Продолжаем нашу серию о песнях революции. В первой главе мы прошлись обзорно по песням буржуазных революций в Европе и Америке от «Янки дудла» и «Марсельезы» до «Интернационала». Теперь поговорим о песнях русской революции.
*******
Вернемся в Россию, раз мы так много о ней пишем. Сами видите, многие песни, так или иначе оказываясь у нас в стране, служили делу русской революции. Но первая песня, о которой хочется рассказать в блоке песен Русской революции и Гражданской войны, довольно нетипичная. Её нельзя назвать песней протеста или каким-то специфичным революционным маршем. Нет. Но это важная песня-маркер и песня-предтеча. Речь, конечно же, о «Трансвааль, Трансвааль, страна моя» . Сейчас она почти забыта, но с 1899 года до 50-60-х годов XX века она была несомненным хитом. Но что же в ней такого? Попробуем объяснить.
Как вы понимаете, революция — это долгий процесс, который постепенно созревает в множестве человеческих душ. Напряжение растет, и любое внешнее событие может послужить триггером. В 1899 году маленькие бурские республики на юге Африки, Трансвааль и Оранжевое Свободное Государство, начали войну с Британской империей. И в России, казалось бы, столь далекой, эта очередная колониальная войнушка не прошла незамеченной. О ней писали газеты, в далекую Африку отправлялись добровольцы, и поэты писали стихи на злобу дня. Среди них была Гали́на Га́лина, которая написала стихотворение «Бур и его сыновья».
Вроде, обычная медиаистерия. Мы все помним, что творилось в СМИ во время войны в Донбассе, что было во время активных действий в Сирии или до того, когда исламисты чуть было не создали свой халифат. Все это пена, что засыхает на берегу после шторма. Собственно, в тех войнах русских добровольцев было чуть более двухсот. Но война маленьких бурских республик против ненавистной у нас Британской Империи, причем ненавистной, как правящим кругам, так и простому народу, всколыхнула в сердце людей их гнев, их дремлющую агрессию.
Россия на рубеже веков готова была измениться и заплатить за эту трансформацию страшную цену. С другой стороны, в войне буров с Англией была очень близкая многим русским, особенно крестьянам, тема битвы современного бездушного Молоха против старой жизни, старого порядка. И крестьяне, видели, как механизированный капитализм наступает на общины, разрывает их наделы, морит голодом, заставляет молодых людей уходить из деревни в города, на заводы, чтобы служить ему. И потому война крестьян-буров (даже сама семантика тут выглядит иронично: «бур» дословно и значит «крестьянин») против модернистов-англичан, казалось настоящим Армагеддоном, последней битвой с Антрихристом. И вот на стихотворение уже упомянутой нами поэтессы, вскоре нашлась вполне себе народная русская музыка. Сам текст значительно изменили, хотя из исходника были взяты наиболее сильные строки и образы. Так родилась песня «Трансвааль».
Вот что писал об этом историк-африканист Аполлон Давидсон:
«Буров знали все.
Знали цилиндр президента Крюгера, и сейчас я помню фамилию бурского генерала Девета и узнал бы его по портретам…
Понимали, что англичане в Африке обижают крестьян, но у тех есть ружья и они отстреливаются.
Улица пела песню:
Трансваль, Трансваль, страна моя!
Ты вся горишь в огне.
Где только ни пели ее тогда, на заре нашего столетия… И в петербургских ресторанах, и в забытых богом селах Пошехонья, и на сибирских трактах. Одни пели ее после «Боже, царя храни», а другие — после «Варшавянки».
Но жить осталась только одна — та, что у Г. А. Галиной называлась «Бур и его сыновья». Да и она, став народной, изменилась почти до неузнаваемости и существует во многих вариантах. В тексте Галиной не было многих строф, не было даже первых, самых известных строчек («Трансвааль, Трансвааль, страна моя…»).
…Потом песня отделилась от трансваальских событий. Их канонада давно отгремела, а ее пели и пели. Михаил Исаковский, автор глобально известной «Катюши», писал в 1953 году: «Эта песня была очень широко распространена в деревне, вероятно, году в 1911, 12 или 13». А в своих воспоминаниях, изданных в 1969-м, он рассказал: «…Особенно мне нравилась песня «Трансвааль». Летом в ясный солнечный день идешь, бывало, по полю и, забыв про все на свете, поешь что есть силы:
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне.
Я, конечно, не очень понимал тогда смысл этой песни и, разумеется,
не имел никакого представления о стране Трансвааль и англо-бурской войне… И все же песня волновала меня до глубины души». Вспоминал, что даже слезы выступали на глазах, когда доходил до строк:
А младший сын — тринадцать лет —
Просился на войну.
Но я сказал, что — нет, нет, нет! —
Малютку не возьму.
Эту песню, редко на марше — не маршевый был у нее мотив, — но часто вечерами в казармах или на привале пели солдаты в германскую войну.
