На константинопольской набережной Серкеджи Донскому Гундоровскому Георгиевскому полку командованием Донского корпуса было дано распоряжение на погрузку в эшелоны для последующей переброски на турецкую железнодорожную станцию Хадем-Киой.
Оказалось, что французы ничуть не считаются с воинской организацией прибывших и настойчиво разбрасывают их по количеству людей, а не по принадлежности к своим полкам, сотням и взводам. Только после вмешательства казачьего командования был наведён воинский порядок, и каждый офицер и казак заняли своё место в строю.
В ожидании очередного эшелона, сидя прямо на мостовой и на чувалах, казаки-гундоровцы добродушно и доверительно переговаривались:
– Когда в Керчи грузились, то сообщили, что поедем в Константинополь – под покровительство Франции. Мы-то думали, что нас отвезут во Францию, разместят там по деревням. Отдохнём – и снова вернёмся в Россию. Думалось, что доведётся мир повидать. Море, Франция… А то, может, и Африка. Когда б мы это увидели!
Казакам раздали крепкий горячий чай и хорошо пропечённый хлеб. После корабельной пшённой юшки и «чухпышек» – лепёшек, выпеченных на боках дымовой трубы парохода, это нехитрое угощение показалось настоящим удовольствием.
Как по иронии казачьей судьбы, вновь прибывших казаков, французы везли в Чаталджу. В ту самую далёкую и легендарную Чаталджу, перед которой остановились донские полки во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В ту самую Чаталджу, которую отчаянно атаковали братья-болгары в 1912 году в борьбе за великую русскую мечту – захват константинопольских проливов. Правда, болгары тогда больше мечтали воплотить не русскую, а свою великую мечту – завоевать пространство для болгарской империи на Балканах.
На турецкие, хорошо укреплённые позиции перед Чаталджой, болгары ходили в безумные по храбрости штыковые атаки – «на нож». Но для преодоления оборонительной линии из двадцати семи фортов, протянувшихся от Чёрного и до Мраморного морей, одной храбрости было мало. Хадем-Киойская гряда осенью 1912 года была усеяна трупами болгарских солдат.
По Лондонскому соглашению, заключённому в мае 1913 года, та война так и закончилась на чаталджинских позициях. А спустя два года здесь опять гремели бои. Только фортов и укреплений стало гораздо больше. Построенные под руководством немецких инженеров, специалистов в области фортификации, они остановили войска Антанты.
Англичане, французы, австралийцы, греки и сербы так и не смогли полностью пройти Хадем-Киойские высоты и вырваться на оперативный простор для захвата Константинополя, а с ним – и заветных для всех европейских держав проливов. Следы той, совсем недавней войны, на полуострове были видны повсюду: длинная цепочка бетонных дотов, громаднейшие бетонные форты на основных высотах и оплывшие, но ещё сохранившие свою форму окопы третьей и четвёртой линий турецкой обороны. Теперь это была зона французской оккупации.
На станцию Хадем-Киой поезд пришёл вечером. Для предстоящей разгрузки его сразу же отогнали на запасные пути, с которых казаки старались разглядеть своё новое место жительства.
Вдоль железнодорожных путей виднелось два десятка неказистых домишек для станционной обслуги, а чуть в стороне вытянулась в дугу турецкая деревушка Санджак-Тебе.
Французы в двух километрах от станции расположили лагерь резерва своих войск, где теперь и предстояло жить прибывшим казакам.
В длинный ряд стояли облезлые, покоробившиеся от времени и непогоды жилые бараки и почему-то оказавшиеся ненужными, почти пустые склады. Хотя прямо под открытым небом были складированы снаряды в ящиках, возле которых уже был выставлен пост. Два чубатых казака с шашками наголо ходили по периметру у растянутой колючей проволоки.
Гундоровскому полку для ночлега отвели пустой, ближний к станции барак с голым земляным полом и полуразобранными складскими стеллажами вдоль стен.
