На этот раз система ближней навигации у меня работала нормально. И это было не лишним: погода по маршруту нас не баловала. Большую часть этапа пришлось идти за облаками, да и заход в Канске тоже выполнять по приборам.
В Канске мы заночуем: пока придёт наш транспортник, пока подготовят самолёты - будет уже поздно вылетать.
К прилёту нашего Ан-26 погода заметно ухудшилась. С запада надвигался фронт кучевой облачности с осадками. Когда дождь дошёл до городка, мы были уже под крышей гостиницы.
Вечер ничем не отличался от предыдущих: экипаж и наши техники в своих номерах сели отмечать успешный этап перегона. Только теперь в этом участвовал и мой ведомый, правда, чисто символически. Я зашёл в номер майора, чтобы проинформировать его о моей заявке на перелёт на завтрашний день. Вылет планировался в 10 часов. Мы спокойно позавтракаем, пройдём доктора и улетим. Доктора проходить будем. Однозначно.
Майор был молод, карьера шла успешно. Его правак выглядел старше его. Правак и штурман были капитанами, а борттехник — летёха, но не первого года службы. Штурманёнок опять был трезв и сидел на кровати с каким-то конспектом. Я почувствовал к нему уважение: молодец, тянется к знаниям. Командир экипажа явно хотел со мной пообщаться. Я решил немного посидеть в их компании. И тут-то они и рассказали мне что было в Укурее. Наконец узнал причину нашего повторного выруливания на взлётную.
Доктор услышал гул моторов в нелётный день и позвонил диспетчеру узнать кто там шумит. Выяснил, что улетают чужие.
- Так они же у меня не были. Как это — улетают?
- В «бегунке» ваша роспись есть, командир их выпускает.
- Какая роспись? Только один из них у меня заявился, выдал заячий пульс и пропал. А второй — вообще не заходил.
- Ну, не знаю. Бумаги у них в порядке.
Доктор примчался на санитарке к диспетчеру, проверил «бегунок». Роспись его действительно была на месте. Потребовал, чтобы диспетчер сообщил его информацию командиру полка, который сидел в кресле Руководителя полётов. Диспетчер доложил. Командир затребовал обоих и бумаги к себе наверх. Доктор возбуждённо повторил свою историю.
- Роспись твоя? - спросил полковник.
- Моя. Но это не я расписывался.
И доктор опять начал рассказывать про заячий пульс.
- Да не морочь ты мне голову! Подпись - моя, но - не моя!- прервал его командир полка, - Твоя и не твоя — это две большие разницы!
- От моей не отличишь, но я же у них сегодня не расписывался, - начал поникать доктор.
Командир полка ненадолго задумался, глядя на пару чужих «мигарей», медленно двигающихся к магистральной рулёжке.
- Пусть улетают.
- Но они же… - начал доктор.
- Всё! Вопрос решён. А ты в следующий раз ставь свой штамп. Его-то не подделаешь. Идите на рабочие места!
Доктор с диспетчером вышли на лестницу и, закрывая дверь, услышали команду: - Паре, на взлётную!
Доктор вернулся в санчасть, где его уже ждал экипаж нашего транспортника. И каждому члену экипажа рассказал как его обидели истребители с Орловки. И передал привет старшему пары. Тут надо заметить, что в эти времена уже действовал приказ, по которому медосмотру подвергался весь экипаж поголовно, а до этого его проходили только лётчики. И в этом нашем экипаже ещё не все привыкли к этой процедуре. А потому некоторым пришлось успокаиваться на улице для повторного захода. Так что у доктора была возможность отвести душу. А у экипажа — составить точную картину обиды доктора.
Экипаж смеялся, рассказывая мне укурейскую историю. Каждый добавил свою подробность, которую не знал или упустил командир экипажа. Я тоже улыбался, но мне было совсем не весело. Не-не! Авантюры — не мой конёк. Ровный ход событий — это моё. Душевное равновесие мне дороже всего.
На следующий день мы с ведомым и технический состав выдвинулись на аэродром после завтрака. Диспетчер сказал, что Купино не принимает по погоде. Над Канском тоже стояла плотная облачность. Наш экипаж транспортников из гостиницы и не дёргался, и держал наши места тоже.
День мы промаялись, а вечером вернулись в гостиницу. Там шёл гудёж. Экипаж нашего транспортника встретился с однополчанами и отмечал это событие. Да, это было событие! Жизнь у транспортников такая, что они месяцами могут семьи не видеть, а уж своих коллег, которые тоже мотаются по Союзу, могут и забыть. Так что, радость встречи надо было отметить. О, у них было что рассказать друг другу!
Трезв был только штурманёнок и командир другого экипажа. Майор был морщинист бронзовым лицом, немногословен, казался старым. Он безучастно сидел среди гомонящей компании с вежливой улыбкой. По возрасту он точно был старше всех в двух экипажах.
Утром следующего дня, когда я спозаранку выглянул на улицу, чтобы определиться с погодой, то увидел этого майора на пробежке. В спортивных трусах и кроссовках он бодро бежал по тротуару вдоль гостиницы. Тело у него было молодым. Меня удивил его ровный загар. Странно было видеть лицо почти старика над рельефным телом.
