А я продолжаю серию «Что почитать о театре». И сегодня мы будем говорить о театральных юморесках. Все книги из сегодняшней пятерки, откровенно говоря, недобрые. Но желчное тоже можно писать талантливо, в чем мы сейчас и убедимся!
1. Виктор Ардов «Будни искусства, или очередная репетиция»
Виктор Ардов – советский писатель, драматург и сценарист. Возможно, кто-то помнит исполненный Риной Зеленой монолог мальчика, которого затаскали по новогодним елкам? Вот этот монолог написал Ардов. А еще он много и очень смешно писал о театре – иногда по-доброму, а иногда очень едко. Самая известная его юмореска – «Будни искусства» – высмеивает современные автору пороки и штампы советского театра. Так называемая бесконфликтная драматургия (к счастью, она продержалась недолго), где идеально положительные герои борются со стихийными бедствиями (у Ардова – с саранчой). Немолодые актрисы-травести – здесь это Толстая Актриса, играющая пионера Петю. Режиссеры, цитирующие Станиславского к месту и не к месту ("Теперь кто что хочет, тот то и говорит за Станиславского" – ехидно замечает героиня)...
Г е р о и н я. Что с ним?! Воды! (Произносит нечто вроде кучерского междометия «тпрру», означая этим, что брызнула водой.)
Л ю б о в н и к. Где я?.. Саранча отступила, Калерия!
Г е р о и н я. Если бы вы знали, Куздюмов, как вы мне из-за этого стали дороги!.. Но что с вами, Куздюмов?
Л ю б о в н и к. Пустяки, Калерия... Я контужен саранчою. Профессор говорит, что мне нужно сделать переливание крови...
Р е ж и с с е р. Анна Косьмодемьяновна, тут вы отходите в сторону, чтобы потом в порыве броситься к нему. На сколько шагов вы можете броситься в порыве?
Г е р о и н я. Ну... шага на три...
Р е ж и с с е р. Мелкий у вас порыв!
Г е р о и н я. А вы хотите, чтобы я в порыве пробежала пять километров, как чемпион мира?
2. Карел Чапек «Как ставится пьеса»
Из всего сегодняшнего списка это, пожалуй, мой любимый рассказ, хотя многое в нем чисто технически неприменимо к современному русскому (как и советскому) театру. Речь о чешском театре 20-х годов: вся история иронично передает реальный опыт Чапека-драматурга. Молодой автор приносит новую пьесу в театр и ужасается тому, какие метаморфозы проходит эта самая пьеса при постановке и каким хаосом кажется закулисье непосвященному человеку. Но в финале все же примиряется с жутким и волшебным миром театра. Этакий мини-«Театральный роман» в более легком жанре.
«И сказал бог: да будет свет. И стал свет». Но в Священном писании не сказано, был ли этот свет желтый, красный или синий, там ничего не упомянуто о прожекторах, рефлекторах, рампе, софитах, об «ординарке», «двойке» и «тройке», о «пятидесятисвечовых», «сотенных» и «тысячных», о реостатах, «горизонте», тенях и прочих деталях сценического освещения.
Господь не повелевал: «Включите второй софит на шесть желтых», не изрекал: «В портал дайте синюю… нет, черт дери, не синюю, зачем синюю? Включите в люстре лунный свет да слегка прикройте ее… Плохо, плохо, на горизонте нужен оранжевый отблеск и чтобы портал не отсвечивал»… И так далее. Богу было легче, потому что он сперва создал свет, а потом человека и театр. Генеральная репетиция есть репетиция под девизом: «Да будет свет», — только это дело идет не так гладко, как при сотворении мира.
— Господин режиссер! — восклицает наконец главный герой на сцене. — Уже час дня. Будем репетировать или нет?
— А почему вы не репетируете? — злобно сипит изнемогший от крика режиссер.
— «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Режиссер вскакивает.
— Плохо, плохо, потушите наполовину третий софит!
3. Юлиан Тувим. «Несколько слов касательно оперетты»
Если честно, я долго думала, включать ли в мой список этот очерк. Потому что яд здесь сочится буквально из каждой буквы. Но в то же время это очень, очень, очень смешная юмореска о том, насколько устарело, с точки зрения Юлиана Тувима, искусство оперетты.