«Песня населяла темные дворы и не была забыта, — вспоминал Шкловский. — Она воскресла в годы революции и попала в стихи Маяковского».
Пели ее и в гражданскую. Сибирские партизаны — часто со словами «Сибирь, Сибирь, страна моя». Людям слышался в ней не далекий Трансвааль, а своя боль, боль страны, что вся в огне».
Как вы увидели из столь длинного отрывка, у песни несколько важных интенций: она отражает то скрытое, что провозглашали наши философы, наше самоощущение как народа-миссионера, народа-богоносца. То есть, желание осчастливить весь мир, переделать его по справедливости. С другой стороны, тема сопротивления модерну, о которой я писал выше. Плюс важные мотивы, ставшие частью нашей реальности, — война, самопожертвование, тоска по мирной жизни. Из этого коктейля родилась песня, которая идеально отражала то, что творилось в душе среднестатистического солдата тех войн, как красного, так и белого. Она, возникшая до великого раскола нашего народа, продолжала незримо объединять тех, кто остался строить социализм, так и тех, кто запивал горечь поражения в парижских ресторанах. Песня стала забываться в эпоху, когда это все кончилось. Отгремела Вторая мировая, СССР постепенно примирялся со своим прошлым. В этот момент окончательно ушла и песня, хотя её помнят до сих пор. Её очень любил и часто исполнял актер Юрий Никулин. В фильме 2011 года «Жила-была одна баба» о Гражданской войне, её исполняет Юрий Шевчук. Как он сам говорил в интервью:
«Эта песня — была хит всех воинов-интернационалистов начала 20-го века. Потому что много русских ребят воевало на стороне буров в англо-бурской войне в Южной Африке. И они воевали так, как вот в Афгане воевали, они были – интернационалисты. И во всех кабаках русские воины, которые пришли из Африки после войны англо-бурской, они заказывали эту песню «Трансвааль, страна моя…». И там главный герой – он теряет семью, сыновей, хозяйство, но приобретает свободу. Эта песня была самая популярная до 1905 года. В 1905 году уже пошел «Варяг» – уже другая фронтовая песня стала самой известной, популярной и любимой народом. Но до этих пор «Трансвааль, Трансвааль…» — это был серьезный хит, говоря нынешним языком, и вот я ее спел».
Как видите, даже сейчас, каждый может найти в ней свои собственный смыслы.
Настоящим памятником песне стала песня барда Бориса Алмазова, написанная им уже в 1967 году:
«За Охтою, за Охтою,
На Выборгской стороне
Вчерашние солдаты
Пели о войне.
Мотался дым над трубами,
Закат пылал в окне.
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне.
Со смены шли рабочие,
За Охтою дождик лил.
Лениво гармошку ворочая
Безногий на водку просил.
Убитых фотографии
Желтели на стене.
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне.
Вагоны, бараки, землянки,
Марлевый вдовий уют,
Утрами промозглыми ранними
По карточкам хлеб дают.
Сквозь годы, расстояния
Звенит, болит во мне:
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне».
Такая дань ностальгии, и запечатленный дух времени. Какая еще песня может похвастаться тем, что про неё сочинили песню? Трансвааль тем и уникальна.
Но вернемся в начало XX века. Мы не раз уже упоминали Первую Русскую революцию. Тогда много было спето немало песен. И были такие, которые появились именно в эту эпоху. Довольно интересная судьба у песни «Смело товарищи в ногу» . Эта песня за свою долгую жизнь успела побывать песней у революционеров и реакционеров, коммунистов и фашистов, красных и белых, студентов и диссидентов. Но обо всем по порядку.
Песня изначально была прусским студенческим маршем и написана ещё в начале XIX века. Она была посвящена борьбе с оккупацией Наполеоном Пруссии. На русский язык песня переведена в 1857 году народником Иваном Никитиным. Слова песни близки к немецкому оригиналу, и называлась «Медленно движется время» . Она ещё не была песней протеста, но была некой диссидентской фигой в кармане, эдаким намеком на то, что поющие её не вполне разделяют генеральную линию.
Текст «Смело товарищи в ногу» написал в 1898 году революционер Леонид Радин, кстати тоже сидя в тюрьме. Впрочем, это неудивительно: на воле не было места для сочинения песен, все время занимала борьба. В тюрьме или на каторге свободного времени оставалось больше. Премьера песни состоялась в этом же году в колонне пересыльных, среди которых был Радин. Вскоре Радин вышел на свободу, где умер от туберкулеза. Песня же начала активно распространяться, сначала по тюрьмам, потом и на воле. Её пели в 1905 году, пели в 1917-м, под названием «Воля свершилась народная». Её популярность была так велика, что её взяли на вооружение и белые в ходе Гражданской войны. «Смело корниловцы в ногу» — пели корниловцы на марше, «Дружно товарищи в ногу» — пели красноармейцы. Меж тем, песня развивалась и в Германии. Ещё в 30-е годы XIX века её приспособили под военный марш. В начале XX века «Смело товарищи в ногу» перевели на немецкий и запели местные социалисты под именем «Bruder, zur Sonne, zur Freiheit” (Братья, к солнцу, к свободе!) . Штурмовики НДСАП немного переделали слова и в итоге появилась песня “Bruder in Zechen und Gruben” , которая в последствии стала одним из официальных нацистских маршей. Ныне нацистская версия запрещена, впрочем, как и коммунистическая.
