1. Текст.
VIII. ПОЛЯКИ, ЧЕХИ И НЕМЦЫ
Из того, что было изложено в предыдущих статьях, уже ясно, что, коль скоро за мартовской революцией 1848 г. не последовало новой революции, Германия неизбежно должна была вернуться к тому положению вещей, которое имело место перед этим событием. Однако историческая проблема, на которую мы хотим пролить некоторый свет, настолько сложна по своему характеру, что нельзя вполне понять последующие события, не учитывая того, что можно назвать международными отношениями германской революции. А эти международные отношения отличались таким же запутанным характером, как и внутренние дела.
Вся восточная половина Германии до Эльбы, Заале и Богемского Леса [Чешского Леса. — Ред.] за последнее тысячелетие, как хорошо известно, была отвоёвана у завоевателей славянского происхождения. Большая часть этих территорий подверглась германизации, в результате которой славянская национальность и язык там совершенно исчезли уже несколько столетий тому назад. И если оставить в стороне немногие совершенно изолированные остатки, насчитывающие в совокупности менее ста тысяч душ (кашубы в Померании, венды или сорбы в Лужице), то жители здесь — во всех отношениях немцы. Иначе обстоит дело на протяжении всей границы с прежней Польшей и в странах чешского языка, в Богемии и Моравии. Здесь в каждом округе перемешаны две национальности: города в общем являются более или менее немецкими, между тем как в деревнях преобладает славянский элемент, хотя и здесь он постепенно распыляется и оттесняется непрерывным ростом немецкого влияния.
Причина такого положения вещей заключается в следующем. Со времён Карла Великого немцы прилагали самые неуклонные, самые настойчивые усилия к тому, чтобы завоевать, колонизовать или, по меньшей мере, цивилизовать Восток Европы. Завоевания, сделанные феодальным дворянством между Эльбой и Одером, и феодальные колонии военных рыцарских орденов в Пруссии и Ливонии лишь пролагали пути для несравненно более широкой и действенной систематической германизации при посредстве торговой и промышленной буржуазии, социальное и политическое значение которой, начиная с XV века, в Германии возрастало так же, как и в остальных странах Западной Европы. Славяне, в частности западные славяне — поляки и чехи, — по преимуществу земледельцы; торговля и промышленность никогда не были у них в большом почёте. Вследствие этого с ростом населения и возникновением городов производство всех промышленных товаров попало в этих странах в руки немецких иммигрантов, а обмен этих товаров на сельскохозяйственные сделался исключительной монополией евреев, которые, если они вообще принадлежат к какой-либо национальности, в этих странах являются, несомненно, скорее немцами, чем славянами. То же самое было, хотя и в меньшей степени, и на всём Востоке Европы. В Петербурге, Пеште, Яссах и даже Константинополе ремесленником, мелким торговцем, мелким фабрикантом до сего дня является немец; напротив, ростовщик, трактирщик, разносчик — весьма важная персона в этих странах с редким населением — почти всегда еврей, родным языком которого является исковерканный до неузнаваемости немецкий. Значение немецкого элемента в пограничных славянских областях, неизменно возраставшее с ростом городов, торговли и промышленности, ещё больше усилилось, когда выяснилась необходимость ввозить из Германии почти все элементы духовной культуры. Вслед за немецким купцом и ремесленником на славянской земле осели немецкий пастор, немецкий школьный учитель, немецкий учёный. И, наконец, железная поступь завоевательных армий или осторожные, тщательно обдуманные захватнические акты дипломатии не только следовали за медленным, но верным процессом денационализации, происходившим под влиянием социального развития, но зачастую опережали этот процесс. Так, значительные части Западной Пруссии и Познани были онемечены после первого раздела Польши посредством продажи и пожалования государственных земель немецким колонистам, поощрения немецких капиталистов к основанию в этих смежных областях промышленных предприятий и т. д., а также очень часто посредством самых деспотических мер против польского населения страны.
