А Вы знаете, что всех нас гнетут тёмные силы, да не просто так, а потому как мы сами виноваты – каждый день, неустанно и многократно прославляем нечистую силу, а конкретно – бесов?
Целый тайный культ нечистой силы, получается, внедрили наши коварные враги в одной-единственной приставке, без которой не обойтись, и он, этот культ, крайне негативно влияет на наши судьбы.
Страшно?
Мне, если честно, не очень...
В общем, как Вы могли догадаться, сегодня мы побеседуем об очередном словесном чудачестве (мы уже говорили о нескольких: о РА-теории, о языках никаких, о славлении Прави, об изТорыках, о ведающих ведистах) – об ужасной, «прославляющей беса» приставке «бес»...
Художественное отступление
Статский советник, профессор химии, действительный член Санкт-Петербургской академии наук и прочая, прочая, прочая... а также homo universalis, а в прошлом крестьянин по сословному состоянию Михаил Васильевич Ломоносов задумчиво потёр ухо пушистым пером, прикидывая, с чего бы начать воплощение в жизнь давней своей задумки и чего в ней упустить никак не можно.
Данная задумка называлась «Российская грамматика», и суждено ей было стать одной из первых грамматик русского языка.
Михаил Васильевич окунул кончик своей письменной принадлежности в чернильницу и начертал на листе бумаги, используемом в качестве черновика:
В нём великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильная в изображениях краткость греческого и латинского языка.
Это он о русском языке – непременно вставить во введение будущего труда!
Что ещё?
Ах да, приставки, оканчивающиеся на «з» и «с»... Неплохо бы сформулировать, наконец-то, правило, согласно которому предписывалось бы перед глухими согласными писать «с», а перед звонкими – «з». Давно ведь об этом говорят!
Как только перо вновь коснулось бумаги, дабы оставить пометку касательно приставок, за окном сверкнула раскалённая добела вспышка молнии, а потом грянул воистину чудовищный раскат грома. Пламя свечи, стоявшей на столе и служившей единственным источником освещения в рабочем кабинете учёного мужа, испуганно задрожало.
А под столешницей обозначилось некое движение...
– А ну!.. – сдвинул брови Ломоносов и пошурудил под столом ногою, наугад пнув кого-то неизвестного.
– Ай! – отозвался этот кто-то и выкатился из-под предмета мебели кубарем.
– Ну и кто ты таков? – сурово вопросил Михаил Васильевич (а нравом он обладал подчас буйным), разглядывая тощего патлатого мужичка с неухоженной, веником торчавшей бородищей.
– Я-то?.. – буркнул неизвестный, отряхнувшись и встав с пола. – А ты-то сам кто будешь?
– Я-то Ломоносов, Михаил Васильевич. А вот кто ты таков? Как сюда пробрался так, что я тебя не приметил?!
– Святой Хиневич и Трехлебов-угодник! – Мужичок вытаращил гляделки и размашисто перекрестился, зачем-то пояснив: – Это я перуницу на себя наложил!
– Крестное знамение ты на себя наложил, – поправил Ломоносов.
– Перуново!
– Крестное!
– Перуново!
«Юродивый какой-то», – подумал Ломоносов.
Мужичок меж тем шмыгнул носом, немного возгордившись тем, что последнее слово осталось за ним, и уселся на лавку, напротив прославленного учёного мужа.
«Определённо юродивый!» – утвердился в своих суждениях Михаил Васильевич, рассматривая тряпочку с косыми крестами, снабжёнными загнутыми лучиками, которую незнакомец зачем-то повязал на лоб. Такими же крестиками была вышита его сорочка, подвязанная в области впалого живота ярким шнурком.
– Кто таков будешь, спрашиваю! – потребовал ответить на ранее заданный вопрос Ломоносов.
