КУРОК: 14 мая у нас в блоге вышла история про ЛГБТ пару – Олега и Сережу. История о том, как можно, будучи мужем и отцом, вдруг открыть что-то новое в себе и уйти из гетеросексуальных отношений в гомосексуальные. Эта история была бы неполной, если бы мы не взяли интервью у бывшей жены Олега – Валерии. Поэтому сегодня публикуем ее взгляд на случившееся. Фотографии в посте — ее автопортреты.
Олега я увидела 12 лет назад в ЖЖ и решила — вот тот человек, с которым я хочу стать парой. К тому моменту у меня было острое желание выйти замуж и родить детей (да, вот прямо программа была в голове), но отношения хронически складывались тупиковые — такие, которые не предполагают развитие. Все, что я видела в ЖЖ Олега, говорило мне о том, что он мне подходит. Я решила действовать и записалась к нему на домашние курсы для фотографов (я увлекалась фотографией) — все же мне нужно было сначала увидеть его, пообщаться, чтобы понять, правильно ли мне всё показалось. Я быстро уверила себя, что все отлично, и по моей инициативе у нас началось что-то вроде отношений. Все складывалось ужасно, поэтому через месяц каждый из нас решил, что пора все заканчивать. Какое-то время мы не общались, а потом начали дружить.
Так получилось, что за полгода перерыва мы с Олегом пересмотрели свои взгляды на то, чего хотим в отношениях, и наша романтическая история началась второй раз. Не все шло гладко, но я была влюблена и счастлива. Помню, как отчетливо поняла, что сейчас не хочу ни семьи, ни детей — хочу просто наслаждаться этими отношениями. И вот спустя несколько месяцев в самый интимный момент Олег вдруг говорит: “Кажется, мы уже достаточно созрели для того, чтобы завести детей”. В тот момент у меня словно бешеный поезд пронесся перед глазами: с одной стороны, годы ожидания такого момента, с другой — сейчас-то я этого не хочу. И все надо решить за секунды, в момент страсти, когда хочется не думать, а отдаться потоку. И я приняла решение согласиться на этих гипотетических детей. Дело было накануне нашего первого совместного путешествия — во Львов.
И там во время первой же прогулки я обнаружила, что мы слишком по-разному смотрим на некоторые важные вещи. “Прикольный город! — говорит Олег. — Надо будет здесь пожить”. “В каком смысле пожить? А как же я?” – недоуменно спросила я. “Ну и ты со мной поезжай,” – отвечает он. Тут надо сказать, что я родилась и выросла в Москве, всю жизнь жила по сути на одной улице, там у меня была работа фул-тайм (я была редактором в “National Geographic”), какие-то обязательства. Я не готова была резко все поменять. А Олег до нашего знакомства уже успел помотаться по России и Америке, у него не было стабильной работы, зато было (и есть) гораздо более широкое сознание, чем у меня. Но в тот момент я даже в рамках поддержания беседы не могла сказать ему: “Да, конечно, давай переедем во Львов”. Потом случились еще какие-то разногласия, которые нередки у людей в путешествиях. Вернувшись в квартиру, где мы остановились, мы посмотрели друг на друга и практически одновременно сказали: “Да, пожалуй, не стоит пока заводить детей”. А вернувшись из Львова, я узнала, что беременна. Забегая вперед: на седьмом месяце беременности выяснилось, что Олег о разговоре — предложении делать детей не помнит!
Беременность далась мне тяжело. В первую очередь психологически. Было непросто смириться с тем, что привычная жизнь от меня ускользает. Месяце на третьем мне предложили очень интересную командировку, о которой я мечтала. Но я вынуждена была отказаться, потому что врачи запретили мне лететь. Потом мне нужно было ложиться на сохранение, а мы в этот момент как раз должны были идти в ЗАГС. Я стала упираться и говорить: “Нет, я все равно пойду в ЗАГС”. В ЗАГС мы все-таки сходили, и на сохранение я не легла. Но в целом могу сказать, что единственный прекрасный момент в цепочке беременность-роды-родительство – это роды. Мне ужасно понравилось рожать, но я надеюсь, что больше не сделаю этого никогда.
