Пол Эверетт Мил (1920-2003), американский клинический психолог, однажды громко названный журналом Psychology Today "умнейшим психологом ХХ столетия", за время своей карьеры совершил ряд основательных для современной психотерапии вкладов.
Пожалуй, его можно поставить в ряд с Берресом Скиннером, Гансом Айзенком и Альбертом Эллисом - по выражению последнего, "самыми ненавистными психологами в истории Америки".
Помимо своих фундаментальных работ в академии (среди которых - многоуровневая теория шизофрении как неврологической болезни генетической этиологии, предпочтение статистически доказательных методов диагностики импрессионистским клиническим и т.д.), Пол Мил на протяжении карьеры практиковал как клинический психолог.
Несмотря на то, что по собственному признанию всегда придерживался в основном психодинамических позиций - он был одним из первых крупных специалистов, которые заинтересовались рациональной (тогда ещё) терапией Альберта Эллиса.
В результате он, непонятным многим образом, интегрировал и психоаналитический, и рационально-эмотивный подход в своей практике. О чём рассказывает Мил чуть детальнее в следующей выдержке из его автобиографического эссе.
* * *
Мой первый психотерапевтический пациент (1942-1944) страдал от тяжёлой формы ОКР, и сейчас я думаю, что вполне мог и от шизотипии. У него был болезненный страх повредить собственный мозг, например, резким или внезапным движением, небольшими трясками, плохим рационом, "переработкой" или эмоциональным возбуждением.
Бывший студент физики с высоким интеллектом, он покинул институт из-за своего фобического избегания продолжительной учёбы (мозг устаёт!), которое приводило к плохой успеваемости. Из-за интенсивности оргазма он избегал половой активности, включая мастурбацию.
Однажды он прошёл 12 этажей к стоматологу, чтобы ускорение в лифте не "сломало" ему мозги. Он был образцом того факта, что тяжёлый невроз бывает более увечащим состоянием, чем некоторые психозы.
Изначально я лечил его, без сомнений неумело, смесью Роджерианской и психодинамической терапии - без результатов. В 12 лет он в результате "несчастного случая" убил одного мальчика, выстрелив ему в голову - событие, символическое отношение которого к своей мозговой обсессии он легко принял с обыкновенной безэмоциональностью.
Мой коллега Хэтауэй подсказал, что раз пациент так гиперфиксирован на интеллекте и может строить со мной отношения на этой основе - это было единственным рычагом, что я имел, так что почему бы им не воспользоваться?
Мы пустились в серию философских дискуссий, где я оспаривал его изощрённые теории насчёт нейрофизиологии "чистого" или "производного" удовольствия, и неоднократно демонстрировал, что, согласно его собственным предпосылкам, он лишал себя суммарно удовольствия больше, чем накопленный минимальный ущерб мозга это мог бы сделать.
Он был находчив и изобретателен в диспуте - но таков же был и я. Мы получали непередаваемое удовольствие от наших разговоров. Его акцентуация на интеллекте и его нужда в том, чтобы я воспринимал его как внутренне последовательного и рационального в рамках его собственных допущений - не спеша привели его к сомнению в долгосрочной разумности своего ограниченного образа жизни.
Затем я переключился на систематическую десенсибилизацию (перед Вольпе!) и сопровождал его на прогулках и в поездках на автомобиле. Он достиг 90% "излечения" от своих симптомов, вернулся в ВУЗ, стал учителем физики в школе, женился и двадцать лет спустя был свободен от симптомов, ведя продуктивную и удовлетворительную жизнь.
Этот обнадёживающий опыт в качестве "целителя" с использованием когнитивных и бихевиоральных методов повлиял на мою последующую открытость к идеям Джозефа Вольпе, Альберта Эллиса, Аарона Бека и практиков поведенческой модификации. Но на тот момент я всё же оставался психодинамически ориентированным.
У меня было 85 часов на кушетке с аналитиком, обученным в Вене (доктор Г.С. Липпман ) и позже 300 часов с доктором Б. Глюэком, учившимся в Психоаналитической Клинике Колумбии под эгидой Сандора Радо.
С Глюэком я провёл несколько контрольных кейсов и продолжительный семинар с тремя психиатрами. На протяжении нескольких лет я практиковал в довольно классической манере, был доволен работой и верил, что приношу пользу некоторым из пациентов.
Но я не мог не заметить, что мои периодические отходы от "классики" часто бывали эффективны, и после нескольких бесед с Альбертом Эллисом я увеличил частоту таких "еретических" отклонений.
Я также был озадачен весьма низкой корреляцией между полнотой моих интерпретаций и терапевтическими результатами. На данный момент я бы назвал себя "эклектиком", хотя сам термин мне не нравится - так как слишком часто означает чистый терапевтический экспромт на базе интуиции без какой-либо попытки терапевтической интеграции.
У меня всё ещё стоит кушетка в кабинете, и время от времени я направляю клиента на неё, применяя Фундаментальное Правило (прим.: в психоанализе - директива к свободным ассоциациям, говорить всё, что на ум приходит).
В остальном же я довольно "активен" (хотя, признаюсь, заметно меньше, чем Эллис) и применяю несколько тактик интервью, включая предоставление информации (напр., о теории научения, половых различиях, этологии приматов, генетике).
Иногда я даже поощряю "интеллектуализацию" - дискуссии об этике, политике и других когнитивных системах, относящихся к стилю жизни клиента. Если коллеги или образованные потенциальные пациенты просят меня обозначить свой подход, я всё чаще говорю "смесь рационально-эмотивного и психоаналитического".
Как можно ожидать из моего опыта с Меннингером, "понимание того, как работает ум" - важный элемент моего психотерапевтического интереса, и в этом отношении работа часто обескураживает. Я не думаю, что мы понимаем невроз или его лечение хорошо в любом из научных смыслов, и мне не довелось найти чтение исследований процесса психотерапии в этом плане просветляющим.
