Самая страшная болезнь — это когда человек поверил своему помыслу о том, что он чем-то болен. — говорил преподобный Паисий Святогорец в третьем томе своих "Слов" "Духовная борьба". —Этот помысел душит человека тревогой, расстраивает его, лишает аппетита и сна, заставляет принимать лекарства, и в конце концов здоровый человек действительно заболевает. Я понимаю, когда лечится человек, который действительно чем-то болен. Но быть сперва здоровым, а потом, посчитав себя больным, действительно заболеть, не имея на то никаких причин, — такого я понять не могу.
К примеру, бывает такое: человек обладает и телесной, и духовной силой, но, несмотря на это, не может сделать ничего, потому что поверил своему помыслу, внушающему, что он нездоров. В результате человек угасает и телесно, и духовно. И он не врёт — это действительно так. Поверив в то, что у него какая-то хворь, человек поддаётся панике, надламывается и потом не в силах ничего сделать. Так, без всякой уважительной причины, он приводит себя в негодность.
Иногда ко мне в каливу приходят всерьёз надломленные люди. «Помысел говорит мне, что у меня СПИД», — говорят они и верят в это. «Может быть, у тебя в жизни было то-то и то-то?»—спрашиваю я. «Нет,—отвечают,— ничего подобного не было».—«Тогда,—говорю,—ты переживаешь попусту. Пойди сдай анализы, чтобы выгнать свой помысел». — «А если, — отвечают они в ужасе, — анализы покажут, что СПИД у меня всё-таки есть?»
Так они не слушают меня и мучаются. А вот те, кто послушно идут на обследование, убеждаются в том, что у них нет никакого СПИДа. И поглядите: их лица меняются, к ним возвращается вкус к жизни. А первые от расстройства могут слечь в постель и даже есть ничего не будут. Ну ладно, допустим, у тебя и вправду СПИД. Но ведь для Бога нет неразрешимых проблем. Если ты будешь проводить более духовную жизнь, исповедоваться, причащаться, станешь настоящим христианином, то тебе поможет Господь.
— Геронда, а отчего человек начинает думать, будто бы он болен?
— Он сам потихоньку взращивает этот помысел в себе. Часто для таких подозрений может действительно существовать какой-то небольшой, несерьёзный повод, используя который, помысел внушает человеку что-то ещё и раздувает из мухи слона.
Когда я жил в монастыре Стомион, в Конице был один семейный человек, который думал, будто у него туберкулёз. Даже свою жену не подпускал близко. «Не подходи, — говорил он ей, — а то заразишься». Несчастная женщина подвешивала на край длинной палки корзину с едой и подавала ему издалека. Бедняжка совсем истомилась, зачахла. Несчастные дети смотрели на своего «чахоточного» отца издали, а у него на самом деле никакого туберкулёза и в помине не было. Дело было в том, что он не
выходил на солнце, а постоянно находился в запертой комнате закутанный в одеяла. Поэтому он пожелтел и поверил в то, что у него чахотка. Ну что же, когда мне обо всём этом рассказали, я пошёл к нему домой. Увидев меня, «больной» простонал: «Не приближайся ко мне, монах, чтобы не заразился ещё и ты… Ведь к тебе в монастырь приходят люди… Видишь, совсем меня чахотка скрутила…»—«Да кто тебе сказал, дурачок, что у тебя чахотка?» — спросил я. Тут его жена принесла мне угощенье — варенье из грецких орехов. «Ну, — говорю, — давай открывай рот. Сейчас ты будешь меня слушаться». Ну что же, открыл он рот. Он ведь не знал, что я собирался сделать. Тогда взял я из блюдечка сладкий орех,
вложил ему в рот, повозил там несколько раз, потом вынул, положил себе в рот и съел. «Нет, нет! — закричал „чахоточный“. — Не делай этого! Заразишься!» — «Чем я там заражусь! Ведь у тебя ничего нет! Что я, очумел что ли, такое делать, если бы у тебя и вправду была чахотка? Давай поднимайся, пойдём на воздух!»—ответил я ему и, повернувшись к его жене, сказал: «Выбрасывай все эти лекарства, одеяла…»
Поднял я его, и мы вышли на воздух. После трёх лет «заточения» он с удивлением глядел на мир. А потом потихоньку и на работу стал ходить. Вот что такое помысел, когда его взрастишь!