Когда мы с сыном Львом выписались из роддома, приехали домой, когда ребенок наконец поел и заснул, мы положили его между нами на кровать. И вот я лежу и понимаю, что это НАВСЕГДА. И меня этим осознанием так шарахнуло: “Что я сделала?! Зачем я это сделала?!”. Я потом много размышляла, почему я вообще считала, что хочу детей. Думаю, дело было в стремлении к абсолютной любви. Я годами не могла получить ее от мужчин и подсознательно пришла к выводу, что ее будет просто получить от ребенка. Ведь как только меня полюбил Олег, желание срочно родить прошло.
Мы с Олегом оба оказались совершенно не готовы к родительству. К тому же ребенок родился не самым здоровым, все время кричал, мы мотались по врачам, выясняя, что с ним. Вся наша жизнь была подчинена медицинским мытарствам. Первый раз про то, что у Льва, возможно, РАС (расстройство аутического спектра), нам сказали в его 1,5 года. В 3 года мы обратились в самую известную организацию, которая занимается аутистами в России. Так получилось, что на консультацию мы попали к руководителю этой организации, у которого нет психиатрического образования, хотя он, безусловно, много знает про РАС. Лев на тот момент уже хорошо говорил, и я думала, что на осмотре специалист будет общаться в первую очередь с ребенком. Но он спрашивал в основном нас с Олегом, лишь в самом конце задал пару вопросов Льву и вынес вердикт: “Ваш ребенок абсолютно здоров. Почему вы не отдаете его в детский сад?”. В сад мы его не отдавали в том числе потому, что при виде других детей Лев впадал в панику – начинал либо кричать, либо убегать. Я пыталась объяснить это тому человеку, но он был непреклонен: “Отдавайте его в сад. Он ко всему привыкнет. Нет у него никакого аутизма”. Я попыталась возразить: “Нам в 1,5 года невролог сказал...”, но он перебил меня: “Есть такие родители, которые не хотят верить, что их ребенок здоров. А вместо этого ходят по врачам и выпрашивают диагноз. И в какой-то момент им встречается врач, который этот диагноз ставит. Так на ребенка навешивается ярлык – аутист”.
В итоге тот человек, не разобравшись в ситуации, отбросил нас от постановки диагноза Льву почти на год. Я поняла, что если ничего не буду делать, то буду жить с ощущением, что с ребенком что-то не так, но мне же сказали, что ребенок здоров, значит я должна смириться. А с другой стороны – если я пойду к какому-то другому врачу, значит буду мамой, которая “выпрашивает диагноз”. Я оказалась в психологической западне. Спустя некоторое время я лечилась у психиатра и психотерапевта, мы много разговаривали про Льва, мой врач сказал, что, кажется, проблемы не только у меня, но и у ребенка, и хорошо бы сводить ребенка к психиатру. Я нашла одного из лучших детских психиатров Москвы, тот провел 1,5 часовую диагностику, по итогам которой поставил Льву диагноз – синдром Аспергера. Когда нам озвучили диагноз, у меня просто случилась эйфория. Когда ты 4 с лишним года живешь с ощущением, что с твоим ребенком что-то не так, но никто не может понять что – это ужасно. При этом половина людей вокруг считает, что просто мы просто плохо воспитываем ребенка, с ним надо жестче, а вторая половина считает, что у него тяжелые проблемы вплоть до шизофрении. После постановки диагноза все встало на свои места.