Немало песен родилось непосредственно в 1905-1906 годах. После событий Кровавого Воскресенья появилась песня «Вот Петербург забастовался» , в которой нашлось место и иронии в адрес Гапона и прочих «друзей народа», и реалистичному описанию тех страшных событий, и ненависти к тиранам и угнетателям. Как и со многими другими песнями, упомянутыми здесь, музыка была заимствована. В случае «Петербурга» из песни «Не слышно шуму городского» . Автор текста долгое время оставался неизвестным, лишь спустя много лет выяснилось, что это был грузчик Путиловского завода А. Горыня, погибший в годы Гражданской войны.
«Вот Петербург забастовался,
По всем заводам тишина,
Не слышно шума, стоп машина,
И нет рабочих у станка.
Поэт, воспой, где твоя лира,
Воспой сей грозный океан!
Бушует Северна Пальмира,
Как огнедышащий вулкан.
Какие страсти возбудили
Великих нарвскиих сынов?
Куда они толпой спешили
Из мрачных каменных домов?
Шли к государю с челобитной,
Вперед же всех Гапон их шел,
Его оружье – крест с молитвой,
Как пастырь, стадо свое вел.
«Эй, стоп, народ, куда вы претесь? –
Им грубо крикнул офицер. –
Не то под плеть вы попадетесь,
Расправлюсь с вами я теперь».
«Зачем назад? К царю нам нужно,
Идем вот просьбу подавать», —
Толпа в ответ, сомкнувшись дружно.
«Так вы, мерзавцы, бунтовать?
Им офицер кричит от гнева
Сжимая грозно кулаки.
Стой! Смирно! Поворот налево!
Батальон, вперед! В штыки!»
Творец небесный, что тут стало!
Какая бойня началась!
Штыков щетина засверкала,
Толпа со страхом поднялась.
Казалось, звери, а не люди
Так беззащитных бить могли,
Штыки ломали спины, груди,
Немалы жертвы полегли
Священник – «первый друг народа»
Он, удирая, прокричал.
«Вперед, друзья, вас ждет свобода!»
Сказал: «Прощайте…» и удрал.
Столицу обнял ужас горя,
Весь Нарвский трупами покрыт,
Невинной крови льется море,
Позор тиранам, вечный стыд.
Манеж телами завалили, —
Хватила дела палачам,
Они на кладбище возили
Вагоны мертвых по ночам».
На баррикадах Пресни родилась песня «Мы — кузнецы» . Сочинил её революционер-пролетарий Филипп Шкулёв.
«Мы — кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Свободный путь для всех куем,
И за желанную свободу
Мы все боролись и умрем, умрем, умрем!»
Позже выяснилось, что эта песня является переделкой песни «Мы — мертвецы» , которую на рубеже веков сочинили последователи философа-космиста Николая Федорова.
«Мы — мертвецы, но дух наш молод,
Ключи от Ада мы куем.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
И в небеса сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Свободный путь для всех куем,
И за желанную свободу
Мы все боролись и убьем, убьем, убьем!»
Хотя нельзя исключать, что ранний вариант является фейком.
«По России слух пошел, Николай с ума сошел» — задорно распевали студенты и пролетарии.
«По России слух пошел –
Николай с ума сошел.
Тра-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля,
Тра-ля-ля-ля, тра-ля ля-ля-ля.
Тра-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля,
Тра-ля-ля-ля, тра-ля ля-ля-ля.
Вся Россия торжествует,
Николай вином торгует.
На столбе висит корона,
Николай Второй — ворона.
Тра-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля,
Тра-ля-ля-ля, тра-ля ля-ля-ля.
От Алтая до Дуная
Нет глупее Николая
По России слух пошел –
Николай с ума сошел.
А Россией правит Маша —
Николаева мамаша».
Такие вот веселые частушки. Они обрели популярность во время Революции 1905 года, но первый вариант появился гораздо раньше, во времена народовольцев, и к нему приложил руку Николай Морозов, один из самых эпичных и легендарных революционеров своего времени. Естественно, там речь шла не Николае, который тогда ещё бегал от нянек и играл в салки, а о реакции жандармов, которая последовала после убийства в 1879 году губернатора в Харькове. Поначалу антигероем песни был жандармский генерал Дрентельн, потом почетная эстафета перешла к генералу Трепову, уже 1905 году.
«Митя Трепов-генерал
Всех жандармов собирал.
