Арт-директор парка скульптур «Легенда» Юрий Ткаченко давно известен ценителям прекрасного. Достаточно вспомнить памятник Мейерхольду в Пензе. Работы скульптора можно увидеть во многих городах России, да и за границей имя Ткаченко вызывает интерес.
Но настоящий фурор (во всяком случае в Пензе) он произвел прошлым летом, когда на Фонтанной площади появился артобъект в виде кентавра с прямоугольной дырой в туловище, развернутом на 180 градусов. И это не говоря уже о чересчур точных анатомических подробностях.
Кентавр вызвал немало споров, а Ткаченко обрел массу хейтеров, однако фантастическое существо по-прежнему стоит у всех на виду, успев за эти месяцы завоевать статус одной из достопримечательностей города. Корреспондент «МЛ» решил побеседовать с автором скандального арт-объекта.
— Какое событие из детства оставило самый яркий след в вашей жизни?
— Находка в колючих кустах маленького, только что рожденного скулящего щенка, еще слепого. Дома меня попробовали ругать, но я тоже скулил и плакал, в щенка разрешили оставить. Назвали его Пиратом. Он вырос огромным и страшным, все цепи рвал. Отдали его охранять сады, а когда потом навестили, он был худ, бросался обниматься и из его глаз текли слезы…
Еще как-то отец купил мелкокалиберную винтовку и, решив ее испытать, убил мелкую птицу. Я был потрясен… Помню только, как мы хоронили эту птицу на берегу…
Эти и еще несколько воспоминаний, видимо, из 1961—62 годов. Мы жили вдвоем с мамой. Папа, военный летчик, погиб в Грузии, когда мне было 6 лет, в 1963-м. Его истребитель рухнул в Черное море. В тот день закончилось мое детство.
Остались в памяти ипподром, лагерь «Спутник», лес и овраг на Западной Поляне, детская художественная школа № 1. Она располагалась в одном здании с художественным училищем, и я пытался подсмотреть, как студенты в одной из аудиторий рисуют обнаженную натуру. Вопрос различия полов интересовал, Интернета не было, зато имелась возможность поглядеть вживую на красивых, с мощными прелестями женщин.
— Поступить в худучилище для вас не составило труда?
— ПХУ в 1970-х было совершенно другим. Конкурс — от 5 до 10 человек на место в зависимости от группы. Возраст в группе — от 15 до 28 лет. Мне, кстати, было 15. Поступать приезжали отовсюду — от Камчатки до Прибалтики.
После ПХУ я каждый год поступал в различные художественные вузы страны: Москва, Питер, Харьков… Для этого увиливал от призыва. Но долг родине отдавать все же пришлось. Как сказал военком: «Ты у меня… мать-перемать… поедешь туда, где даже белые медведи не живут!»
Для моей отправки в строй был нарушен не один закон! Меня изъяли из больницы в Воронеже с диагнозом «сотрясение головного мозга» и доставили в Харьков (там я учился на пятом курсе художественного института, готовя дипломную работу). Мне уже исполнилось 27 лет, но сначала документы в больнице уничтожили, а затем дату моего рождения слегка подправили…
В отбывающий последний поезд осеннего призыва я был посажен прапорщиком на Харьковском вокзале З0 декабря 1983 г. Сначала хотел с поезда спрыгнуть, но передумал. Вагон был прекрасен — 60% уголовников, остальные тоже не лыком шиты.
Отправили меня в стройбат в Форосе. В батальоне 600 бойцов, 50% — узбеки, 40% — таджики, 7% — прочая Азия и Кавказ и только 3% — славяне. Ротой командовал алкоголик. Половина прибывших со мной харьковчан была комиссована уже через месяц по причине попыток суицидов, поножовщины, пьянки…
Батальон располагался в 300 м от моря, это была самая южная точка Крыма. Мы строили санаторий ЦК КПСС. Автоматов на два батальона было только четыре со сточенными бойками, на присяге их передавали от отчитавшего к присягающему. А вот бани у нас не было вовсе…
Я делал дембельские альбомы для двух батальонов, но заказов поступало мало, так как я брал за это «большие» деньги, не все узбеки могли заплатить. У меня были самые длинные и густые усы, а форма одежды с апреля по сентябрь — плавки или трико и голый торс. Я же был старше всех лейтенантов.
— Не эти ли суровые наблюдения за людьми в экстремальных условиях подсказали вам такой творческий прием, как трансформация привычного облика человека?
— Я создаю скульптуру в соответствии с той идеей, которую хочу представить зрителю. А если внимательно посмотреть на то, что делали скульпторы, начиная с самой ранней из сохранившихся скульптур и до нашего времени, — это всегда трансформация. Продиктованная эстетическими предпочтениями эпохи или опережающая их.
Когда Модильяни в Париже среди портретов представил несколько обнаженных, некоторые зрители были оскорблены. Гневные письма, репортажи… Полиция закрыла выставку! Теперь же это самые престижные работы в музеях и одни из самых дорогих в мире.
— А как родилась идея Кентавра?
— Это давний интерес… У славян Кентавр — Китоврас — олицетворял знание, мудрость и силу. Кстати, я по гороскопу Стрелец, а он изображается как раз в виде стреляющего из лука кентавра. Я их давно делаю, в разных материалах и размерах, мои кентавры уже стоят в Египте, Франции, Индии, Турции… Теперь есть и в России.
Кентавр, который теперь стоит на Фонтанной площади, приемку у заказчиков со спорами проходил, так что я был готов к неприятию со стороны некоторой части публики. Но вот мат, оскорбления, клевета, откровенная ложь, доносы, угрозы — это ни в какие ворота. Мне угрожали «рожу начистить» и в соцсетях, и по телефону! К такому не был готов.
Вся поверхность Кентавра старательно и долго кем-то расцарапывалась, причем не один раз. Но так как Кентавр большинством пензяков и особенно детьми любим, то это не страшно, они вновь все поверхности своими руками отполировывают до зеркального блеска! Кентавр для меня — новый честный и правдивый символ чистоты и свободы!
И, кстати, я уже работаю над созданием подруги Кентавра — Кентавриды. Она будет стоять рядом с Кентавром, и ему уже не будет так одиноко.
