Я выдержала от Даниэль еще несколько вопросов касательно моей семьи и планов на будущее. На экзаменах в университете я переживала меньше. В ходе беседы я положила себе второй кусок рыбы, уже не такой огромный, и много капусты, и ела все это в невыносимых паузах, зависавших каждую минуту.
Потом Жан полностью переключался на Даниэль и заговорил с ней о чем-то по-французски.
Под конец ужина у нас сложился такой порядок общения: Жан говорил отдельно со своей женой, отдельно со мной, а потом пересказывал каждой из нас, кто что сказал. Но часто даже не пересказывал, а просто поворачивался к другому собеседнику и обсуждал с ним интересующую его тему. Мы с Даниэль старались друг на друга не смотреть.
При мне Жан почти не говорил по-французски, за исключением «канальи», «дьяболь» да еще нескольких французских ругательств, которые я слышала в Крессаке. Тут же французская речь у него лилась, как ручеек. Французский ему идет… Никогда не думала, что язык может быть настолько к лицу человеку.
Французский язык молодил Жана лет на десять. Разговаривая с женой, он сделался изящным университетским профессором, подтянулся, приосанился, приподнял голову; и воротничок рубашки каким-то чудом стал белоснежным, и пуловер больше не смущал своим вылинявшим цветом, а казался нарочитым шиком небрежности. Да, некоторых мужчин нужно смотреть на фоне их жен.
Жан с Даниэль были определенно пара. Когда они разговаривали, то смотрелись как единое целое. Мягкость Жана сообщалась Даниэль, делая ее более человечной, а в него проникала твердость и строгость жены.
После того, как рыба была съедена (преимущественно мной; остальные лишь делали вид, что ели), Жан по кивку Даниэль пошел на кухню готовить чай. Мы с ней остались одни. Я терпела молчание, сколько могла.
- Ду ю спик инглиш? - спросила я, чувствуя, что сейчас лопну от напряжения.
- О, ноу.
- Ай ту.
Мы улыбнулись друг другу змеиными улыбками. Я готова была проклясть Жана за его неторопливость.
- Ё флет вери найс, - снова я.
- О, ноу, - в подтверждение «ноу» Даниэль сделала жест рукой и присовокупила что-то по-французски.
- Енд вери биг. Ту ниво! - я пошла мешать английский с французским.
На этот раз улыбка Даниэль показалась мне чуть более живой. Не зная английского, комплимент она все-таки поняла.
Она снова ответила «ноу», и тут явился Жан с подносом. Я мысленно возблагодарила небо, потому что была уже на пределе своих языковых и эмоциональных возможностей.
К чаю Жан подал пирожные размером с пятачок. Крохотная корзиночка, а в ней — немного белого крема и три крупные малинки. Второе было сделано в виде грибка, третье — не помню, но все были разные. Как же их есть? Целиком?
Жан выручил меня. Он взял в руку миниатюрный грибочек и откусил от него микроскопический кусочек. Так же поступила и я. Я выбрала себе корзиночку с малинками, и хоть была уже пресыщена этим вечером, но съела и ее.
Даниэль к своему пирожному не притрагивалась.
После чая Жан (!) пошел стелить мне постель в гостевой комнате, а в это время мы с Даниэль снова остались наедине. Молчание было невыносимым. Я считала минуты до того момента, когда он вернется, и от волнения съела пирожное Даниэль, которое оставалось лежать на тарелке. Потом слепила ей свою любимую фразу на французском: «Мерси боку, туте те требья», что значит «большое спасибо, все было очень вкусно» - мы с Жаном разучили ее еще в Крессаке. Ею же я отблагодарила хозяина ресторана в Меркюэсе, и он остался доволен. Но на Даниэль фраза не произвела впечатления.
