«Веласкес — мой идеал живописца» ,— говорил Мане. И не стеснялся черпать вдохновение в бессмертном наследии испанца. Именно Веласкес «подсказал» Мане концепцию создания «Старьевщика». Что характерно: рассказывая аудитории о творчестве нашего героя, уважаемые коллеги предпочитают напрочь «забывать» об этой картине.
А знаете, какое полотно гениального француза упоминают даже реже, чем «Старьевщика»? — «Натюрморт с рыбой и креветками». И это не случайности, а вполне себе ясная закономерность.
Мир живописи предпочитает помнить Эдуара Мане лишь как создателя европейской (пост)импрессии. Реже — как крёстного отца нарождавшейся абстракции. Ведь наш герой был подлинным новатором и революционером, легендой своей эпохи. Мастером, что сделал Париж мировой столицей живописи, отрефлексировав и переосмыслив саму суть эстетики городской цивилизации. Её роль и значение в изобразительном искусстве XIX столетия.
Немудрено, что эта заслуга (в глазах специалистов) напрочь «заслоняет» иные достижения Эдуара Мане. Например: уникальные эксперименты с цветом. Или воскрешение остросоциального веласкевского жанра «бодегонес» в современных мастеру реалиях. Упоминания об этих фактах делают классический образ художника-бунтаря слишком разноплановым. Мане перестаёт быть Символом, превращается в живую и объёмную Личность. И формировать у аудитории «чёрно-белое» понимание истории мирового искусства, которую появление французских импрессионистов якобы поделило на «до» и «после», становится очень трудно.
А давайте, уважаемый читатель, сделаем то, чего никто (по крайней мере— из известных нам экспертов) прежде не делал. Поместим в ряд три разнохарактерные и не самые известные картины Эдуара Мане, раскрыв на контрасте различные аспекты его творчества.
Готовы? Приступаем.
Une. Натюрморт с рыбой и креветками. Отлично сохранившаяся картина, поверхность которой до сих пор выглядит так, словно вибрирует от бесчисленных прикосновений энергичной кисти Мане. Маэстро всегда считал натюрморт «полем эксперимента». Возможностью доказать зрителю своё мастерство обращения с маслом. Следовать за фигуративным реализмом, концентрируясь на работе с наиболее «выигрышными» сочетаниями цвета.
Размышляя о смелых (даже спорных) решениях, присущих полотнам Эдуара Мане, Эмиль Золя писал так: «Даже самые решительные противники таланта Мане признают, что он хорошо рисует неодушевлённые предметы».
Deux. «Старьевщик». Монументальное полотно высотой более ста девяноста сантиметров. Свидетельство преданности автора смелому и острому сюжету. На картине изображён обитатель парижских пригородов «образца» середины позапрошлого века. Работа полна визуальными отсылками к испанской живописи Золотого века. В частности — к творениям «допридворного» периода Веласкеса. Эта картина, входящая в серию под провокационным названием «Четыре философа»(что служит явным реверансом в сторону Рубенса), вызвала резкое возмущение критиков.
Причина: традиция, согласно которой такие масштабные произведения должны посвящаться только религиозным лидерам, славным историческим событиям и королевским сюжетам. Вместо этого «Старьевщик» Мане объединил в себе различные ранее никогда не пересекавшиеся на одном полотне нарративы из прошлого и настоящего, из аристократической и простонародной культуры. Картина написана весьма утончённо, от чего её социальный посыл ощущается ещё острее.
Trois. «Мадам Мане». На картине изображена любимая жена и не менее любимая модель художника. Картина была дописана уже после того, как маэстро покинул наш мир. И сегодня, благодаря тем самым «доработкам», привнесённым по заказу супруги, портрет представляет занимательную иллюстрацию на тему авторского почерка Эдуара Мане. Точнее —всяческого нежелания исходного изображения становиться «базой» для чужих корректив. В результате стараний других художников угадать замысел Мане, портрет приобрёл известную призрачность. Потерял изрядное число слоёв краски, побледнел и окружился белёсой дымкой фона. Постепенно утратил связь с исходным замыслом мастера.
Зато работа в целом стала шедевром метафизики. Ибо она была самой собою лишь пока оставалась незаконченной. Есть что-то глубоко импрессионистское. Общее впечатление стало важнее деталей, а история картины — важнее её эстетических достоинств. Глаза героини на этом полотне — подлинные. А вот подпись Мане на нём — фальшивая. Является ли она ли она наследием Эдуара Мане? — да. А может ли считаться полноправной картиной Манэ? — отличный вопрос...
Что же, пора подводить итог. Мы утверждаем: герой нашей статьи был не только родоначальником скорого на мазок и лёгкого на смысл жанра мгновенного впечатления, но и адептом утончённой живописной техники. Живописцем, умевшим поднимать в своих произведениях глубокие и сложные темы.
И если в Вашем присутствии кто-то будут справедливо утверждать, что Эдуар Мане — отец-основатель импрессионизма, можете смело дополнить: «И достойнейший наследник традиций реализма». Отныне у Вас «на руках» — неоспоримые доводы в пользу этого утверждения.
Автор Лёля Городная
