Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Сегодня я предлагаю завершить наброски "штрихов к портрету" Императора Николая Павловича. И вовсе не от того, что "набрасывать" более нечего... как раз наоборот. Как я и предполагал в начале цикла, фигура Государя до сих пор вызывает самые серьёзные дискуссии, главными же поводами для претензий его недоброжелателей и критиков ожидаемо стали "Палкин", "Пушкин", "полицейское государство" и поражение в Крымской кампании. Это ещё слава Богу, что две трети хулителей Николая просто не в курсе: вопрос о продаже Аляски начал рассматриваться именно при нём, и - чисто теоретически - решён был положительно... Но и защитников Николая Павловича оказалось более, чем достаточно, причём, каждый находил какие-то новые аргументы в его пользу, так что получалось любопытное: сторонники Государя в целом оказывались более эрудированными и образованными людьми, а его недруги на их фоне смотрелись закостенелыми ретроградами и узкими догматиками, размахивающими проржавевшим насквозь идеологическим "оружием" образцов полуторавековой давности.
Пару лет назад в цикле "История Государства Российского" Бориса Акунина вышел очередной том, целиком посвящённый николаевской эпохе. Признаться, я ждал его: очень любопытно было бы узнать - какие новые нюансы и краски найдёт г-н Чхартишвили, т.к. его взгляд на предыдущие периоды российской государственности в принципе меня устраивал... Прочитанное в "николаевском" томе неприятно поразило. Ощущение было такое, что автор (или далёкие его предки) был каким-то образом лично задет Императором и самая суть выхода упомянутого фолианта - изощрённая и ядовитая месть ему. Такой недалёкой и, признаться, совершенно необъективной дремучести я точно от Акунина не ожидал, на этом мой затянувшийся на пару десятилетий "роман" с ним и закончился... Это небольшое отступление - всего лишь ещё одна иллюстрация к тому клубку противоречий public opinion, что до сих пор раскалывает наше общество на два неравных части: разумеется, николаефобы - в большинстве.
В кино Николаю не повезло ровно столь же, сколь и в общественном реноме: хоть он по сути и оказался самым популярным и "снимаемым" российский монархом, но подход к его личности (что ещё до революции, что в течение всего ХХ века) так и остался мёртво-статичным... Невольно вспоминается реплика незабвенного Велюрова: "Какая безмерная однобокость!" Оловянноглазый, "проглотивший аршин", высокомерный "истукан" - первое, что приходит в голову при одном только взгляде на киноимператора. Первое появление Николая в "синема" - "фильма" 1910 года "Жизнь и смерть Пушкина", более напоминающая аттракцион "живые картинки" (чем, собственно, и является). Годом позже появилась ещё одна масштабная фильма - "Оборона Севастополя". В обоих Николай - именно то, что от него и требовалось - анимированный (и не слишком-то схожий с оригиналом") собственный портрет. Позднее были "Отец Сергий" 1917 года, "Декабристы" 1926-го, "Поэт и царт" 1927-го...
Если опустить совсем уж забытые сегодня немые картины "Тайны древнего рода" и "Белый дьявол", в которых николаеподобный идолище страшно пялится на зрителя с экрана, то фильм 1932 года "Мертвый дом" можно отметить хотя бы появлением первого "говорящего" Николая. Правда, дело ясное, что ничего хорошего столь одиозный персонаж, да ещё в фильме с подобным названием, сказать не может в принципе!
"Пушкин и после смерти говорит мне дерзости" - сердитым, хорошо поставленным голосом произносит Николай в исполнении Алексея Савостьянова в картине 1943 года "Лермонтов". Интересно - какие-такие "дерзости" говорил Пушкин Императору при жизни? Вероятно, мы чего-то не знаем?.. Но, судя по всему, бедняге царю частенько доставалось от не в меру речистого поэта, натерпелся...
Сразу дважды - в "Глинке" 1946 года и в "Тарасе Шевченко" образ Николая воплотил замечательный Борис Ливанов, а в "Композиторе Глинке" 1952 года - Михаил Названов.