– Православ Ариевич! – отрапортовался юродивый, вскочив на миг с лавки, дабы вытянуться во фрунт и вскинуть правую руку, после чего уронил свой зад обратно. Сквозняк, вызванный его десницей, едва не затушил свечу.
– Как-как? – не расслышал Михаил Васильевич чудно́е отчество. – Аронович?
– Ариевич! – Мужичок аж побледнел, будто от смертельного оскорбления. – Я, между прочим, почётный член Церкви православных староверов-инглингов, слава Прави!
– Это ж где такая церковь?!
– В будущем! – Православ со значением воздел кверху заскорузлый перст и внушительно потряс им в воздухе. – И в прошлом! И в настоящем! И... вообще она везде и всегда, мы лучшие! Лучшие! Слава Прави! Слава Ра! У-Ра!!!
Ломоносов прикинул, не позвать ли слугу – юродивый, похоже, оказался буйным и впадал в состояние какого-то экстатического бешенства.
– Слава-слава, – осторожно поддакнул Михаил Васильевич, мысленно примерившись, куда бы стукнуть патлатого покрепче в случае чего.
– Ведаю! – внезапно успокоился тот и выпучил гляделки в пустоту.
– Чего ведаешь?
– Ведаю – и всё тут! Всё ведаю! Веды ведаю, славяно-арийские! – снова начал было заводиться Православ, но внезапно спохватился: – О чём это я? А, о будущем! Так вот, батюшка ты наш Михайло Васильевич, я – из будущего!
– Из будущего? – недоверчиво хмыкнул тот.
– Из 7529 года от Сотворения Мира в Звёздном Храме.
– Из 7529-го? От Сотворения... чего-то там?!
– Мира в Звёздном Храме. Из 2021 года, иначе говоря, из XXI века. Ну ты чего, отец родной? Ты ж сам с проклятыми серыми боролся, которые нам изТорию навязывали! Что ж ты наше исконно-поконное летоисчисление-то не узнаёшь?!
– С кем я боролся? – ахнул учёный муж. – Какую такую изТорию?
– С серыми! Они нам изТорию внедряли. Ну, как оно всё было, по ихнему мнению.
– Историю, что ль, переписывали?
– Ну! Токмо правильно говорить «изТория» – «из Торы я».
– Бред собачий, – пробормотал себе под нос Ломоносов и спросил не то из интереса, не то по инерции: – А серые – кто такие?
– Пришельцы из мира Тьмы окаянные. – Юродивый снова перекрестился. – Пресвятой Хиневич, спаси-оборони!..
– Это ты, болезный, про Байера, Миллера и Шлёцера, что ль? – хмыкнул Михаил Васильевич, но Православ если чего-то и не ведал, вопреки своему недавнему утверждению, тот как раз этих фамилий. Учёный муж продолжил: – Ты скажи лучше, как сюда попал-то, под мой рабочий стол? Ведь не было тебя, а молния полыхнула, гром ударил – и возник...
– Дык, понимаешь, Михайло Васильич, какая тут сантья веда приключилась... Мне, как почётному члену Церкви православных староверов-инглингов положено всех пРАсвещать, – слог «ра» мужичок особо выделил интонацией. – Вот сижу я за компьютером (это машина такая для общения), учу непРАсвещённых уму-РАзуму: про приставку, беса прославляющую, вещаю. А они не понимают! Ну ни в какую! А я уж в сердцах к Перуну воззвал: помоги, мол, вразумить во имя Даарии, Асгарда Небесного, славяно-русов и святых бород Хиневича и Трехлебова! А с небес ка-ак грохнет, и голос такой зычный: «Задолбали, неуки!» Ну и... вот я здесь.
– Погоди-ка, а что за приставка, беса прославляющая?
– Ну, батюшка, в твоё-то время, поди, правильно всё говорили и писали: беЗстрашный, беЗславный, беЗпорно, – ломая язык, чтобы подчеркнуть букву «з», пустился пояснять Православ. – Ведали, что беса прославлять нельзя! А в наше-то всё переврали-исковеркали, и стали люди бесов прославлять. Вот хочет человек сказать, что кто-то славы не имеет, а вместо этого говорит: бес – славный. Хвалит беса-то!