Всех жандармов собирал
И такую речь держал:
«Эй вы, синие мундиры,
Обыщите все квартиры!»
Квартир триста обошли –
Социалиста не нашли.
У рабочего у Гришки
Под подушкой нашли книжки.
У студента под конторкой
Нашли баночку с касторкой.
Местный пристав говорит:
«Ведь это, братцы, динамит».
Динамит, не динамит,
Но без пороху палит».
Песня, которая бытовала в студенческой среде, подобно пламени, перекинулась к пролетариям, и именно тогда родился канонический вариант с Николашкой.
«Hey, hey, daloy politsei, daloy samederzhaevets v’rasey » (Долой полицию, долой самодержавие в России) – так пели члены Бунда. И это не тот бунд из старого мема, речь тут о еврейской революционной организации, которая сделала много хорошего для Русской революции. Это потом большевики сотрут память о них, как о всяком своем конкуренте. Вообще, конечно, строчки этой песни звучат крамольно даже сейчас.
«На всех улицах, куда ни пойти,
Слышим о забастовке.
Парни и девушки, старые и молодые
Говорят о повышении заработной платы.
Парни и девушки, старые и молодые
Говорят о повышении заработной платы.
Хватит уже, братья, пахать,
Прекратите залезать в долги,
Делайте забастовку,
Освободите себя!
Делайте забастовку,
Освободите себя!
Братья и сестры,
Давайте соединим руки,
И пошатнем стену Николайчика.
ПРИПЕВ 2 раза (без перевода):
hей, hей, долой полицей!
Долой самодержавиец в Росей!
Братья и сестры, собираемся вкруг,
Вместе мы достаточно сильны,
Чтобы свергнуть наконец царя!
Братья и сестры,
Перестанем преклоняться перед властью,
Укротим Николайчика.
Вчера он еще тянул тележку с мусором,
Сегодня стал он уже капиталистом!
Братья и сестры, идем вместе,
Похороним Николайчика вместе с его матерью.
Эй, казак, стягивай жандарма с коня!
Русский царь уже лежит в земле!»
Это перевод, на идише песня звучит намного душевней. Царя в песне называли Nikolaykelen (Николайчик). Как и в «По России слух пошел», здесь утверждалось, что Россией правит не он, а его мать, Мария Федоровна, урожденная датская принцесса. Которая впрочем, еще после первой революции свалила в Данию, потому благополучно пережила все эти события. А вот Николашка стал плясать под дудку своей женушки и старца Григория. Свято место, как говорится, пусто не бывает.
Все это говорило об окончательной десакрализации фигуры монарха. Люди стали видеть в царе маленького глупого человечка, неспособного править огромной страной, да и не нужного вовсе.
Первая революция была делом не только рабочих с крестьянами. Беспредел и бесправие царили в вооруженных силах. Первыми не выдержали флотские. Летом 1905 года произошло восстание на броненосце «Потемкин». Матросы во время восстания пели песню «Варяг». Что интересно, они не меняли оригинальных слов песни, однако сами обстоятельства, в которых пелась эта изначально патриотически-военная песня, кардинально меняла её смысл. Врагами были уже не японцы, а собственные офицеры, жандармы и правители. К восставшим черноморским матросам присоединились их северные товарищи: в ночь с 17 на 18 июля началось восстание в крепости Свеаборг. Спустя два дня — Кронштадт, над фортом Константин было поднято красное знамя с надписью: «Земля и воля». Спустя ещё день восстание было подавлено, участники отправлены на каторгу, зачинщикам присудили расстрел. Услышав свой приговор, революционеры запели «Вы жертвою пали в борьбе роковой» .
По легенде, во время расстрела семерых солдат-минеров, генерал Адлерберг заставил копать себе могилы. Издеваясь, он говорил повстанцам: «Копайте, ребята, копайте! Вы хотели земли, так вот вам земля, а волю найдете на небесах!». Бунтовщиков убили и закопали, по их могиле победители прошли торжественным парадом. Но революцию нельзя просто взять и закопать в землю. Она неминуемо прорастает, приносит новые плоды. Из этого события родилась песня «Мы сами копали могилу свою» на стихи революционера и ученого Тан-Богораза.
«Мы сами копали могилу свою.
Готова глубокая яма;
Пред нею мы встали на самом краю,
Стреляйте же верно и прямо!
Пусть в сердце вонзится жестокий свинец,
Горячею кровью напьется,
И сердце не дрогнет и примет конец, —
Оно лишь для родины бьется.
В ответ усмехнулся палач-генерал:
«Спасибо на вашей работе.
Земли вы хотели — я землю вам дал,
А волю на небе найдете!»
Не смейся, коварный, жестокий старик!
Нам выпала страшная доля;
Но выстрелам вашим ответит наш крик:
«Земля и народная воля!»
Мы начали рано, мы шли умирать,
Но скоро по нашему следу
Проложит дорогу товарищей рать, —
Они у вас вырвут победу!»
