. Я пишу воспоминания на основе своих детских впечатлений и разговоров родителей, которые я запомнил. Детдом размещался в бывшей барской усадьбе. Усадьба и село располагались на разных сторонах оврага, часть которого была превращена в пруды. Её постройки располагались с одной стороны оврагов и вдоль них. На одном краю усадьбы напротив сухого оврага стояла церковь на другом яблоневый сад. За садом был выстроен многоквартирный одноэтажный дом, в котором и жила наша семья: родители, я, сестра и отцова сестра. За этим домом был неглубокий овраг, заросший небольшими деревьями и кустарником, за ним был подъём несколько километров (вроде 3), а за ним Зуевский лес, в котором стояли наши войска. В селе и усадьбе наших войск не было. Зима 1941 года была очень суровой, в центральной России морозы были более 40 градусов. Если смотреть от дома на Зуевский лес, то немного правее шла в него дорога. Вдоль неё ближе к лесу располагалась деревня Кишкино. Когда немцы без боя заняли Руднево и усадьбу, в доме, где мы жили, они разместили на второй день штаб и всех жильцов дома выселили в нашу квартиру. Так что большая комната была забита людьми, которые размещались на том имуществе, которое прихватили с собой. В нашей маленькой комнате немцы, бывшей спальни родителей, разместили рацию, и в ней расположились радисты, которые заверили нас, что они порядочные люди и ничего не тронут и не возьмут. Мы расположились при входе в квартиру, можно сказать, на кухне, отгороженной от большой комнаты русской печью. Так как она была очень маленькой, фактически это был проход от входной двери в большую комнату перед «лицом» русской печки, то народу там, кроме нас, не было. Отец, воевавший ещё в первую мировую, быстро оценил обстановку и тихо говорит матери: «Стемнеет, мы Славку (меня) отправим в Зуевский лес, пусть сообщит, что в нашем доме разместился штаб какого-то крупного соединения, дом стоит на отшибе и от деревни, и от усадьбы, так что можно накрыть его огнём из пушек или даже захватить». Мать в слезовую: «Ты на смерть посылаешь ребёнка».
― Да нет. Мы его поставим на лыжи, сверху моё нижнее белое бельё наденем. От нашего крыльца до оврага несколько метров. Часовых с этой стороны дома почему- то нет. Ему только до оврага незамеченным проскользнуть, а в нём он не будет заметен. Потом быстро доберётся до леса. В поле тоже темно, его не заметят».
― Откуда ты знаешь, что не заметят?»
― А зачем они, как ты думаешь, всю ночь дома в Кишкино поджигали?
― Не знаю.
― Чтобы дорогу освещать, которая ведёт в Зуевский лес. Ещё и сейчас они догорают.
― А как же он дальше будет жить, ведь к нам ему вернуться нельзя будет?
― Станет сыном полка, скорее всего, а если немцев скоро погонят, то к нам вернётся.
Но тут немцы засуетились, забегали. Мы пошли в большую комнату и в окно видим военачальника, вероятно, высокого ранга, если судить по красивой одежде и суете вокруг него. Выяснилось, что это был генерал Гудериан ― командующий танковой армией немцев, рвавшейся к Туле, чего мы, конечно, не могли знать. Немного погодя, приходит немецкий офицер и приказывает срочно освободить помещение. У него через отца спросили: «Сколько времени даётся на сборы, надо же вещи какие-то собрать».
― «Какое время? ― был ответ, ― пусть идут в свои квартиры, быстренько собирают, что им нужно, и выходят на улицу». А на улице сорокоградусный мороз. Собрались все жильцы дома в кучу, рассуждают, куда теперь идти. А немцы командуют, чтобы у дома не толпились. А куда податься? Тут моя мать предложила идти в детдомовское овощехранилище, которое располагалось с другой стороны яблоневого сада. Все и направились туда. Расположились там на буртах с картошкой. и остаток немецкой оккупации провели в нём. Хорошо, что она продлилась несколько дней, а не лет.
В результате этого авантюрная затея отца сорвалась, а я остался живым.
До выселения всех из дома произошли два эпизода, один из которых мог стоить отцу жизни. Вдруг в нашу квартиру врывается немецкий офицер с пистолетом в руках и кричит по-русски: «Чей собака?». Показывают на нас. Он подбегает к отцу, наводит на него пистолет и толкает его к выходу. Все так и поняли, что он сейчас его на улице застрелит. Отец обращается к нему на немецком языке: «Что случилось господин офицер?». Немец был удивлён тем, что к нему обратились по-немецки и немного смягчился ― отвёл пистолет от груди отца.
― Ваша собака меня за ногу укусила и брюки зубами разорвала, вот, ― показывает рваную дырку на своих брюках.
Отец отвечает, что очень сожалеет об этом, но надо принять во внимание, что собака ― немецкая овчарка, поэтому очень злая, хорошо, что не прокусила ногу. Отец знал отношение немцев ко всему немецкому. Всё немецкое каждый немец считал как бы своим, высшим достижением и оберегал. Например, во время блокады Ленинграда они не бомбили и не обстреливали драмтеатр, перед которым была установлена статуя императрицы Екатерины второй. Вот здесь это явно выявилось. Немецкий офицер сосем смягчился, когда узнал, что собака не какая-то русская шавка, а немецкая овчарка, и скомандовал, чтобы ему отремонтировали брюки, тут же их снял и бросил на руки отцу. Отец всё объяснил матери. А мать была у нас искусная рукодельница. Она заштопала брюки так, что от дыры и следа не осталось. Потом она призналась, что никогда так не старалась, как старалась, зашивая эти вонючие немецкие портки.
Второй интересный эпизод. У нас в большой комнате висела политическая карта СССР. Немецкий офицер подошёл к ней и жестом подозвал отца. «Смотрите, сколько мы у вас земли завоевали» ― и он обвёл рукой по карте оккупированную территорию. Отцу стало обидно, захотелось осадить немца, но надо было это сделать так, чтобы у него не было причины воспринять это как возражение или противоречие …, а воспринять как развитие его мысли и поддержка его гордости. Отец поддакнул ему: «Да, много, а сколько ещё вам предстоит завоевать». И отец обвёл рукой по карте не оккупированную территорию СССР, которая была во много раз больше завоёванной немцами. Офицер как-то странно посмотрел на него. Наверное, пытался понять ― является это поддержкой его настроения или его культурно поставили на место. Затем он быстро вышел из помещения.