– Не разумею я тебя...
– Ну бесславный: бес – славный! А ежели кто без славы, то так писать и следует, через «з». Что ж тут непонятного? В твою-то пору ещё не исказили сего, это потом ужо коммунисты проклятые...
– То есть ты утверждаешь, приставка «бес» – прославляет беса?
– Истинно! – возликовал налаженному пониманию юродивый и от избытка чувств вновь наложил на себя крестное знамение: – Хиневич велик и Трехлебов пророк его!
– Ну-ка иди-ка сюда. – Ломоносов поманил болезного. Тот подошёл. – Смотри-ка... – пером на бумаге он начертал: «Бесславный». – Я тебя правильно понял, что это слово прославляет беса?
– Истинно, батюшка, истинно! – покивал Православ и погрозил буковкам кулачком: – У-у, пагуба!
– Так а «бес» как пишется? В мои-то времена.
– Дык, так вот и пишется. – Почётный член Церкви православных староверов-инглингов провёл пальцем черту под первыми тремя буквами: – Бес он и есть бес.
Ниже Михаил Васильевич написал: «бѣсъ».
– «Бес» вообще-то вот так пишется. В мои-то времена. И с приставкой «бес» общего не имеет. Я вот к написанию «Российской грамматики» приступаю нонче и хочу ввести на её страницах правило о приставках «без» и «бес». Чтоб в зависимости от звука, за нею следующего, писалось так же, как произносится: «з» или «с».
– А-а! – вскричал вдруг юродивый дурным голосом. – Раскусил я тебя! Никакой ты не Ломоносов! Серый ты! Засланный! А-а!
Он, перегнувшись через столешницу, схватил тонкими ручонками учёного мужа за шею, намереваясь, видимо, задушить, но особой силы в его дланях не было, поскольку в последнее время Православ отказался от пищи вообще, дабы кровь не приливала к желудку, а лучше орошала мозг и настраивала ведический канал связи с Правью.
– Ошалел, болезный?! – Ломоносов треснул патлатого по лбу и... проснулся.
– XXI век... Беса они прославляют, – пробормотал прославленный учёный муж. – Староверы-инглинги... Слово-то какое... Надо же, приснится же!..
Ну а теперь серьёзно
Выше я, конечно, немного пофантазировал, но то, что слово «бес» писалось раньше через ять, и то, что ещё в XVIII веке грамматики (в том числе и Ломоносов) задумывались о правиле написания приставок, оканчивающихся на «з» и «с», аналогичном современному нам, – чистая правда.
Правило написания, собственно, сформировалось в 1830 году (но совсем не такое) – оно было опубликовано в «Русском правописании» Якова Карловича Грота и гласило: приставки «без» и «чрез» писать всегда с буквой «з». Таким образом, сканы из дореволюционных изданий, где всегда, в любых случаях пишется «без», приводимые как исконно-поконные и ещё Хиневич-знает-какие, на самом деле скорее всего отпечатаны после 1830 года (и отнюдь не от «Сотворения Мира в Звёздном Храме»).
Кстати, если заглянуть (жмите, не стесняйтесь!) в словарь русского языка XVIII века, то мы можем увидеть, например, что к слову «безславный» в скобочках приставлены три буковки и дефисик: «бес-» (то есть, подразумевалось написание и с буквой «с» в приставке).
К слову, был у меня один знакомец-инглинг, который вдобавок ко всем своим свежеприобретённым чудачествам стал подчёркнуто выговаривать во всех словах приставку «без» вместо «бес». Звучало это чудовищно неестественно, казалось, у бедолаги вот-вот язык сломается, даром что без костей.