Побежденные в этой песне представали эпическими героями. Они побеждали смерть, предрекали поражение своим врагам в ближайшем будущем. Копая себе могилу, они копали могилу всему старому порядку, всему старому миру. Слова песни, звенящие и хлёсткие, полюбились революционерам. Песню эту исполняли в Гражданскую войну под именем «Расстрел коммунаров» или «Под частым разрывом гремучих гранат» . Сюжет песни был немного изменен: речь шла уже не о повстанцах, а о красном отряде попавшем в плен к врагу.
Мы уже неоднократно наблюдали, как та или иная песня кардинально меняла смысл, превращалась из патриотической в революционную, дробилась на множество вариантов и смыслов, потом вновь из революционной превращалась в патриотическую или реакционную. Но песня «Смело мы в бой пойдем» интересна тем, что изначально она была слезливо-сентиментальным романсом «Белой акации гроздья душистые» . Появилась эта песня в 1902 году, но 12 лет спустя, во время Первой Мировой, она неожиданно из романса превратилась в патриотический солдатский гимн «Слыхали деды, война началася» . Что забавно, музыка «Белой акации» была трехдольной, вальсовой. Но это не помешало трансформации песни в боевую. С началом Гражданской войны у гимна появилось множество вариантов. Красные предлагали смело идти в бой за власть советов, белые за святую Русь, украинские националисты — за рiдну землю. В кровопролитной войне правок одержала победу версия красных, но ныне у немалого числа современных исполнителей можно встретить версии белых или времен Первой Мировой.
Похожая судьба у одной из самых знаменитых песен Гражданской войны «По долинам и по взгорьям» . Родившись, как «Марш сибирских стрелков» в Первую мировую, она продолжила жизнь в Гражданскую как «Марш дроздовцев» в Добровольческой армии и «По долинам и загорьям» у красных партизан на Дальнем Востоке. Автором всем известного текста был коммунист Пётр Парфенов, участник знаменитого Волочаевского боя недалеко от Хабаровска, важного сражения Гражданской войны. В 1919 году, ещё сражаясь с Колчаком, молодой партизан сочинил песню «Наше знамя». Год спустя Парфенов отправился на Дальний Восток, чтобы присоединиться к местным партизанам. Там он начал переделывать свою прежнюю песню под местные реалии, но так и не успел её опубликовать. Впрочем, он её часто пел, потому песня стала популярна среди местных бойцов. Как это водится, распространяясь, она обрастала новыми вариантами.
После войны Парфенов попытался её опубликовать в «Молодой гвардии», но получил отказ. Тогда как раз боролись с «партизанщиной», и подобные песни были не нужны бюрократам, что своей паучьей сетью оплетали страну. Но песня жила, она проделала большой путь от Дальнего Востока до Украины, где и была записана в 1929 году Александровым. Именно тогда во имя благозвучности её переименовали в «По долинам и по взгорьям» , убрав местное слово «загорья». Вскоре она была опубликована, в качестве авторов были указаны Александров и поэт Алымов, который обработал текст. Но после публикации, участники войны написали гневное письмо в редакцию, указывая на авторство Парфенова. Сам же Парфенов, как и большинство старых большевиков, которые не поняли и не приняли сталинского термидора, был арестован и расстрелян в пресловутом 37-м году. Имя его было вычеркнуто и забыто, а песня его жила, пелась, путешествовала по миру. Только в 60-е о Парфенове вспомнили и признали автором его детища. «По долинам и по взгорьям» была переведена на множество языков. А в 40-е стала интернациональным гимном антифашистского сопротивления. Её пели на сербском, немецком, испанском, французском и многих других языках. Что интересно, в 60-е музыкант Этьен Рода-Жиль сочинил на мелодию «По долинам» песню «Махновщина» (с ударением на «и»).
«Махновщина, махновщина,
ветер флаги твои вил,
почерневшие с кручины,
покрасневшие с крови.
По холмам и по равнинам
в дождь и ветер и туман
через степи Украины
шли отряды партизан.
В Брест-Литовске Украину
Ленин немцам уступил –
за полгода махновщина
их развеяла как пыль.
Шли деникинцы лавиной,
собирались аж в Москву –
все их войско махновщина
покосила как траву.
Но удар народу в спину
нанесли большевики,
и погибла махновщина
от предательской руки.
Ты погибла, махновщина,
но дала завет бойцам.
Мы в суровую годину
сберегли тебя в сердцах».
В 90-е эта песня, попала в Россию и Польшу, где обрела популярность среди анархистов. Творение Рода-Жиля оказалось столь аутентичным, что до сих пор некоторые товарищи анархи уверены, что существует оригинальная песня на украинском языке времен Гуляй-поля.
Кстати, сам Нестор Махно сочинял стихи, и на них было сложено несколько песен, которые пользовались и продолжают пользоваться популярностью у анархистов. Одна из наиболее известных «Кони версты рвут наметом» , она же «Анархия мама» .