Трижды в 60-х годах Николаем удалось побывать замечательному и аристократичнейшему Владиславу Стржельчику: фильмы "Сон", "Третья молодость" и "Зелёная карета". Много позднее - в 1978-м - он воплотит образ Государя в "Отце Сергии". А уж как он там танцует мазурку!.. Это просто надо видеть!
Первая попытка уйти от надоедливых стереотипов состоялась в знаменитом фильме Владимира Мотыля "Звезда пленительного счастья". Василию Ливанову удалось создать совершенно нового Николая - истеричного царственного актёрствующего позёра (каким, думается, Государь никогда не был). Роль, что называется, получилась - под её влиянием мы прожили более четырёх десятилетий, нимало не задумываясь о справедливости такой трактовки... Впрочем, не зря же мы упомянули в начале: Николай - именно тот царь, восстанавливать истинный облик которого никто никогда и не собирался. Чем хуже - тем лучше!
Очень интересным и необычным вышел Николай у Юрия Богатырёва в экранизации гоголевского "Носа". Роль, правда, эпизодическая, но подача Богатырёва была столь эффектна, что невольно заставляла сожалеть о том, что более никто не снимал актёра в этом образе. Во всяком случае - именно "костюмно", потому что в телеспектакле "И с вами снова я" Богатырёв, одетый "в современное", читал реплики Императора, и делал это превосходно!
В прекрасном по замыслу и исполнению фарсе-лубке Сергея Овчарова "Левша" роль Императора сыграл и в самом деле несколько схожий с ним Юрий Яковлев (жаль, что никому не пришло в голову дать ему эту роль, когда он был помоложе). К слову сказать, Овчаров - единственный наш режиссёр, освоивший подобный жанр: вспомним "Небывальщину" и уж вовсе бесподобный фильм "Оно" по Салтыкову-Щедрину.
Ещё одним - совершенно неожиданным Николаем оказался замечательный наш балетный премьер Марис Лиепа - в фильме 1986 года "Лермонтов". "Неожиданным" не в силу какой-то новой трактовки (как раз здесь - всё совершенно традиционно), а именно из-за выбора исполнителя: холодное мраморное лицо, ледяной взгляд, снова - ничего человеческого, живого, просто... полубог. Стилистически крайне близко к постановкам 30-х - 40-х годов.
А вот в комедии Аллы Суриковой 1991 года "Чокнутые" появился, пожалуй, самый "теплый" Николай из всех, доселе показанных на киноэкране.
Самый, пожалуй, отвратный и неудачный Николай получился у Юлиана Макарова в столько же неловком фильме с Сергеем Безруковым "Пушкин. Последняя дуэль". При всей внешней несхожести с оригиналом этот телеведущий и актёр умудрился ещё и сыграть настолько скверно беспроигрышную в общем-то роль, что, кажется, навсегда вошёл в пантеон Самых Ужасных "кинониколаев" - если бы, конечно, такой существовал!
Ну и - кажется, 42-м по счёту стал Николай в исполнении Ивана Колесникова в одиозном "Союзе Спасения". Попытка авторов картины вырваться за рамки традиционализма во взгляде на декабризм и самого молодого Императора обернулась компьютерным "бахыт-компотом" под музыку "Мумий троля" и "Нау", декабристам, чтобы не быть "ожившими портретами", не хватило элементарной драматургии, а Николаю Павловичу - сколь-нибудь иронии в обрисовке, да и просто текста поярче - например, вроде того, какой был у Василия Ливанова. Когда сценариста "Союза Спасения" г-на Маловичко называют "одним из ведущих драматургов России", у меня лично возникает закономерный вопрос: а что же тогда такое "бездарность"?