Новосёлы удивились совсем убогому быту, почесали затылки и стали устраиваться на свой первый турецкий ночлег. Самые бойкие вмиг растащили стеллажи и, разложив их на земле по всему бараку, перекрестясь, улеглись спать.
Выйти казакам гундоровского полка из Санджакского лагеря в сторону назначенной для их проживания деревни Чилингир, удалось только на следующий день после полудня. Полуголодные и злые, они молчаливо побрели по раскисшей красноватой дороге, ведущей в гору.
Когда, наконец, поднялись на неё, решили свериться с единственной и весьма неточной картой. То ли карта подвела генерала Коноводова Ивана Никитича, который вёл полковую колонну, то ли чутье, но через час длинная лента сотенных колонн попала на разбитую, в углублениях и кривых змеиных бороздах, раскисшую после дождей дорогу. Намокшие от сырости шинели стали двухпудовыми и пригнули фигуры казаков к земле. Сапоги у идущих отчаянно разъезжались, как ноги у неподкованных коней на льду. Дисциплина в строю совсем упала, и пошли вольные разговоры.
– Вот Ваня сам себя перехитрил, – говорили о генерале, – в своём юрте станицы Гундоровской такие маневры надо делать, а здесь по незнанию точно в Болгарию выйдем!
– Да уж лучше в Болгарию! Там хоть славяне! А здесь всё одно: гыр-гыр-гыр – и ни черта по-нашему, а мы – ни черта по-ихнему.
Коноводов дал команду объявить привал.
– А к чему приваливаться-то? Разве к широкой спине генерала… Нигде ни пенька, ни кустика.
Вокруг простиралась совсем чужая русскому духу, холодная и неприветливая степь. Редкие колючки да пучки почерневшей и поникшей от первых утренних морозов травы. Тихо и пустынно…
Слышались лишь тяжёлое дыхание, да сиплый кашель простуженных и измотанных затянувшимся походом, людей.
Коноводов, увидев проезжавшую арбу с турком, скомандовал штабным офицерам:
– Пойдите и выясните у него дорогу!
Офицеры пошли, на чём свет стоит ругая генерала:
– Ещё б господин генерал сказал, как у этого турка выяснить дорогу… Что ему, карту доставать, что ли? Кроки местности разъяснять?
И без карты всем было ясно – идти ещё очень далеко.
В предназначенный для проживания лагерь рядом с деревней Чилингир, после донельзя вымотавшего перехода, прибыли поздно вечером. Генерал Коноводов шёл бодро, всем своим видом показывая, что именно благодаря ему они сократили путь и сэкономили силы.
Штабные офицеры с иронией подшучивали:
– Укрепляй авторитет генерала! Укрепляй, даже если он упал за эти полдня почти до нуля. У генерала чин всегда при нём останется. И твоё поведение в этот момент он никогда не забудет, ни плохое, ни хорошее. Генерал он и в Турции генерал!
Впереди по ходу колонны уже виднелись разбитые кошары, длинные сараи и навесы. Наиболее нетерпеливые стали кричать:
– Господа штабные! Высылайте квартирьеров!
– А где же эти самые квартиры? – недоумевали впереди идущие.
– Это ж не квартиры, а загоны для скота! Мы же не скоты, мы – люди! Мы – казаки русской армии!
– Успокойтесь, – велел генерал Коноводов. Возможно, это на день-два. Пока подготовят казармы или другие приспособленные помещения…
– Раз, два, стой! – прозвучала команда.
Это было лишним. Давно уже строем никто не шёл. Просто на взгорке стояла группа офицеров во главе с генералом Гусельщиковым, и нужно было показать службу…
Более пяти лишних вёрст прошли казаки от станции Хадем-Киой до турецкой деревушки Чилингир. Небольшая по размерам, со старой мечетью на маленькой площади, в угасающих вечерних сумерках она казалась совсем рядом – рукой подать.