Самыми популярными песнями времен Гражданской войны были «Красная армия всех сильней» и «Яблочко» . Мы уже рассказывали от трех наиболее значимых песнях Французской революции. И если «Çа ira» довольно близка русской «Дубинушке», «Яблочко» — «Карманьоле», то «Красная армия всех сильней» является несомненной «Марсельезой». Но в отличие от последней, «Красная армия» появилась уже на исходе войны, в 1920 году, когда новая власть готовилась уничтожить последний очаг белого сопротивления — армию Врангеля в Крыму.
«Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней».
Как это бывает зачастую с народными песнями, авторство долгое время было неизвестно, и лишь в 50-е было установлено, что музыку написал Самуил Покрасс, а стихи — Павел Горинштейн. Есть подозрение, что музыка написана под влиянием популярной еврейской песни “Dus Zekele mit Koilen” (“Маленький мешочек с углем”) . От неё же предположительно произошла итальянская партизанская песня Bella ciao, но об этом чуть позже. Песня быстро полюбилась бойцам, вскоре она стала официальным маршем Красной армии. Крупская упоминала, что две самых любимых песни её с Лениным, это «Интернационал» и «Красная армия».
В середине 20-х песня вышла за границы России, её перевели на немецкий язык под именем „Wiener Arbeiterlied” (Венский рабочий марш) . Новая песня стала гимном Шуцбунда, боевого крыла социал-демократической партии Австрии. Впервые она стала известна в 1927 году, во время Июльского восстания, стала популярна в 1934 году, когда шуцбундовцы подняли антифашисткий мятеж в Вене и Линце. После подавления восстания, „Wiener Arbeiterlied” стала гимном антифашистского сопротивления. В это же время в Испании, в интербригаде «Батальон имени Чапаева» был сочинен свой вариант песни, которая так и называлась «Марш батальона имени Чапаева» . В Польше песню посвятили погибшему коммунисту и назвали «Товарищ Гарнам» . В Венгрии «Красная армия» превратилась в «Марш красного резерва» . Эта песня пользуется популярностью по сей день. В начале 2000-х анархисты сочинили свои варианты «Мама Анархия» и «Марш антиглобалистов» . В своем творчестве её используют различные музыкальные коллективы, например, турецкая группа Bandista. Также песня популярна среди фанатов команды ЦСКА.
Но истинно народной песней времен Гражданской войны стала песня-танец «Яблочко» . Изначально она была матросским танцем, некоторые исследователи возводят его к шотландскому матросскому танцу хорнпайп, кто-то утверждает, что прообразом «Яблочка» стала молдавская плясовая песня «Калач», кто-то видит в нем элементы русского танца «Барыня».
Сходятся все пишущие по теме в том, что зарождение песни произошло в Черноморском флоте, на рубеже XIX и XX века. Эта песня-танец долгое время была развлечением моряков. Особенности танца позволяли показать свое мастерство в условиях ограниченного пространства на корабле. Танец, видимо, сопровождался исполнением куплетов-частушек с традиционным украинским припевом: «Эх, яблочко, куда ты котишься, попадешь в рот, не воротишься». Куплеты частушки удобны тем, что их можно сочинять бесконечное количество и менять слова по своему усмотрению. Именно это обстоятельство обеспечило такую популярность танца, как во флоте, так и далеко за его пределами.
По сути, крестьяне принесли «Яблочко» во флот, а потом наоборот, моряки вернули сложившийся танец крестьянам, обогатив его танцевальными элементами из стран, где побывали русские корабли. А крестьяне, как известно, составляли большинство в Российской Империи и в годы Гражданской войны воевали и за красных, и за белых, и за черных, и за зеленых. Но если танец особенно не менялся, то слова могли изменяться чуть ли не при каждом новом исполнении. Подобная легкость импровизации обеспечила «Яблочку» любовь и популярность на всех фронтах революционной войны. Как потом написал Гайдар в повести «РВС»: «»Яблочко» — его, конечно, на обе стороны петь можно, слова только переставлять надо». Это чем-то напоминает нынешние шаблоны в Интернете, которые используются для создания своих комиксов или текстов. В отличие от других песен, «Яблочко» так и не признали как песню на официальном уровне, потому канонического текста просто не существует. Вот, к примеру у красны пели так:
«Эх, яблочко, Да с горки кокнуло, Спекулянт кричит: «Пузо лопнуло!» Спекулянт, спекулянт Спекулирует, А советская власть Реквизирует! Эх, яблочко, Да сбоку зелено, Колчаку через Урал Ходить не велено! Эх, яблочко, Да постоянное, А буржуйская власть Окаянная!»
У белых вот так:
«Не за Троцкого, Не за Ленина — За донского казака, За Каледина. Эх, яблочко, Катись парами, Будем рыб кормить Комиссарами».