Итак, что же мы имеем? 42 образа - и по сути ни единого "очеловеченного". Царь-механизм: шестерёнки, регламенты, запреты, гранит... Увидим ли мы когда-нибудь что-то иное? Я, честно говоря, в это не верю: ежели кому-то и придёт в голову нечто подобное, то, вероятнее всего, это будет неудачная по исполнению и холопьему усердию "заказуха" сверху. Стало быть, может, и не надо? В конце концов, покойный Государь давно уже сраму не имет, а "николаефилы" - люди достаточно скромные и самодостаточные, чтобы требовать Торжества Справедливости любою ценой - влоть до очередной кинохалтуры. Мы и так... привыкли, чего уж!
А завершить этот цикл хочу опять же - текстом Булата Окуджавы из "Путешествия дилетантов".
ФИНАЛЬНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
Чай пили, как всегда, в пять часов вечера в малой гостиной у теплого камина, под портретом императрицы Екатерины... Чай разливала Александра Федоровна, уже бабушка.
Семья разрослась, и за небольшим привычным квадратным столом уместиться было трудно, однако до сухариков и фарфоровой сахарницы дотягивались все и не роптали...
Дед был в расположении. Внуки ползали под ногами по потускневшему ковру и боролись, и повизгивали, и хватали деда за штанины, и инстинкт безошибочно подсказывал маленьким зверенышам, что окрика не последует. Все сидящие за столом тоже понимали это, но были чуть–чуть настороже, ибо обладали многолетним опытом.
В свои пятьдесят с немногим лет дед выглядел еще достаточно молодо и свежо и сам сознавал это, и гордился этим, и требовал от всех сыновей, а особенно от Саши, как от старшего и наследника, просыпаться на заре, вскакивать без промедления и ходить, ходить, ходить, а спать на жестком и не стесняться ледяной воды. Ледяная вода обжигает, кровь начинает двигаться пуще, а это самое главное, и, кроме того, можно не бояться простуд ни на охоте, ни на биваке, можно ночевать на болоте, вымокать под осенним дождем, и хоть бы что. Кроме того, крайне полезно спать даже зимой с приотворенным окном, не распахнутым, а слегка приотворенным, чтобы был доступ свежему воздуху. Для него самого это правило было свято, и все кругом поражались, как он строен в свои годы, крепок, как работоспособен, как ясна его голова, как всю жизнь это физическое здоровье хорошо влияет на нравственность, на понимание долга, на все, все вокруг.
С недавних пор у деда появилось брюшко, и, хотя в том не было ничего предосудительного, он массировал его с ожесточением и тщательно затягивался, и не любил разговоров на эту тему...
Эти вечерние чаепития с пяти часов и до шести были единственным временем, когда семья собиралась без посторонних и можно было смеяться и говорить чепуху, не очень заботясь, какое это производит впечатление, тем более что говорить о делах было не принято. Расстегнутый сюртук деда, будничные чепцы на Александре Федоровне и на тете Санни, помятые штанишки на внуках – все это было возможно за вечерним чаем, и если не поощрялось, то уж не осуждалось ни в коем случае.
Дед отхлебывал из чашки, а затем отставлял ее изысканно, непринужденно и в то же время удивительно величественно, как только он умел, так что всякий раз это с молчаливым одобрением отмечалось всеми присутствующими. Хотя в утонченности и благовоспитанности нельзя было отказать ни одному из них, дед проделывал это с чашкой, да и сидел на стуле, и поворачивал голову, и кланялся и улыбался, и хмурился, и вообще все, все, каждое движение, которое он себе позволял, было и утонченней, и изысканней, и безукоризненней, чем у них у всех. И они знали, что это умение деда – целая система, выработанная им, сознательно усвоенная; и они хорошо знали, как он гордился своим искусством и как его большие, слегка навыкате голубые глаза зорко наблюдают за ними за всеми, подмечая досадные промахи и ошибки...
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Николай I. Штрихи к портрету
***************************** PRELUDE
***************************** Хорошенького понемножку?..
***************************** И что же с ним не так?..
***************************** Один сумасшедший приехал, другой сумасшедший уехал..." Часть первая
***************************** Один сумасшедший приехал, другой сумасшедший уехал..." Часть вторая
