Несмотря на то, что и ветер не раздувал более 20м/с, и стоянка здесь за Большим Цинковым у нас была достаточно закрытой — штормовка оказалась какой-то изматывающей. Причиной тому, явно, оказался сползший в первую ночь на несколько сотен метров якорь. О да! Совершенно внезапно оказалось, что 5-килограммовый «Брюс» не способен удержать 8-метровую лодку на здешнем глинистом грунте при штормовом ветре. На всякий случай поясню, что для лодок разных водоизмещений существуют соответствующие им якоря с определенным весом, и имевшийся у нас якорь Брюса был слишком легким, маленьким, и точно никак не подходил для ИФа, хотя я и понадеялся на авось. Не прокатило. Тогда под утро нам пришлось переставлять лодку на сильном ветру, отдавать второй якорь. В запасе у меня имелось самопальное подобие «Рокны», огромное и тяжеленное, которое уже держало нас намертво. В общем еще сутки лодку нещадно болтало и валяло, и находиться внутри было крайне некомфортно. Берег при этом оставался недоступным, ибо нечего было и думать плыть туда на надувной байдарке в такую погоду — мы просто не выгребли бы. О том, чтобы подойти поближе, я так же не задумывался, так как любые манипуляции с якорями на таком ветру всегда превращаются в какой-то экстрим, и вообще, как известно — лучшее враг хорошего.
Главным угнетающим фактором в этом всем оказалось то, что у нас кончились дрова. Естественно, тоже вдруг и совершенно внезапно: вот они были, вот мы всю ночь топим, перекатываясь в полусне по койке, и вот вдруг утром оказывается, что вокруг печки уже ничего не осталось. Сперва казалось, что это можно без проблем пережить, но в отсутствие отопления, да в непогоду, ты постепенно начинаешь ощущать какую-то противную промозглость, затем обнаруживаешь, что твой спальник приобретает мерзкую влажность, что ты уже давно околел и никак не можешь согреться, даже накрывшись теперь четырьмя одеялами и как следует обнявшись с женой. Стоит вылезти из под одеял и пойти, например, посидеть за стол — становится совсем уж невыносимо.
А еще, находясь за столом, можно видеть барометр и градусник, закрепленные на шкафу: температура в каюте упала до 9 градусов, а стабильно державшиеся при топящейся печке 25 ты вспоминаешь теперь как нечто недостижимое, быстро куришь под открытым люком, а потом согнувшись спешишь обратно на койку, чтобы скорее закопаться во влажные тряпки, обняться с Натальей для дополнительного тепла и стабильности, и продолжить перекатываться по жесткому матрасу в тревожном полусне, представляя себе ползающие якоря и думая о том, сколько же это безобразие еще продлится. В тот день, кстати, окончательно упав духом от такого состояния, мы сожгли в печи почти весь сжигаемый мусор, в основном, полиэтилен от продуктовой упаковки, которого у нас скопилось достаточно много. Этого вполне хватило, чтобы нагреть каюту вновь до +25, почувствовать приятную сухость и расслабленность, поесть, попить чаю, а затем лечь и крепко удовлетворенно заснуть.
Проснулся я среди ночи от привычной сырости, промозглости и холода. Лодку при этом не болтало, а снаружи ничего не завывало. Я понял, что время, видно, пришло, и нужно скорее бежать за дровами. Надел на себя всю имеющуюся под рукой одежду, рокон, взял рюкзак, положил туда заправленную пилу и топор, напутствовал Наталью встречать меня через пару часов, вылез в кокпит, прыгнул в полусдутую байдарку, и был таков.
Остров Большой Цинковой в бухте Лямчина на Вайгаче всем известен своим ненецким святилищем. Но еще он примечателен тем, что на материке, за полукилометровым проливом здесь живет Андрей Вылко в своей избушке — я о нем неоднократно писал и в этот раз и во время прошлых наших походов. Из-за того, что тут неподалеку живет человек, дров в округе очень мало. Представьте, что и сам Андрей, и его предки, обитающие в Лямчина, может быть, уже сотню лет, постоянно собирают в округе плавник. Но при всем при этом кое-где он все-таки остался. Сам Андрей предпочитает ездить за ним на моторной лодке вдоль берегов, не трогая острова. Лодка с мотором, к слову, появилась у него только в прошлом году, а до этого он ездил исключительно на собаках. В общем даже трудно представить, с каким трудом ему даются все эти дрова. Я же подумал, что если распилю одно небольшое бревнышко для себя, к тому же на Цинковом, куда он не ездит, то не нанесу Андрею существенного ущерба.