Таким образом, за последние 70 лет пограничная линия между немецкой и польской национальностями совершенно переместилась. Революция 1848 г. сразу вызвала со стороны всех угнетённых наций требование независимого существования и права самостоятельно вершить свои собственные дела; совершенно естественно поэтому, что поляки немедленно потребовали восстановления своей страны в границах старой Польской республики до 1772 года. Правда, эта граница уже и в то время устарела, если брать её как демаркационную линию между немецкой и польской национальностями, и с каждым годом становилась всё более устарелой по мере того, как шёл вперёд процесс германизации. Однако, поскольку немцы с таким воодушевлением высказывались за восстановление Польши, они должны были ожидать, что их попросят в качестве первого доказательства искренности их симпатий отказаться от своей части награбленной добычи. Но, с другой стороны, неужели нужно было уступить целые области, населённые преимущественно немцами, и большие города, целиком немецкие, — уступить народу, который до сих пор не дал ни одного доказательства своей способности выйти из состояния феодализма, основанного на закрепощении сельского населения? Вопрос был достаточно сложен. Единственным возможным его разрешением была война против России. Тогда вопрос о размежевании между различными охваченными революцией нациями стал бы второстепенным по сравнению с главным вопросом — об установлении надёжной границы против общего врага. Поляки, получив обширные территории на востоке, сделались бы более сговорчивыми и более умеренными в своих требованиях на западе; в конце концов Рига и Митава [латышское название: Елгава. — Ред.] оказались бы для них не менее важными, чем Данциг и Эльбинг [польские названия: Гданьск и Эльблонг. — Ред.]. Поэтому передовая партия в Германии, считая войну против России необходимой для того, чтобы оказать поддержку движению на континенте, и будучи убеждена, что восстановление национальной независимости хотя бы только части Польши неминуемо привело бы к этой войне, поддерживала поляков. Напротив, для правящей либеральной буржуазной партии было ясно, что национальная война против России приведёт к её собственному ниспровержению, так как такая война выдвинет и поставит у власти более активных и энергичных людей; поэтому она, прикидываясь энтузиасткой распространения немецкой национальности, объявила прусскую Польшу, главный очаг польского революционного брожения, неотделимой составной частью будущей германской империи. Обещания, данные полякам в первые дни возбуждения, были постыдно нарушены; польские вооружённые отряды, организованные с согласия правительства, были рассеяны и перебиты прусской артиллерией, и уже в апреле 1848 г., всего шесть недель спустя после берлинской революции, польское движение было подавлено и между немцами и поляками снова возродилась старая национальная вражда. Эту огромную и неоценимую услугу российскому самодержцу оказали либеральные министры-коммерсанты Кампгаузен и Ганземан. Следует добавить, что польская кампания была первым средством, чтобы реорганизовать и вновь придать мужество той самой прусской армии, которая потом свергла либеральную партию и подавила движение, вызвать к жизни которое стоило гг. Кампгаузену и Ганземану таких трудов. «Чем согрешишь, тем и будешь наказан». Такова была вообще судьба всех выскочек 1848 и 1849 гг., от Ледрю-Роллена до Шангарнье и от Кампгаузена до Гайнау.
Национальный вопрос послужил поводом к борьбе и в Богемии. У этой страны, населённой двумя миллионами немцев и тремя миллионами славян, говорящих по-чешски, были великие исторические воспоминания, почти сплошь связанные с прежним главенствующим положением чехов. Но мощь этой ветви семьи славянских народов была сломлена со времени гуситских войн в XV веке; страны чешского языка были разделены: одна часть составила королевство Богемию, другая — княжество Моравию, третья, карпатская горная страна словаков, вошла в состав Венгрии. С тех пор мораване и словаки давно утратили всякие следы национального сознания и национальной жизнеспособности, хотя в значительной степени и сохранили свой язык. Богемия с трёх сторон была окружена совершенно немецкими областями. Немецкий элемент сделал большие успехи на её собственной территории; даже в столице, в Праге, обе национальности были почти равны по численности, а капитал, торговля, промышленность и духовная культура повсюду были в руках немцев. Профессор Палацкий, главный борец за чешскую национальность, — это всего лишь свихнувшийся учёный немец; он даже до сих пор не умеет правильно и без иностранного акцента говорить по-чешски. Но, как это часто бывает, умирающая чешская национальность — умирающая, судя по всем известным из истории последних четырех столетий фактам, — в 1848 г. сделала последнее усилие вернуть себе свою былую жизнеспособность, и крушение этой попытки должно, независимо от всех революционных соображений, доказать, что Богемия может впредь существовать лишь в качестве составной части Германии, даже если бы часть её жителей в течение нескольких веков всё ещё продолжала говорить не на немецком языке.
