На рубеже ХIХ – ХХ веков на самарских улицах, особенно в вечернее время, часто можно было встретить хулиганов, которых называли «горчишниками». Местные горчишники были известны всей дореволюционной России. Считается, что слово «горчишник» появилось следующим образом. В ХIХ веке жители Самары выращивали красный стручковый перец, из которого потом делали некую «горчицу». Волжская «горчица» продавалась во многих городах Российской империи, поэтому самарцев вскоре стали называть «горчишниками».
Иногда самарские продавцы «горчицы» жульничали, подмешивая в свой товар тертые отруби и шелуху. Возможно, поэтому слово «горчишник» позднее приобрело некое негативное значение. Так стали называть буйных молодых людей, хулиганов, которые дебоширили на городских улицах.
«Самарская газета» в 1889 году решила дать характеристику этой категории городского населения. Газета сообщала, что данный слой горожан не совпадал с официально признанным делением на сословия, классы или по родам занятий. Однако он содержал в себе элементы чуть ли не всех сословий, классов и профессий. В рядах горчишников можно было встретить людей всевозможных званий и положений.
Самая характерная черта горчишников – дикость, разнузданность и отсутствие всяких нравственных принципов. От столь милых обитателей ежедневно по вечерам, когда наступал конец рабочего дня (а в праздники и днем), проход по улицам Самары становился опасным.
Собираясь бандами, человек по 10-15, с гармоникой в руках, с «матаней» [грубая ругань] на устах, горчишники с тиком и свистом рыскали по улицам и совершали свои «подвиги», выражавшиеся в самых возмутительных хулиганствах над прохожими.
Если прохожий на улице замечал приближение горчишников, то старался свернуть скорее в сторону, иначе бока его могли быть помяты, физиономия и платье испорчены, а ухо оскорблено самыми отборными ругательствами. Понятий о каких-либо нравственных принципах для горчишника не существовало. Обидеть слабого, напасть на беззащитного, вымазать ворота, выбить стекла – все это горчишник считал своей священной обязанностью.
Бесполезно было также спрашивать: «За что?». Этот вопрос здесь совершенно был неуместен, так как горчишник и сам не мог дать отчета в своих действиях, и спрашивать его об этом – значило раздражать дикого зверя. Никакой причины обид, наносимых горчишниками прохожим, не существовало. Все это совершалось ими «из любви к искусству», ради забавы и для удовлетворения собственного «тщеславия».
Не пропуская случая, напасть вдесятером на одного, они в то же время не решались сталкиваться с компаниями в несколько человек, которая могла дать отпор.
Вместе с тем, горчишники были одержимы феноменальной трусостью перед официальными блюстителями тишины и порядка. Одного появления городового было достаточно, чтобы развеять компании горчишников. Мировой суд для них тоже являлся ненавистным и грозным учреждением. Горчишники готовы были в ногах валяться, прося прощение, если кому-либо удавалось притянуть их за оскорбление на скамью подсудимых. Таким образом, по мнению корреспондентов газеты, к ним вполне была применима общеизвестная поговорка: «Блудливы, как кошки, а трусливы, как зайцы».
Такова краткая характеристика самарского горчишника.
Заметка была опубликована в «Самарской газете» 7 сентября 1889 года.