Казаки с удивлением рассматривали то место, куда они так мучительно и долго добирались, и где им предстояло теперь жить. Это были остатки заброшенного господского имения с примыкающими к нему кошарами для скота и фермой, когда-то превращённой в лагерь для греческих военнопленных.
Темнело… Холодно обдавало моросящим дождем. Пришлось, не мешкая, обустраиваться на ночлег.
Быстро растащили на устройство лежбищ сараюшки, пустили на подстилку кугу с их крыш и скученно набились в бараки. Горячей пищи в этот день не давали. Не теряя бодрости духа, стали шутить:
– Пусть каждый односум поделится! Тот, у кого ничего нет, с тем, у кого и быть ничего не может. Так и спать ляжем.
– Станичники, это ж куда мы попали? – зазвучали голоса возмущённых.
– Куда?! Тебе ещё на корабле говорили – на постой к английскому королю и в гости к французскому президенту, – храбрились расстроенные казаки.
– Вот приняли – так приняли! И по-королевски, и по-президентски! Да каждый из нас к своей скотине в хуторе на базу куда бережней относился, чем они к нам.
– Мы ж на Туретчину ехали отдыхать, а оказалось, что приехали подыхать!
– Подожди, может, завтра куда-нибудь переведут, – обнадёживались другие.
– Куда переведут? В казармы каменные, что ли? Так мы их проехали ещё на окраине Константинополя. Не дали нам там французы ни остановиться, ни грязь дорожную с себя смыть. Прогнали мимо, как большой гурт скота по гундоровскому скотопрогонному шляху…
Все эти строки я продумывал и выкладывал на бумагу, находясь непосредственно на турецкой земле, на названных выше станции Хадем-Киой, в деревнях Чаталджа, Санджак-Тебе и Чилингир. Перед глазами у меня были выдержки из воспоминаний очевидцев тех далёких трагических событий. По ним, по этим горьким воспоминаниям, я и восстанавливал месторасположение казачьего лагеря, затем определил, где стоял плохо сохранившийся глинобитный и продуваемый всеми ветрами барак Донского гундоровского георгиевского полка. Нашёл на карте место, где проходила «дорога жизни» на станцию Хадем-Киой, по которой привозили оголодавшим людям продукты из французского продуктового пайка и увозили, чаще всего навсегда, в лазарет заболевших. В качестве основного ориентира мне служила сохранившаяся мусульманская мечеть. Возле неё были когда-то фонтаны с питьевой водой. Сюда, на маленькую площадь перед мечетью, казаки приходили, чтобы купить, а чаще всего выменять хоть что-то из съестного за свои нехитрые пожитки.
Если стать спиной к мечети, а лицом – по направлению к станции Хадем-Киой, то можно определить, где находилось православное кладбище. На нём сначала хоронили умерших в турецком плену греков. А потом, в конце двадцатого и начале двадцать первого, стали хоронить казаков, не перенесших свалившихся невзгод на чужбине. Кладбище это не сохранилось. И только один из самых пожилых жителей Чилингира, школьный учитель истории из местной школы (ему на момент встречи было 79 лет), пояснил мне, что, по рассказам отца, а он тоже был учителем истории в этой же школе, греческое кладбище находилось примерно на том месте, где сейчас проходит асфальтированное шоссе в сторону турецкой военной базы. Так что в качестве памятника для навеки уснувших здесь казаков остаются только стихи Павла Кудинова «На сопках Чаталджи», написанные им ещё 24 февраля 1921 года и опубликованные в рукописном журнале «Донец» уже на острове Лемнос в Греции:
«Рыдает душа, и сердце пугливо трепещет,
Дремлют утесы, и спит Чаталджа.
А ветер то воет, то свищет,
Лишь видны кресты
На сопках, где ветры гуляют.
Свидетели смерти напрасной мечты
Могилы донцов украшают».