Майор оказался трезвенником и культуристом.
Возле кабинета медицинского освидетельствования мы с ведомым встретили борттехника с этого экипажа. На него было жалко смотреть: мутные глаза не находят покоя, белые губы жаждут влаги, и явственный тремор рук.
- Надеешься пройти доктора? - в изумлении спросил его.
- Сейчас завсклада дождусь и пройду, - еле ворочая языком, заверил он меня, подняв перед моим лицом пятилитровую канистрочку, которую я до этого и не замечал в его руке. И вскоре он удалился, изображая бег, за каким-то важным прапорщиком.
Фельдшера не было долго. Борттехник появился снова в аккурат перед его приходом. Я пропустил транспортника, он был первый у двери, когда я пришёл. Он скоро вышел из кабинета и потрусил мимо нас, втянув голову в плечи.
- Прошёл? - удивился ему вослед.
- Налил графинчик из канистры и прошёл, - не останавливаясь, пояснил борттехник.
Я зашёл на медосмотр. На столе у фельдшера стоял большой графин с прозрачной жидкостью.
Оказывается и так можно проходить доктора.
Погода не дала нам уйти с Канска до выходных. Мой ведомый вечерами пропадал в номере транспортников за игрой в преферанс. Всё это время его поведение меня устраивало и я начал отходить от укурейского инцидента. Но когда замаячила перспектива провести воскресенье в служебной гостинице, он снова активизировался. Уговорил дать ему талон на горюче-смазочные материалы, чтобы зарядиться на праздники спиртом. Я-то был не в курсе, что грядёт День медика, а он уже настроил планов.
Я знал, что есть такая лазейка в отчетных документах: если получить больше 13 литров спирта, то сведения об этом идут в родную часть. А если меньше, то никто в части и не увидит, что мы брали спирт на перегоне. Об этой тонкости меня проинформировал штурман полка, добрая душа. А я и не собирался получать спирт. Он нам не был нужен на перегоне. Оказывается, я был не прав. Ещё как нужен!
План был таков: получаем немного спирта, едем в город в гостиницу, ужинаем в ресторане. Где, естественно, будут отмечать праздник и медики. Тут мы к ним и подкатываем со своим горячительным. В этом месте план обрывался. Признаться, меня не интересовал ни план, ни его загадочное продолжение. Так уж я склёпан.
Но я давно не был в городе. Служба как-то не так шла и на душе накопилось серости. Хотелось какой-нибудь отдушины. Просто побродить по незнакомому городу. Просто понаблюдать гражданскую жизнь на улицах. Посмотреть достопримечательности и зайти в музей изобразительного искусства. Душа требовала прикосновения к прекрасному.
Только поэтому я и согласился на предложение ведомого. Выдал ему документ. Ведомый меня горячо заверил, что все хлопоты по гостинице он берёт на себя. Ох, уж эти советские гостиницы!
Предупредив дежурную по служебной гостинице, что мы ещё вернёмся, мы выдвинулись на остановку городского автобуса. Ведомый уже успел затариться и в руках у него красовалась та самая пятилитровая канистрочка, от которой шёл явный дух спирта. Спрятать бы её от посторонних глаз. Ведомый отмахнулся. Он был на взводе. Остапа понесло!
Мы устроились на задней площадке автобуса, канистрочку капитан пристроил на полу между ступней. Пассажиров зашло несколько человек. Женщины с сумками быстро занимали сидячие места. Почти перед отправкой в автобус зашёл мужчина в опрятной рабочей одежде и стал недалеко от нас впереди в проходе. Вначале он стоял спокойно, но потом начал что-то искать взглядом в салоне. Стойка усталого человека трансформировалась в охотничью. Наконец, не найдя ничего впереди, он обернулся к нам. Скользнул по нашим фигурам цепким взглядом и опустил его к нашим ногам. Глаза его загорелись.
Автобус тронулся. Мужчина, не отрывая алчного взгляда от нашей канистрочки, ощупью нашёл сиденье и сел на него лицом к нам. Ноздри его трепетали. Глаза его были прикованы к ёмкости.
Мне было смешно. Но когда на следующих остановках картина повторилась один в один и раз, и другой, и третий, мне стало не до смеха. Похоже, что в городе была со спиртным напряжёнка. А с чем её не было в те времена?
- Да спрячь ты канистру! Мужики нас скоро растерзают одними взглядами!
- Куда я её спрячу? И толку? Завслад её всю облил спиртом, а в автобусе ограниченный объём. Запах не спрячешь.
Мне было не по себе. Грустно было смотреть на мужиков, которые обречённо двигались к выходу на своей остановке, пытаясь до самого проёма автобусной двери не терять из виду вожделенную ёмкость в чужих руках.
С каким облегчением я выскочил из автобуса на нашей остановке у гостиницы. А ведомый цвёл! Он упивался своей ролью обладателя волшебной жидкости.