Лондон, февраль 1852 г.
Энгельс, Ф. Революция и контрреволюция в Германии. VIII. Поляки, чехи и немцы. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 8. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. Сс. 51 — 55.
Прошу любить и жаловать: напомаженный нацист Фриц Энгельс!..
2. Чтобы в полной ясности понять этот текст Фридриха Энгельса, необходимо сформулировать для себя некое, как сказал бы Ханс-Георг Гадамер, предпонимание. Понятно, в пустой голове, никак не затронутой данным, или каким-либо другим, текстом такого предпонимания не возникнет. Именно поэтому текст надо читать несколько раз, а в процессе чтения и будет сформирован специфический именно для данного текста методологический принцип его понимания.
Предпонимание данного текста, релевантное самому тексту, может быть сформулировано так: зоологическая ненависть Ф. Энгельса к славянам вообще и русским в особенности. Только с такой высоты или из такой пропасти состояния ума автора и можно понять все характеристические особенности того, что же он навалял в своей книжонке. Ну, или в серии статей.
3. Напишем эту ненависть красками, предоставляемыми самим автором. Палитра небогатая, но яркая.
«Вся восточная половина Германии до Эльбы, Заале и Богемского Леса за последнее тысячелетие, как хорошо известно, была отвоёвана у завоевателей славянского происхождения. Большая часть этих территорий подверглась германизации, в результате которой славянская национальность и язык там совершенно исчезли уже несколько столетий тому назад. И если оставить в стороне немногие совершенно изолированные остатки, насчитывающие в совокупности менее ста тысяч душ (кашубы в Померании, венды или сорбы в Лужице), то жители здесь — во всех отношениях немцы».
Итак, восточная половина Германии была отвоёвана у завоевателей славянского происхождения. Пусть так. Отвоёвана. Но почему же славяне завоеватели? У кого они, в свою очередь, как и немцы, отвоевали эти земли? Очевидно, славяне жили там всегда или заняли пустующие земли. Тогда какие же они завоеватели? Завоеватели — те, кто отвоевал у славян их исконные земли, то есть завоеватели — немцы. Но то, что по мнению автора, немцы лишь отвоевали прежде завоёванное славянами, красит немцев в лучшем свете, чем исконных «завоевателей» славян.
Продукт ли ненависти к славянам такая их характеристика автором? Несомненно!
4. «Причина такого положения вещей заключается в следующем. Со времён Карла Великого немцы прилагали самые неуклонные, самые настойчивые усилия к тому, чтобы завоевать, колонизовать или, по меньшей мере, цивилизовать Восток Европы».
Как вам понравится такой ряд однородных действий: «завоевать, колонизовать или, по меньшей мере, цивилизовать Восток Европы»?
Цивилизовать — самое малое из того добра, что немцы могут принести славянам. Существенно больше и правильней — колонизировать и завоевать славян.
Продукт ли презрения к славянам такая их характеристика автором? Несомненно!