Немного плавника, кстати, мы с Натальей нашли на другой стороне острова, когда гуляли здесь при хорошей погоде, и там же один рюкзачок уже заготовили. И теперь я спешил в то место, ни на что не отвлекаясь, то взбираясь на каменистые горы, по которым идти было так же легко, как и по асфальту, то спускаясь в мшистые морошковые низины, где моя скорость падала и где мне становилось тяжело даже налегке.
Я размышлял о том, каково будет тащиться нагруженным обратно, и по возможности ускорял шаг, чтобы все это быстрее закончилось. Ну вот и еще одна кочка с камнями, тригопункт, и отсюда уже видно искомый пляж, заваленный старыми светло-серыми бревнами. Как говорит мой отец в подобных случаях — «последний рывок!»
Должен сказать, что заготовка дров в непогоду оказалась совсем дурацкой идеей. Но выбора не было, и когда я колол напиленный чурки и при каждом ударе топора в лицо мне летели брызги воды от насквозь мокрой древесины, я все равно продолжал себе представлять, как жарко у нас будет в каюте, и как в одной футболке я буду сидеть за столиком, пить чай, закусывать бутербродом с салом, и читать очередной книжку контркультурной научной фантастики, коей у меня в телефоне нашлась целая подборка. Неплохие, кстати, произведения. А пока ты берешь в руки очередной чурак, который весит непривычно много, ставишь его на маленькую колоду, стоя на коленях, всаживаешь в него колун, и в очередной раз чувствуешь на лице брызги. Создается полнейшее ощущение того, что ты рубишь не дерево, а некий свежий и сочный корнеплод.
Ведь плавник в нормальном состоянии имеет очень небольшую плотность: колется со звоном, горит как порох, быстро нагревает печь. Все это благодаря тому, что за десятилетия он просолился и приобрел какую-то особо пористую, наверно, структуру. Но поэтому же он очень быстро намокает.
Через некоторое время я набил готовыми дровами свой 100-литровый рюкзак, топор закопал куда-то внутрь, а пилу пристегнул снаружи. Рюкзак вышел совершенно неподъемным, но с кряхтением я все-таки поднял его, закинул за плечи и застегнул пояс. Обратный путь в моем воображении (будто маршрут в навигаторе), постепенно растянулся в несколько раз. Сходные ощущения, к слову, испытываешь идя на лодке по морю, когда вдруг меняется течение или ветер, и твоя скорость сильно падает. Но ничего, ведь все не просто так! К тому же только что я изобрел для себя новый прием заготовки топлива — за собой я оставил целую кучу полешек, рассчитывая, что за день они подсохнут, и завтра мы вернемся сюда вместе с Наташкой и заберем их. Дрова, естественно, станут раза в полтора легче, да и гореть они будут, явно, лучше. Ну ладно, надо идти.
Действительно, обратный путь выдался нелегким. Иногда я отдыхал, и чтобы не снимать рюкзак, просто ложился боком на какую-нибудь очередную морошковую кочку, сворачивал там себе сигарету, и так лежа курил. Вероятно, если бы меня в таком положении увидел бы сторонний наблюдатель, то он непременно решил бы, что мне стало плохо, или что я вообще мертвый. Нет, мне просто не хотелось мучиться со сниманием и надеванием рюкзака.
Но задумываясь о том, как это все нелепо смотрится со стороны, я был вынужден начинать шевелиться, потом вставать — сперва на четвереньки, а потом и на ноги, и идти дальше. Одна горушка, за ней низина, другая горушка, еще низинка, еще подъем, потом затяжной спуск, и вон уже из-за гребня торчит мачта яхты, еще немного, и вот она, байдарка, спрятанная между камней на берегу. Последний рывок.
Удовольствие от результата трудов вышло несколько смазанным. Уже сидя за тем самым столом с кружкой чая мне вообще сначала не хотелось топить, так как пока я припер на лодку этот заветный рюкзак, то употел настолько, что от меня едва ли не валил пар, когда я снял, наконец, рокон. Но потом Наташка все-таки напихала в топку мокрых дров и принялась жечь их паяльной лампой. Дрова, с которых только что не текло, гореть никак не хотели, но мало-помалу они, таки, занялись. Труба задымила, каюта наполнилась кислым запахом нагревающегося плавника от поленьев, наваленных вокруг печки. Постепенно становилось теплее и приятнее. Правда, и погода уже исправлялась — снаружи все еще дуло и гудело, но я все равно сходил в кокпит и расстопорил ветряк, так как ветер стал для него вполне нормальным. Вскоре стало совсем приятно, но спать мне теперь не хотелось. Оставалось только заказать у товарищей с Земли новый прогноз по электронной почте и ждать какого-то неопределенного будущего. Ну а пока можно зарядить телефон и открыть на нем недочитанную книжку, чтобы сделать все то, чего мне так хотелось там, на Цинковом.