В итоге я еле выбрала отрывок для вставки в пост. Потому как боялась, что яндекс забанит меня за язык вражды. (Ей-богу, как будто не этот человек написал милейшие детские стихи про пана Трулялинского!). Так что тот текст, который вы прочитаете ниже, – самый нежный и добрый абзац всего очерка.
Несравненен в своем очаровании язык переводных либретто. Я в этом деле как-нибудь разбираюсь, поскольку сам перевел несколько. Влюбленный в живую, искреннюю, непосредственную по своей выразительности речь, я, переводя оперетки, не смог противиться искушению и страстно всобачивал "счастья сон" и "любви кумир", а все потому, что герой "дивный он", и возлюбленной не жалко отдать "весь мир". Все ведь должно быть зарифмовано, а посему - ничего не попишешь! Небывалой популярностью пользуется в опереттах словечко "сон". Ради рифмы дочь, например, обращаясь к отцу, зачастую называет последнего "дивный сон", графиня умоляет лакея принести ей шампанского, словно во сне", кто уходит "вон", у того, само собой разумеется, сбудется "сладкий сон", где бы ни появлялось "вновь", там без "снов" ни шагу, если уж "весны", то и "сны", и уж конечно: "Помнишь, ах! В сладких снах".
4. Джером К.Джером. «На сцене и за кулисами»
И вновь дисклеймер: не перепутайте с одноименной автобиографией Джона Гилгуда, о которой я писала раньше!
Джером Клапка Джером, известный нам по повести «Трое в лодке, не считая собаки», высмеивает тот же театр, о котором писал Гилгуд: английский, коммерческий, работающий по антрепризному принципу. Проходится он и по распределению ролей, и по режиссуре, и по моему любимому (нет) жанру классической мелодрамы:
Наконец все роли были розданы, явился дирижер оркестра, и репетиция началась. Репетировали самую обыкновенную, старинную мелодраму, с начала и до конца которой без умолку пилит оркестр. Без музыки не обходится ни одно движение, ни одно слово актера. Садится актер – аккорд, встает – опять аккорд, а если переходит через сцену, так уж целая симфония. Особенно любит музыка премьершу; она не дает ей сделать ни одного самого простого замечания, вроде того, что идет снег, и преследует ее с первого акта и до последнего, когда она встречает свою мать и умирает; смерть сопровождается целым концертом. Я твердо убежден, что, если бы дирижер мог уловить тот счастливый момент, когда премьерша захотела бы чихнуть, сейчас бы дал знать оркестру играть веселую музыку. После двух-трех увертюр меня стало брать сомнение, не опера ли это в самом деле и не заставят ли меня, чего доброго, пропеть какую-нибудь арию.
5. Аркадий Аверченко. «Записки театральной крысы»
Аверченко бывает и очень смешным, и очень грустным. А еще он бывает злым. «Записки театральной крысы», на мой взгляд, балансируют между этими тремя гранями. Аверченко пишет о русском дореволюционном театре, и в его юмореске, как в капле воды, отражаются все современные ему проблемы: тут и пошлость на потребу публике, и восприятие хорошеньких актрис как живого товара, и попытки людей слабоодаренных подражать первым знаменитым режиссерам (Кронеку, Станиславскому и т.д.).
Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как выход русской шансонетной певицы.
Она вылетает на сцену как-то боком на прямых негнущихся ногах, и пока оркестр играет ритурнель — делает следующее: взглянет в потолок, потом большим пальцем руки поправит спустившуюся с плеча ленточку, заменяющую рукав, а потом поглядит в зрительный зал и кому-то кивнет головой.
Кому? Тот столик, которому она кивнула, пуст, но у нее есть свой расчет: подчеркнуть публике, что где-то в зале у нее есть поклонник, бросающий на нее тысячи, и что она не такая уж замухрышка, как некоторые думают.
А как устроен был русский дореволюционный театр и чем он отличался от советского репертуарного, я постараюсь рассказать в одном из следующих постов в рубрике «Что почитать». А точнее – посоветовать книги, которые расскажут об этом полнее и лучше меня. Так что до скорой встречи!
© Ольга Гурфова
--
<<Следующий пост | Предыдущий пост>>
Удобный путеводитель по моим постам - здесь .
--
Спасибо моим читателям!
Если вам понравилась статья, буду очень благодарна за комментарии, лайки и перепосты. Подписывайтесь на мой канал здесь или в телеграме и получайте больше историй о театре и кино!
Ну и как же без бан-политики: вся информация о ней – вот тут))