5. «Вследствие этого с ростом населения и возникновением городов производство всех промышленных товаров попало в этих странах в руки немецких иммигрантов, а обмен этих товаров на сельскохозяйственные сделался исключительной монополией евреев, которые, если они вообще принадлежат к какой-либо национальности, в этих странах являются, несомненно, скорее немцами, чем славянами. То же самое было, хотя и в меньшей степени, и на всем Востоке Европы. В Петербурге, Пеште, Яссах и даже Константинополе ремесленником, мелким торговцем, мелким фабрикантом до сего дня является немец; напротив, ростовщик, трактирщик, разносчик — весьма важная персона в этих странах с редким населением — почти всегда еврей, родным языком которого является исковерканный до неузнаваемости немецкий».
Благо, несомое славянам немцами, очень своеобразное. И оно почему-то не может быть усвоено непосредственно. Медиумом, медиатором, посредником выступает еврей, который по тону в отношении него Ф. Энгельса и характеристике Ф. Энгельсом языка еврея, то есть идиша, заслуживает не меньшего презрения, чем конечный субъект потребления немецкого блага — славянин.
Продукт ли презрения к евреям такая их характеристика автором? Несомненно!
6. «Значение немецкого элемента в пограничных славянских областях, неизменно возраставшее с ростом городов, торговли и промышленности, ещё больше усилилось, когда выяснилась необходимость ввозить из Германии почти все элементы духовной культуры. Вслед за немецким купцом и ремесленником на славянской земле осели немецкий пастор, немецкий школьный учитель, немецкий учёный».
Вследствие чего выяснилась такая «необходимость ввозить из Германии почти все элементы духовной культуры»? Очевидно, не из насущных потребностей славянского населения завоёванных немцами земель. Ибо эти элементы немецкой духовной культуры несомы немецким пастором, немецким школьным учителем, немецким учёным на немецком языке. Вся эта духовная культура предназначена исключительно для немцев-завоевателей. И ни для кого больше.
Благо ли это для славян? Нисколько!
7. «И, наконец, железная поступь завоевательных армий или осторожные, тщательно обдуманные захватнические акты дипломатии не только следовали за медленным, но верным процессом денационализации, происходившим под влиянием социального развития, но зачастую опережали этот процесс. Так, значительные части Западной Пруссии и Познани были онемечены после первого раздела Польши посредством продажи и пожалования государственных земель немецким колонистам, поощрения немецких капиталистов к основанию в этих смежных областях промышленных предприятий и т. д., а также очень часто посредством самых деспотических мер против польского населения страны».
Это не ошибка немецкого ума, это продуманная концепция националиста, сегодня мы бы сказали — нациста: сперва элементы цивилизации, но потом «железная поступь завоевательных армий», «осторожные, тщательно обдуманные захватнические акты дипломатии», несущие верный прогресс денационализации славянам. Вслед за военной фактически осуществлялась оккупация гражданская «посредством продажи и пожалования государственных земель немецким колонистам, поощрения немецких капиталистов к основанию в этих смежных областях промышленных предприятий и т. д., а также очень часто посредством самых деспотических мер против польского населения страны». Тщательно принюхивайтесь, польские братья-славяне, к цивилизации и духовной культуре, несомой немцами.
Выражено ли здесь отношение к славянам, как к чужому домашнему скоту или даже как к явлению природы? Несомненно!
8. Революции 1848 года в Европе поставили и в Польше вопрос о национальном возрождении и прежде всего — о национальной независимости.
«Революция 1848 г. сразу вызвала со стороны всех угнетённых наций требование независимого существования и права самостоятельно вершить свои собственные дела; совершенно естественно поэтому, что поляки немедленно потребовали восстановления своей страны в границах старой Польской республики до 1772 года. Правда, эта граница уже и в то время устарела, если брать её как демаркационную линию между немецкой и польской национальностями, и с каждым годом становилась всё более устарелой по мере того, как шёл вперёд процесс германизации. Однако, поскольку немцы с таким воодушевлением высказывались за восстановление Польши, они должны были ожидать, что их попросят в качестве первого доказательства искренности их симпатий отказаться от своей части награбленной добычи. Но, с другой стороны, неужели нужно было уступить целые области, населенные преимущественно немцами, и большие города, целиком немецкие, — уступить народу, который до сих пор не дал ни одного доказательства своей способности выйти из состояния феодализма, основанного на закрепощении сельского населения?»
