Подходила пора прощаться с чудесным семейством, с которым Пушкин был так счастлив. Он считался не вольным гостем в этих краях – путешественником и поэтом, а всего лишь чиновником иностранной коллегии, гостившим здесь с соизволения добряка-начальника. А посему нужно было возвращаться для дальнейшего прохождения службы в Кишинев. Из Гурзуфа они выехали 5 сентября втроем «верхами» – Раевский-отец, Николай и Пушкин. Оставшиеся дни решено было использовать для осмотра Южного берега, Георгиевского монастыря и Бахчисарая.
Из Гурзуфа путники направили своих коней на тропу в сторону Никитского буруна. Никитский сад в ту пору только закладывался. В 1812 году здесь по приказу Ришелье Христиан Стевен (врач, агроном и ботаник), брат лицейского товарища Пушкина Ф. Стевена, создавал питомник лучших деревьев, которые могли бы возродить культуру прежних веков. Молодому саду шел девятый год, а старые деревья, свидетели времен минувших, росли здесь не одну сотню лет. Дальше дорога вела к Верхней Массандре, к церкви с дорическим портиком под тысячелетними дубами. В алтаре ее бил источник, дававший воду жителям селения.
Отсюда путники спустились в Ялту. В те времена это была крохотная деревушка, расположенная у самого моря. После выселения из нее в 1778 году греков тут осталось около двадцати домов, в которых стояли солдаты Балаклавского батальона. Пушкин мог видеть здесь остатки стен и развалин старинной греческой церкви, которые находились на мысе у самого моря. От Ялты дорога вела в Аутку – селение, немногим больше ее. Затем дорога поднималась вверх и по густому лесу вела над Ореандой в Гаспру, Кореиз, Мисхор до Алупки – в ту пору деревни в сорок дворов.
Над селением возвышались отроги Ай-Петри с едва заметной среди ее зубцов крепостью и остатками церкви. А внизу уже зеленел большой парк, разведенный по приказу князя Потемкина, с первыми на Южном берегу кипарисами, получившими потом название «потемкинских». Вот вблизи них и приютился дом, в котором могли остановиться на ночлег путники. Принадлежал он, как доказывают пушкиноведы, семье Кондараки. Домик находился возле нынешнего северного фасада алупкинского дворца, которого в те годы еще не было.
Из Алупки Пушкин с Раевским выехали по направлению к Симеизу. За бухтой, у причудливых скал Дива и Монах, начиналась самая трудная часть пути. Обогнув над морем обрывы, всадники выехали в Лименскую долину, хранившую следы оползней, которые в 1787 году чуть было не уничтожили деревню Кучук-Кой. Скалы заграждали дорогу и нависали над головой проезжающих. Узкая тропа то и дело сползала по самому краю головокружительного обрыва. За Кикенеизом (Оползневое) тропа вела к яйле, переходя в каменную лестницу, высеченную в скалах. Это была Чертова лестница (Шайтан-мердвень) – одно из примечательных мест, созданных природой и подправленных руками человека еще до новой эры. Лестница, проложенная в массиве горы между двух отвесных скал, соединяла Южный берег с яйлой. На протяжении почти шестисот метров она делает более сорока крутых поворотов. До прокладки в 1837 году Севастопольского шоссе это был единственный способ сообщения между берегом и остальной частью полуострова.
Об этом путешествии Пушкин подробно сообщал Дельвигу: «Я объехал полуденный берег, и путешествие Муравьева оживило во мне много воспоминаний, но страшный переход его по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти». А затем передаст свое впечатление об этом переходе: «По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным восточным обрядом».
Когда подъем кончился, путники оказались на плато. Отсюда открывался живописный вид на одну из красивейших на побережье бухт под названием Ласпи и мыс Айя, обрывающихся к морю крутыми утесами, завершающими Южный берег. За ней просматривался мыс Фиолент.
Путники спускались в Байдарскую долину. Здесь Пушкина ждала встреча с одинокой березкой, о которой он напишет: «Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза! Сердце мое сжалось: я начал уже тосковать о милом полудне, хотя все еще находился в Тавриде, все еще видел и тополи, и виноградные лозы».
Береза напомнила поэту об оставленной России и о необходимости возвращения туда. А сейчас он в последний раз любовался Южнобережьем, к которому потом будет не раз мысленно возвращаться.
Татьяна Барская,
член Союза журналистов России,
лауреат премии им. А. П. Чехова