В обычный детский сад Лев пошел в 6 лет. Мы начинали с 10 минут, а к концу года это время возросло до 5 часов в день 3 дня в неделю. Первые два месяца я ходила со Львом и “переводила” ему слова воспитателя: рассказывала, чего та хочет и какие у него есть варианты действий. Параллельно он ходил на подготовку к школе. Мы нашли инклюзивную школу ОРТ (гимназия N 1540) и переехали на Новослободскую, чтобы жить рядом с ней. Первые два года Лев ходил в малый адаптационный класс. Этой осенью он пойдет в большой класс. Социализация требует немало усилий от нас. Большинство детей с первого класса на продленке, и родители спокойно работают. Я себе такой роскоши позволить не могу. Однако школа наконец дала мне ощущение, что я могу хоть немного времени посвятить себе и работе. К сожалению, со сверстниками Лев так и не общается. У него нет друзей, он не понимает, зачем они нужны. Вообще я живу с ощущением, что могла бы сделать для него больше, но в какой-то момент я поняла, что у меня должна быть и своя жизнь тоже. Получается, с одной стороны я что-то не додаю Льву, а с другой стороны для него есть определенная польза в том, что я становлюсь более счастливым человеком. Благодаря тому, что у меня есть моя жизнь. Сейчас Льву 9,5 лет. Пока он в школе, у меня есть 5-6 часов в день на работу и свои дела. Нейропсихолог и педагоги считают, что он делает успехи. И я несколько расслабила внутреннее напряжение. Остается нерешенным вопрос с дружбой, но я себя успокаиваю тем, что Льву нравится тусить на наших взрослых вечеринках. И возможно он смотрит, как строим отношения мы и что-то записывает себе на подкорку.
Что касается Олега, у него в какой-то момент началась бессонница, психиатр сказал ему, что будет хорошо походить на психотерапию. Наши отношения устроены таким образом, что мы обсуждаем абсолютно все. Олег стал советоваться, что бы еще обсудить кроме бессонницы. Я предложила затронуть тему подавленной сексуальности. Когда мы с Олегом познакомились, он, например, не мог целоваться, он учился этому со мной. У него было очень много блоков в сексе. Ну и в период беременности и тяжелого родительства наша сексуальная жизнь угасла. В общем, Олег начал терапию. И вот после одного из сеансов он пришел и сказал: кажется, у меня есть сексуальное влечение к мужчинам. (Позже меня расстраивало, когда некоторые друзья говорили, что что-то такое подозревали. Мы-то с Олегом — нет!)
После очередной сессии Олег сказал, что хотел бы попробовать секс с мужчиной. У нас были закрытые моногамные отношения, моей первой реакцией было — нет! Но мы долго это обсуждали, и я пришла к выводу, что раз у человека есть такая сильная потребность, и он чувствует, что открывает какую-то важную часть себя, то неправильно этому препятствовать. Если я запрещу ему это, то огромный пласт его жизни, который он только начал открывать, останется заблокированным. В итоге Олег будет страдать, чувствовать, что не узнал о себе чего-то важного. С другой стороны, мне будет больно. Поэтому я сказала так: “Иди и пробуй, но я не могу обещать, что я смогу это принять. Возможно, на этом наши отношения закончатся”. Мы решили рискнуть.
Мы с Олегом вместе листали дейтинг-приложение Гриндр, обсуждали парней. Потом у него случился первый роман с португальцем. Олег мне все рассказывал (мы, как и прежде, обсуждали абсолютно все). Их первый сексуальный контакт произошел прямо в нашей квартире. При этом мы с Олегом продолжали оставаться парой, а наш секс взлетел на какой-то новый космический уровень. Я воспринимала этот его новый опыт как часть наших отношений. Сам Олег постоянно говорил мне, как ценит тот уровень доверия и взаимопонимания, которого мы достигли. Что я его главный партнер, и он хочет, чтобы так и оставалось. Я чувствовала, что это так и есть. И мне казалось, что вся эта история наши отношения только улучшила.
Когда Олег расстался со своим португальцем, то очень страдал. Я его поддерживала, но сама думала, что на этом опыты с гомосексуальными партнерами прекратятся. Он попробовал секс с мужчиной, еще больше стал ценить наши отношения, и мне казалось, что на этом было бы логично остановиться. Но Олег сказал, что мужчины по-прежнему его привлекают. Что он не готов останавливаться. И что это должны быть не какие-то краткие разовые истории, а глубокие отношения. Я не поняла: какие еще глубокие отношения? Глубокие отношения – это то, что у нас. А если он заведет такие отношения с другим человеком, то это утянет близость и доверие от нас в какую-то другую историю. Ровно так и произошло, когда он познакомился с Сережей, с которым они вместе до сих пор. Довольно быстро стало понятно, что у них все серьезно и что Олег строит там отношения, аналогичные нашим. Мне было больно за этим наблюдать, но какое-то время мы оставались вместе. А потом мы поехали в Барселону, где Олег в интервью местному популярному радио сделал каминг-аут, а ведущий стал за ним ухаживать и намекать на секс после эфира. Это стало поворотной точкой. Я призналась себе, что не могу жить в ситуации, когда мой муж внезапно с кем-то целуется или строит с другим человеком такие же серьезные отношения, как у нас. И сообщила ему, что хочу расстаться.