Ну, а махновцы так:
«Эх, яблочко, Да соку спелого, Слева красного бей, Справа белого! Эх, яблочко, Да ты моченое, Едет батька Махно — Знамя черное! Пароход идет, Круги кольцами, Будем рыбу мы кормить Комсомольцами! Пароход идет Мимо пристани, Будем рыбу мы кормить Коммунистами!»
Один из самых известных вариантов не является народным, его сочинил бард Юлий Ким, для фильма «Собачье сердце»:
«Эх, яблочко, Ты моё спелое, А вон барышня идёт, Кожа белая. Кожа белая, Да шуба ценная, Если дашь чего, Будешь целая. Эх, яблочко Да с голубикою, Подходи, буржуй, Глазик выколю! Глазик выколю, Другой останется, Чтоб видал, говно, Кому кланяться!»
Этот товарищ вообще весьма хорош в стилизации. К тому же «Собачьему сердцу» он написал весьма аутентичную «Песню красноармейцев», а к фильму «Бумбараш» — «Ходят кони», которую многие до сих пор считают русской народной.
«Яблочко», кстати, упоминается в одной из популярнейших песен 20-х годов «Гренада» . По сюжету песни отряд красноармейцев поет привычное им «Яблочко», но тут один из бойцов внезапно начинает петь про далекий испанский город Гренаду. Несмотря на то, что песня написана уже после революции, она несет в себе мощный мессианский и революционный заряд. Желание осчастливить весь мир новое религией, русским коммунизмом, всех и сразу.
«Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая —
Степной малахит.
Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»
Он песенку эту
Твердил наизусть…
Откуда у хлопца
Испанская грусть?
Ответь, Александровск,
И Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?
Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Откуда ж, приятель,
Песня твоя:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя»?
Он медлит с ответом,
Мечтатель-хохол:
— Братишка! Гренаду
Я в книге нашел.
Красивое имя,
Высокая честь —
Гренадская волость
В Испании есть!
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Прощайте, родные!
Прощайте, семья!
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»»
Что касается белых, у них тоже были свои марши и боевые песни. Но одной из самых примечательных является песня, довольно неожиданного характера. Это не боевой марш, не торжественный гимн, а цыганская ресторанная песня. Причем, там высмеивается не враг, как в «Яблочке» или «Кукараче», а сами герои. Речь о песне «Шарабан» .
«Я гимназистка седьмого класса,
Пью самогонку заместо квасу,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Порвались струны моей гитары,
Когда бежала из-под Самары.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Помог бежать мне один парнишка,
Из батальона офицеришка.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка».
Но упомянутый выше текст сложился уже к концу Гражданской войны, в нем можно видеть ироничное отражение всех неудач, что постигли Белую армию. В изначальном тексте не было иронии и плутовского сюжета, это была типичная попсовая песенка о любви героини к некому парню.
«Пускай мороз меня морозит,
Меня Ванюша мой не бросит.
Возьмите шаль мою пропейте,
Но только милого не бейте.
Ах болит грудь, болит печенка,
Что я наделала, девчонка».
Но к 17-му году песня имела огромную популярность во всех российских кабаках. Потому при подготовке антибольшевистского восстания в Самаре, заговорщики использовали её как пароль, чтобы опознать своих. Пошловатая популярная песенка не должна была вызывать у комиссаров никаких подозрений. Но после учреждения КОМУЧа, «Шарабан» стали уже петь солдаты и офицеры. Сначала только эсеры-комучевцы, позже и все прочие белые. Текст изменялся довольно динамично, был реакцией на те или иные неудачи. В нем появлялись строки о Симбирске и Самаре, где шли активные бои с красными. Песня обрела множество вариантов в зависимости от белого подразделения, которое её пело. Был свой вариант у семеновцев, врангелевцев и т.д. Причем, как вы заметили, это все выглядит как стеб над самими собой. Этим конечно пользовались их враги, красные партизаны, которые сочинили свой вариант, высмеивающий Колчака:
«Шинель английский, мундир французский,
Табак японский, правитель омский».
Впрочем, есть версия, что этот вариант песни имел хождение по обе стороны фронта. Вообще, у белых было больше рефлексии и самоиронии. Как знать, может потому они и проиграли.
Конечно, у них было много не менее серьезных и пафосных маршей. Правда, один из самых известных в наши дни, «Маршируют полки», написан уже в те времена, когда поздно было махать шашками. А именно в 30-е годы, в королевстве Югославия, где существовала белогвардейская организация «Народно-Трудовой Союз российских солидаристов (НТС). В ней было немало молодежи, которая Гражданку не застала, а то и вовсе родилась за границей. Они планировали бороться с Советами, как словом, так и делом, забрасывая в Советскую Россию агитаторов, что должны подготовить национальную революцию. Но, как вы знаете, из этого ничего не вышло, немало этих молодых романтиков было схвачено и уничтожено при переходе границы. Организация, кстати, существует до сих пор, но вряд ли имеет претензии к Путину. Так же остался и обрел в современной России популярность их марш. Его сейчас любят петь, в этом замечен даже Валаамский хор. Ну а что, песня по-своему красивая. По некоторым данным, её уважали и распевали власовцы во время Второй Мировой. Такой вот парадокс. За исследования по Власову у нас сажают, а их любимый марш очень даже любят.