В глобальной сети таких «бесоборцев» тоже полно, а в 90-е люди с повышенной религиозностью христианской направленности писали о коварной приставке «бес», испортившей им всю жизнь и приставленной к словам «как надзиратель» (про надзирателя – это цитата, между прочим), обличительные статьи в газетах и журналах, возлагая всю ответственность за сей, с позволения сказать, оккультный террор на коммунистов (а на кого ж ещё?!).
Однако коммунисты здесь ни при чём. Проект реформы, отменяющий введённое Гротом правило касательно приставки «без», был разработан в 1912 году, когда большевики к власти ещё не пришли, саму реформу приняло Временное правительство, а молодая советская власть издала два декрета в её поддержку. Таким образом, затеяли это дело отнюдь не «красные дьяволы», хоть и поддержали на завершающем этапе.
У православного духовенства и его паствы, конечно, первоначально имелось изрядное количество негатива к «проклятым безбожникам», оттого сыграть на теме бесов в приставках не постеснялись. Но меня, право слово, умиляет, что эту риторику подхватили те, кто позиционирует себя в качестве оппонентов и даже идеологических противников христианства – наши околославянские околоязычники в своей наиболее ангажированной части. Им-то чего неймётся?! В очередную страшилку и теорию заговора верить хочется?
Ведь бес – он наш, славянский языческий дух (пусть воплощавший в себе не самые радужные вещи и понятия, но наш!), наименование которого задействовали при переводе Библии. Собственно, в еврейском оригинале Библии фигурировало понятие «шедим» (שֵׁדִים) – это такие духи, созданные из огня и ветра, которые могут быть как враждебными, так и дружелюбными. Греки, переводя оригинал на свой язык, справедливо рассудили, что большинство соплеменников не поймут, что это за зверь такой, шедим, и заменили сие слово на более знакомое и привычное «даймон» (δαίμων) – внутренний голос, который в решающий момент предостерегает и таким образом удерживает от предприятия, в коем сокрыта опасность для телесного или морального благополучия (по своему происхождению, это понятие из философии Сократа). Ну а распространители христианства на Руси справедливо рассудили, что об учении Сократа в народных массах мало кто читал, и заменили даймона на бесов.
Ну и немного о самих бесах
Если говорить о функциях бесов, то можно попробовать их восстановить, отталкиваясь от родственных слов в славянских языках и их значений: укр. біс, болг. бесъ́т, серб. би̏jес обозначают такое понятия как «ярость», словен. bė̑s, чеш. běs, польск. bies – «злой дух». Родственны и литовские слова baisà (страх), baisùs (отвратительный, мерзкий, ужасный), baidýti (пугать), да и всем нам известное бояться.
В «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона» (это такая универсальная энциклопедия, издававшаяся в Российской Империи в период времени с 1890 по 1907 год) говорится:
Славяне-язычники верили, что земля в течение всей зимы остаётся под властью бесов, и таким образом в славянской дуалистической мифологии бесы были олицетворением темноты и холода.
Исходя из вышесказанного, мы можем предположить, что бесы у славян-язычников были злыми духами чего-то страшного, от чего можно впасть в бессильную ярость. А что страшнее для древнего человека зимы – времени года, когда ох как просто умереть от холода и/или голода?
Получается, что бесы – духи зимы: поры лютой и беспощадной для наших далёких-далёких предков, а для некоторых из нас – ассоциирующейся с волшебством и новогодней сказкой.
Это моё предположение, если Вам интересно, я попробую его развить или опровергнуть в отдельной статье с привлечением большего количества материала (поскольку данная заметка всё-таки не о самых бесах, а об одноимённой, с позволения этак выразиться, приставке). Пишите в комментариях, заняться ли мне этим делом в ближайшем будущем.
Ну а на сегодня я прощаюсь и ставлю всем тем, кто видит в приставке «бес» злого духа, композицию группы «Ария» под названием «Бесы».