Как сегодня, вижу тот день, когда в конце 1979 года мы, советские солдаты, вылетели по тревоге в Афганистан. С боем брали аэродром, входили и в Кабул. Тут и там слышались взрывы, выстрелы, горели дома. Не скрою, первыми чувствами поначалу были любопытство и самоуверенность — ведь мы в афганских событиях были первыми. Однако ощущение романтики растаяло быстро, с тех пор, как поняли: мы на настоящей войне...
Когда меня спрашивали потом, после демобилизации, что там было страшным, я искренне отвечал: убивать. Ведь нас в школе и дома учили гуманизму, добру; тут приходилось ломать себя, убеждать: перед тобой враг, а для мятежников, душманов убивать — дело привычное. Конечно, потом, после потерь, после увиденного и услышанного и я, например, становился злее, но стрелять по живой мишени поначалу было жутко.
Был у нас очень хороший командир, он участвовал в боях еще в 1945 году, с военным практическим опытом. Как-то он сказал нам, сержантам, что война в Афганистане заставила нас переучиваться воевать. Мы действовали в лоб, душманы — исподтишка. Их любимая тактика: рассредоточиться мелкими группами и стрелять. Пришлось перестраиваться и нам.
Почти полтора года провел я в действующем батальоне, часто участвовал в боях. Что помогло? Прежде всего сознание того, что и здесь, под чужим небом, мы защищаем свою Родину. Да и интернациональный долг — это не простые слова. Человеческое горе не может быть чужим. Я помню молодого командира-афганца, у которого душманы буквально вырезали всю семью. Каково такое пережить и жить с этим? Не бывавшие в Афганистане воспринимают такие факты, пусть с состраданием, но абстрактно. А там... пальцы белеют в кулаках, потому что сам видел столько, на всю жизнь хватит.
Часто приходится слышать: молодежь не та. Заласканая, изнеженная. Конечно, были среди нас разные. но сколько раз приходилось мне самому самому оглядываться и видеть: ползут, бегут мои ребята следом, никто не спрятался и не пятится назад. Перебарывали страх. Исполняли долг. И в казарме никогда не было разговоров о том, зачем мы здесь.
Там обострялось чувство постоянной ответственности и за себя, и за товарищей. Я потом и дома первое время мигом просыпался, если кто-то, даже очень тихо, входил в комнату.
Для меня служба в Афганистане закончилась благополучно, но все эти полтора года я почему-то почти физически ощущал, будто в грудь мне бьет автоматная очередь.
И еще. Быстро спадала у ребят, попавших в Афганистан, наносная шелуха. Знали бы, как там слушаем наши песни, простые — не рок, не металл, разумеется. Со слезами на глазах. Вот уже поистине Родину осознаешь глубже, острее вдали от нее. Чувство дружбы, поддержки были у нас исключительные. Мы, двадцатилетние, впервые там осознали со всей беспощадностью, какая хрупкая, и от этого дорогая, человеческая жизнь...
Да, Афганистан всегда со мной, это не забудешь, не вычеркнешь. Да и зачем? Он многому меня научил, закалил. Причем, так же считают и мои знакомые «афганцы». Я очень со многими переписываюсь, и нас роднит настоящее военное братство. И вот что характерно, каждый из нас готов снова исполнить, если понадобится, свой долг. Движет нами не любопытство и романтика. Говорю это совершенно искренне, без рисовки, и испытавшие себя на этой войне меня поймут.
...Там многое для нас странно и непривычно: почти поголовная неграмотность, нищета основного населения. В порядке вещей, если основное занятие 6-7-летних детей — добывание хвороста для семьи.
Страна с трудной судьбой. Но эта страна мне уже не чужая…
С. Каменьщиков, мастер службы пути ЦТиШ