Вот это «с другой стороны» — замечательно в стилистике нашего автора. Он, несомненно, признаёт факт грабежа. Но возвращать награбленное совсем не желает. Ибо награбленным теперь владеют вполне солидные люди, истинные немцы, осевшие на аннексированных землях и никуда переезжать не желающие. Граница между Германией и Польшей, по разумению Ф. Энгельса, возможна лишь по линии противостояния двух народов. К тому же Ф. Энгельс не забывает при этом плюнуть в суп полякам, народу, который «не дал ни одного доказательства своей способности выйти из состояния феодализма, основанного на закрепощении сельского населения?» То есть, тыча в нос полякам их феодализм, Ф. Энгельс тем самым полагает оправданным грабёж польских земель и экспансию немцев на исконно польские земли. Грабёж и оккупация предпочтительнее феодализма?
Сколько презрения к полякам и славянам вообще выражено здесь автором!
9. Но каков же выход с этой незакреплённой, этой подвижной границей между Германией и Польшей? Наш тевтонский гений предлагает радикальное и всех удовлетворяющее решение!
«Вопрос был достаточно сложен. Единственным возможным его разрешением была война против России. Тогда вопрос о размежевании между различными охваченными революцией нациями стал бы второстепенным по сравнению с главным вопросом — об установлении надёжной границы против общего врага. Поляки, получив обширные территории на востоке, сделались бы более сговорчивыми и более умеренными в своих требованиях на западе; в конце концов Рига и Митава оказались бы для них не менее важными, чем Данциг и Эльбинг».
Разумеется, это разрешение единственное и, конечно же, оно гениальное. Не трогать линию противостояния Германии и Польши, считать эту линию действительной границей, а Польше, чтобы ей не было обидно, прирезать землицы с востока, от России. Тогда поляки, может, «сделались бы более сговорчивыми и более умеренными в своих требованиях на западе».
Таким образом, если у славян-поляков Ф. Энгельс и находит некоторую субъектность, с которой стоит считаться, не умеряя при этом своего презрения к полякам, то к востоку от поляков проживают славяне-русские, начисто лишённые субъектности, к которым можно относиться как к средству решения проблем между западно-европейским и восточно-европейским народами. И этот исторический расходный материал, русские, должен быть за надёжной границей после того, как кое-какие их земли будут отрезаны в пользу Польши.
Вы говорите, нацизм родился в двадцатых годах двадцатого века в Австрии и Германии? Он свирепо зрел и откровенно выражался ещё у вождя международного пролетариата, Ф. Энгельса!
10. И как же был осуществлён столь славный план национального возрождения Польши за счёт России?
«Поэтому передовая партия в Германии, считая войну против России необходимой для того, чтобы оказать поддержку движению на континенте, и будучи убеждена, что восстановление национальной независимости хотя бы только части Польши неминуемо привело бы к этой войне, поддерживала поляков. Напротив, для правящей либеральной буржуазной партии было ясно, что национальная война против России приведёт к её собственному ниспровержению, так как такая война выдвинет и поставит у власти более активных и энергичных людей; поэтому она, прикидываясь энтузиасткой распространения немецкой национальности, объявила прусскую Польшу, главный очаг польского революционного брожения, неотделимой составной частью будущей германской империи. Обещания, данные полякам в первые дни возбуждения, были постыдно нарушены; польские вооружённые отряды, организованные с согласия правительства, были рассеяны и перебиты прусской артиллерией, и уже в апреле 1848 г., всего шесть недель спустя после берлинской революции, польское движение было подавлено и между немцами и поляками снова возродилась старая национальная вражда».
Замечательна и эта провокация на вооружённое восстание поляков в прусских землях, замечательно и подавление польского восстания прусской артиллерией. Немцы в очередной раз показали славянам-полякам всю меру своего к ним презрения и ненависти. Хороши цивилизаторы-немцы. Бесконечно хороши!