«Маршируют полки,
Ногу держат стрелки,
Эскадроны проходят, гарцуя,
Батареи глядят,
За отрядом отряд
Лентой тянутся в даль голубую.
Припев:
Кто вы? — Русские мы!
Сколько вас? — Тьма и тьмы!
Все народы Руси, племена
Со всех мест и границ,
Сел, аулов, станиц
Собрались под родные знамена.
Со всех мест и границ,
Сел, аулов, станиц
Собрались под родные знамена.
Вы куда? – Мы туда!
Нас Россия зовет,
Нас зовет ее прежняя слава!
Нас зовет дух отцов,
Память старых бойцов,
Дух Москвы и твердыня Полтавы».
Ну и напоследок расскажем о песне, которая, скорее, является символом эпохи, отражением духа времени. Речь о романсе Александра Вертинского «То, что я должен сказать». Как рассказывал сам автор:
«Однажды вечером, разгримировавшись после концерта, я лёг спать. Часа в три ночи меня разбудил стук. Я встал, зажёг свет и открыл дверь. На пороге стояли два затянутых элегантных адъютанта с аксельбантами через плечо. Они приложили руку к козырьку.
– Простите за беспокойство, его превосходительство генерал Слащёв просит вас пожаловать к нему в вагон откушать бокал вина.
– Господа, – взмолился я, – три часа ночи! Я устал! Я хочу отдохнуть!
– Его превосходительство изъявил желание видеть вас, — настойчиво повторяли они.
Сопротивление было бесполезно. Я встал, оделся и вышел. У ворот нас ждала штабная машина.
… Всё уже было скомкано, смято, залито вином и разбросано по столу. Из-за стола быстро и шумно поднялась длинная и статная фигура Слащёва. Огромная рука протянулась ко мне.
– Спасибо, что приехали. Я ваш большой поклонник. Вы поёте о многом таком, что мучает нас всех. Кокаину хотите?
… Меня поразило его лицо. Длинная, белая маска с ярко-вишневым припухшим ртом, серо-зеленые мутные глаза, зеленовато-черные гнилые зубы.
Он был напудрен. Пот стекал по его лбу мутными молочными струйками…
– Спойте мне, милый, эту… – он задумался. – О мальчиках… «Я не знаю, зачем…»
Его лицо стало на миг живым и грустным.
– Вы угадали, Вертинский. Действительно, кому это было нужно? Правда, Лида?
На меня глянули серые глаза.
– Мы все помешаны на этой песне, – тихо сказала она.
Я попытался отговориться.
– У меня нет пианиста, – робко возражал я.
– Глупости. Николай, возьми гитару. Ты же знаешь наизусть его песни. И притуши свет. Но сначала понюхаем.
… – Господа! – сказал он, глядя куда-то в окно. – Мы все знаем и чувствуем это, только не умеем сказать. А вот он умеет! – Он положил руку на моё плечо. – А ведь с вашей песней, милый, мои мальчишки шли умирать! И ещё неизвестно, нужно ли это было… Он прав».
Но мы не будем утверждать, что романс Вертинского, действительно была столь популярен у белых. Есть мнение, что описанный выше эпизод просто выдумка Вертинского, ведь он писал свои мемуары уже в Советском Союзе и явно хотел угодить новой власти и заодно потешить свое самолюбие. С другой стороны, если судить по песне «Шарабан», белым был свойственен дух упадничества и декадентства, так что может Вертинский не так уж заврался. Упомянутая песня написана Вертинским под влиянием событий Гражданской войны, то ли после боев в Москве между красногвардейцами и юнкерами, то ли после столкновения белых с петлюровцами в Киеве. Как бы то ни было, песня имела определенную популярность. Но вряд ли стала общепризнанной песней Белого движения, поскольку иных упоминаний о ней больше нет. В позднее советское время, начиная с 70-х и по наши дни, песня поется разными исполнителями и является если не песней революции и сопротивления, то своеобразной песней скорби о бессмысленных жертвах Гражданской войны. И если взять шире, то романс является своего рода реакцией на все бедствия, что принес нам XX век. Особенно эти строки:
«И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!»
Благодаря небольшому количеству деталей и универсальности посыла, романс сохраняет свою актуальность до сих пор. Его перепел Борис Гребенщиков, и он в разное время ассоциировался с Афганом, Чечней, Майданом, Донбассом… И судя по тому, в какой стране мы живем, эти строки ещё долго будут актуальны.
Как положено, вот несколько музыкальных примеров