Но, конечно, сразу мы не расстались. Мы жили в одной квартире, у нас был ребенок, мы не могли просто разбежаться в одну секунду. При этом у меня уже было четкое понимание, что мы не пара: у нас просто общее хозяйство и сын. Какое-то время я не могла принять Сережу. Во многом потому, что он претендовал на мою роль в жизни моего мужа. А потом Олега арестовали на митинге, я приехала к отделению раньше Сережи. И вот приезжает Сережа с абсолютно белым траурным лицом, подходит и крепко обнимает меня. Я поняла, что он очень любит Олега. С тех пор у нас с ним все хорошо. Так я приняла тот факт, что теперь Сережа – главный человек в жизни Олега.
Какое-то время Олег жил на два дома: часть недели у нас со Львом, часть – у Сережи. А потом случился ковид, и стало понятно, что грядет локдаун. Я поняла, что Олег стоит перед выбором, с кем остаться жить в карантин, параллельно Сережа потерял работу – в общем, я предложила жить всем вместе в нашей квартире. В итоге мы прекрасно провели карантин. Я работала (выстрелили фотосессии через зум), а парни занимались Львом – играли в настолки, общались. Потом Олег с Сережей вышли санитарами в ковидный госпиталь и работали там до конца карантина. Но мы продолжали жить вместе нашей веселой коммуной. Мы даже хотели купить 3-комнатную квартиру, чтобы и у меня, и у ребят было по комнате. Но как вы знаете из интервью Олега, этой идее не суждено было реализоваться.
По итогу этой истории и после пары последующих проб я поняла, что я – глубоко моногамный человек. Увы, в современном мире это очень неудобно, потому что те люди, которые мне интересны, чаще всего хотят разного рода свободных отношений. Я хочу партнерства, меня интересуют глубокие отношения во всем – и в дружбе, и в любви. При этом формализация в ЗАГСе мне совершенно не важна. Я просто хочу встретить такого же крутого партнера, каким был Олег. Но сейчас я очень устала от попыток кого-то найти и что-то построить и взяла паузу.
Когда я читала комментарии к посту про Олега и Сережу, то увидела много жалости: “Бедная женщина – осталась одна с ребенком”. Ну, во-первых, я не одна — Олег живет в соседнем доме и полноценно участвует в жизни Льва (и моей тоже). Во-вторых, я считаю, что каждый человек на любом этапе своей жизни имеет право захотеть чего-то другого, отличного от того, что есть у него сейчас. Олег захотел узнать что-то новое про себя, а я очень ценю людей, которые хотят про себя все знать. Я и сама такая. Каждый человек имеет право на изменения. В жизни Олега такие изменения произошли. Неужели было бы лучше, если бы он остался со мной после всего, что он про себя выяснил? Наступи себе на горло, живи в семье ради ребенка и будь несчастным? Я считаю, что это неправильно, все имеют право быть счастливыми. И моему ребенку не нужен несчастный отец. К тому же последнее, чего я хочу в этой жизни, – это чтобы кто-то оставался со мной через силу. Некоторые наши друзья говорили Олегу: “Ты же Леру предал!” А что, было бы лучше, если бы он предал себя? Мы же не в Средневековье, чтобы быть вместе до гробовой доски, только потому, что когда-то мы давали такую клятву. Мне было важно понять, что происходит с Олегом. И я поняла, что отношения с мужчиной – это очень глубокая новая часть его жизни. И я отпустила его.
Когда я входила в отношения с Олегом, феминизм и гендерное равенство еще не были модными. И я в некоторых вопросах была зашоренной. Сейчас при попытках строить отношения я понимаю, что у меня тоже очень много внутренних барьеров. Классно их анализировать и тоже что-то новое про себя понимать. Я поняла, что брак или любые другие отношения с человеком – это просто этап жизни, а жизнь очень изменчива. И я рада переменам.