11. «Эту огромную и неоценимую услугу российскому самодержцу оказали либеральные министры-коммерсанты Кампгаузен и Ганземан. Следует добавить, что польская кампания была первым средством, чтобы реорганизовать и вновь придать мужество той самой прусской армии, которая потом свергла либеральную партию и подавила движение, вызвать к жизни которое стоило гг. Кампгаузену и Ганземану таких трудов. «Чем согрешишь, тем и будешь наказан». Такова была вообще судьба всех выскочек 1848 и 1849 гг., от Ледрю-Роллена до Шангарнье и от Кампгаузена до Гайнау».
Откровенное признание немца о немцах же. Те самые люди, которые хотели использовать Россию как расходный материал, как средство в разрешении германско-польского вопроса, — Россия большая, от неё много не убудет, да если бы и убыло, так чёрт с ней! — сами оказались самой подлой сволочью в отношении Польши, а России послужили без всякого с её стороны запроса средством укрепления имперской державы. Какая мерзость помышления. Какая подлость исполнения. Славная самохарактеристика!
12. «Национальный вопрос послужил поводом к борьбе и в Богемии. У этой страны, населённой двумя миллионами немцев и тремя миллионами славян, говорящих по-чешски, были великие исторические воспоминания, почти сплошь связанные с прежним главенствующим положением чехов. Но мощь этой ветви семьи славянских народов была сломлена со времени гуситских войн в XV веке; страны чешского языка были разделены: одна часть составила королевство Богемию, другая — княжество Моравию, третья, карпатская горная страна словаков, вошла в состав Венгрии. С тех пор мораване и словаки давно утратили всякие следы национального сознания и национальной жизнеспособности, хотя в значительной степени и сохранили свой язык. Богемия с трёх сторон была окружена совершенно немецкими областями. Немецкий элемент сделал большие успехи на её собственной территории; даже в столице, в Праге, обе национальности были почти равны по численности, а капитал, торговля, промышленность и духовная культура повсюду были в руках немцев. Профессор Палацкий, главный борец за чешскую национальность, — это всего лишь свихнувшийся учёный немец; он даже до сих пор не умеет правильно и без иностранного акцента говорить по-чешски. Но, как это часто бывает, умирающая чешская национальность — умирающая, судя по всем известным из истории последних четырёх столетий фактам, — в 1848 г. сделала последнее усилие вернуть себе свою былую жизнеспособность, и крушение этой попытки должно, независимо от всех революционных соображений, доказать, что Богемия может впредь существовать лишь в качестве составной части Германии, даже если бы часть её жителей в течение нескольких веков всё ещё продолжала говорить не на немецком языке».
Двадцатый век показал, насколько «умирающая чешская национальность — умирающая». Хотя и у неё время от времени появляются такие игуаны демократии, как Вацлав Гавел с его «гуманитарными бомбардировками» Югославии. И этот же век доказал: что у рассудительного Фридриха Энгельса на языке, то у Адольфа Гитлера в политических планах и военных действиях.
13. Противостояние Западной Европы и России — противостояние цивилизационное. За людей толерантные европейцы русских не считают. Русскую культуру, русскую цивилизацию, Российскую Империю воспринимают как чуму, от которой надо отгораживаться, а в исторически благоприятное время постараться всё это на Востоке уничтожить. Последними двумя походами Европейского Союза против России были (1) нашествие Наполеона Бонапарта во главе коалиции государств в 1812 году и (2) нашествие Адольфа Гитлера во главе Евросоюза.
А мы им газопроводы и нефтепроводы строим, газ и нефть продаём. А они ещё кобенятся, в который раз Третий энергопакет принимают... Зачем они нам? Пусть колосятся в собачьем холоде, прикрывшись Третьим энергопакетом. Надеюсь, он не полиэтиленовый?
2021.09.29.
