Найти в Дзене
Усадьба Кусково

"Шереметевская сага". Василий Павлович Шереметев

Новую публикацию в цикле «Шереметевская сага» мы посвящаем  Василию Павловичу  Шереметеву и Ирине Владимировне Мартыновой.

Василий Павлович Шереметев,  единственный сын графа Павла Сергеевича Шереметева,  родился в 1922 году.  Для Павла Сергеевича и его жены Прасковьи Васильевны (урожденной княжны Оболенской) это был поздний ребенок. Василий появился на свет, когда его отцу исполнилось 49 лет.

Так сложилось, что впечатления раннего детства Василия Шереметева были связаны с усадьбой Остафьево, которая на протяжении многих веков принадлежала его предкам князьям Вяземским.  После Октябрьского переворота в родовой усадьбе Вяземских-Шереметевых был открыт музей, «хранителем и оберегателем» которого  стал Павел Сергеевич Шереметев, который возглавил музей в это сложное время.   Несмотря на  беззаветную службу на благо любимого им Остафьева, в 1927 г. его как «лицо дворянского происхождения» лишили гражданских прав, затем сняли с должности заведующего музеем, в 1929 г. выселили из Остафьева, предоставив крохотную жилплощадь в Напрудной башне Новодевичьего монастыря, а сам музей ликвидировали. На долгие годы местом жизни Василия стал Новодевичий монастырь – древняя московская обитель была превращена в густо заселенный поселок.  В тесном помещении Напрудной башни, среди книг, фамильных портретов и семейных реликвий прошли его отрочество и юность.

-2

Это была комната - труба, взметённая ввысь чуть не на восемь метров. Там летали птицы, вольно завывал ветер, зимой – холод, летом – жара. Вразброс лежали старинные фолианты, свитки, а на стене, закрытая шёлковой кисеёй, висела картина, семейная реликвия – Рембрандт.

Очень рано проявились художественные способности Василика, так ласково называли его в семье. К окончанию школы стало ясно, что живопись – это его будущее. Незадолго до войны он поступил в педагогический институт на художественно – графическое отделение.  Успехи Василия Шереметева были оценены художником П.Д.Кориным, который   наблюдал его первые художественные опыты, делал замечания о рисунках, о живописи.

Как и его славные предки, Василий Шереметев не мог остаться равнодушным к судьбам Родины. В 1941 году  на десятый день войны Василий Павлович Шереметев принял воинскую присягу и  ушёл добровольцем на фронт.

-3

Он служил в стрелковом полку, был простым рядовым. Получил две тяжёлых контузии, два с лишним года находился в плену, был освобождён, вошел со своей частью в Прагу. То, что он остался живым и вернулся из плена, Василий Павлович считал чудом, говорил, что ему помогла, что хранила его все годы войны и плена ладанка, которую он носил, не снимая.

Родители не дождались сына. От голода и обострившихся болезней они, один за другим, скончались еще во время войны: Прасковья Васильевна – в 1941 году, Павел Сергеевич – зимою 1943 года.  «Смерть родителей стала для него страшным ударом: он остался жив, а их – нет! Его чувствительной душе трудно было с этим смириться…».1 Послевоенные “обстоятельства” жизни Василия Павловича Шереметева были непростыми! Жил он в нечеловеческих условиях – в башне Новодевичьего монастыря, неотапливаемой зимой, без воды и света. Ухаживал за заброшенными могилами».  «Князь Мышкин» – так называли Василия Павловича в те годы.   Добрые люди помогали ему выжить, и сберечь оставшиеся ценные документы и архивы семьи Шереметевых, книги и семейные реликвии. Денег, да и практической смётки к их добыванию у Василия Петровича не было. А надо было жить и учиться, работать. На помощь пришли Павел Корин и Игорь Грабарь. П.Д. Корин купил у Василия Шереметева флорентийскую мозаику “Храм Весты”, а деньги стал отдавать частями этих денег хватило будущему студенту на то, чтобы учиться в институте – покупать книги и одежду. Потом он взял  В.П.Шереметева в свою группу художников-оформителей и тот работал над мозаиками метро “Комсомольская” и “Киевская».

Жизнь Василия Павловича изменилась, когда в неё вошла любовь… Женщиной, которая разделила все тяготы его судьбы стала Ирина Владимировна Мартынова. Она была дочерью секретаря М.В. Фрунзе, её отца  расстреляли в 1937 году, мать - погибла в лагерях. Ирина Владимировна девочкой воспитывалась у чужих людей. Как никто другой могла она понять Василия Павловича.

-4

Ирина Владимировна подарила мужу дочь Евдокию и  стала ему  верной помощницей. Она  помогала ему разбирать семейные архивы, часть бесценного собрания старинных документов  была передана ею  в Государственную библиотеку СССР им. В. И. Ленина (ныне Российская государственная библиотека).

Почти тридцать лет Василий Павлович прожил в своей башне, ничего не требуя и не прося у властей. Когда его жена,  И.В.Шереметева,  стала хлопотать о квартире, говоря, что невозможно жить в неотапливаемом помещении с маленьким ребёнком – у Шереметевых была дочь – и напомнила чиновникам, как много сделали Шереметевы для истории и Русской Культуры, ей ответили: "Граф Шереметев?! Тот самый? Ну, так посадите его в клетку и показывайте, как диковину!" Ошеломлённая столь циничным ответом, Ирина Владимировна, женщина чрезвычайно сдержанная, многое пережившая, разрыдалась и выбежала из кабинета, хлопнув дверью. Квартиру Шереметевым все-таки дали. Она была крошечной и туда еле - еле уместился весь огромный архив семьи, рода Шереметьевых. Василий Павлович кропотливо разбирал и сортировал его, намереваясь сдать на хранение государству. Он спешил, словно предчувствовал, как мало ему осталось. Он сдал архив, занявший в ЦГАДА целую стену… и вскоре после этого его разбил инсультный паралич. Последние одиннадцать лет своей жизни Василий Павлович провёл в больнице: на здоровье сказались две тяжелейших контузии и все тяготы его земного пути.

-5

Ирина Владимировна продолжала преданно ухаживать за ним, до самой его смерти, в августе 1989 года, говоря, что он, её “милый Василик”, один единственный, заменил ей на белом свете всех любимых ею людей, и она не может его оставить, не взяв на душу огромный грех!

Разум Василия Павловича постепенно угасал, но иногда, когда его касалась рука жены или он улавливал какое-то сказанное ею тёплое слово, глаза его оживали, светлели, и, хоть на миг, в них снова можно было увидеть ту прежнюю, прозрачность и  великую душевную чистоту, что отличала его взгляд в юности, и зрелости, в годы испытаний  и отчаяния.