Кто внимательно читал "Детство Тёмы" Гарина-Михайловского, тот помнит, что у Тёмы, помимо Зины, была ещё сестра Наташа. Собственно, в "детстве Тёмы" её персонажу уделяется не так много внимания. Раскроется Наташа уже в следующей части тетралогии - "Гимназисты".
Лично мне этот персонаж в книге очень симпатичен. Наташа деликатна, наблюдательна, не по годам умна. И, в отличие от своей старшей сестры - воображалы и задаваки Зины, "корону" на голове она не носит. Недаром в Наташу влюбится Тёмин товарищ по гимназии - Корнев. Жаль вот только, что дальнейшая судьба Наташи окажется ещё трагичнее, чем у Зины. Она умрёт очень молодой. Причём, смерть Наташи в книге будет описываться очень туманно, и читателю останется лишь догадываться, почему и как именно она умерла.
Последний эпизод, где мы видим Наташу ещё живой - в конце повести "Студенты", когда их семья переживала жестокие житейские бури. Заболел сифилисом брат, посадили в тюрьму младшую сестру-революционерку Маню, слегла от переживаний мать - и всё это одним ударом обрушилось на хрупкие плечи семнадцатилетней Наташи.
Наташа, уложив мать, тихо, рассеянно, равнодушно шла из спальни матери. Она вторую ночь не смыкала глаз; она устала, в ушах был какой-то страшный шум и все вертелась любимая песня Мани. И так отчетливо она слышала выразительный голосок Мани, так отчетливо, что слезы выступали на глаза, и, подавляя их, она еще равнодушнее смотрела по сторонам.
В гостиной брата не было. Она прошла в переднюю, вошла в кабинет и устало спросила Горенко:
- Где брат?
- Он ушёл.
- Куда? - встрепенулась вся до последнего нерва Наташа.
- Ушёл, чтоб умереть или вернуться в свою семью человеком... - угрюмо ответила Горенко.
Наташа молча, точно не понимая, смотрела на Горенко.
- Зачем вы его не удержали?
- Зачем я буду его удерживать? На что вам такой? А другим не у вас же он станет!
Горенко говорила жестко и резко. Наташа растерянно присела и с упреком смотрела на подругу.
- У вас нет сердца, - проговорила она и, закрыв лицо руками, как-то взвизгнув, жалостно заплакала.
Она плакала все громче и громче, плач перешел в судорожные вопли, рыдания, а Горенко быстро бегала по комнате, нервно ломая руки.
- Боже мой, боже мой! Наташа, ради бога, точно на разных языках мы говорим с вами. Наташа! Было время, я не меньше вашего его любила...
Горенко говорила долго и много. Наташа стихла. Она положила голову на руки, молчала и только изредка вздрагивала. Острая боль сменилась каким-то сладким успокоением. Где-то далеко, далеко раздаётся голос Горенко, что-то сверкает, точно в ярких лучах солнца: то церковь стройной вершиной уходит в небо; она с Корневым в их деревенском саду; монахиня на коленях, та, о которой говорил тогда Корнев; несется тихое, стройное, нежное пение:
Свете тихий, святыя славы...
И всё вдруг стихло и потонуло в бесконечном покое... Страшный мрак... Растерянная Наташа с диким криком бросилась к Горенко.
- Где я, где я?!
Она обхватила Горенко и тяжело, не удержавшись, опустилась по ней на пол.
- Наташа, милая Наташа! - потрясённая ужасом, закричала, в свою очередь, Горенко. - Кто-нибудь на помощь!
Часы медленно пробили восемь.
- Боже мой, какой ужасный день, а только восемь часов, - шептала в ожидании прихода кого-нибудь Горенко.
В дверях стояла Аглаида Васильевна и смотрела на нее напряженными горящими глазами.
- Со стороны смотреть - ужасный, - проговорила она, - а переживать его?!
Аглаида Васильевна вдохновенно, гордо показала рукой вверх.
- Переживём: тот, кто посылает крест, дает и силы.
И, подойдя к лежавшей на полу Наташе, голосом бесконечной любви и ласки она нежно произнесла:
- Наташа!
Наташа открыла глаза.
- Пойдем с мамой, моя голубка дорогая... пойдем, ляжем... Уснёт моя Наташа.
У Наташи дрогнуло лицо, и, поднимаясь, она растерянно, жалобно проговорила:
- Мама?!
- Мама, твоя мама!
И, нежно увлекая за собой дочь, обводя Горенко взглядом твёрдым, не просящим ни у кого помощи, чистым и спокойным, устремлённым куда-то вдаль, туда, где осталась ее молодость, вся ее жизнь, Аглаида Васильевна вышла с дочерью из комнаты.
По этому описанию, конечно, трудно поставить диагноз. Скорее всего, это был инсульт. А, судя по другим, более ранним моментам, описанным в книге - у Наташи был врожденный порок сердца, что и триггернуло в затяжной стрессовой ситуации.
- Я знала, что Тихон умрет, - скривила Наташа лицо в свою обычную
гримасу боли.
- О господи, как я не люблю, когда ты каркаешь.
Наташа с самого детства составила себе репутацию Кассандры. На этот раз Аглаиде Васильевне был неприятнее обыкновенного этот дар Наташи.
- Чем я виновата, - усмехнулась Наташа. - Снилось мне, что я умерла...
- Долго жить будешь.
- Да я-то буду... Я всех переживу.
- Ты в самом деле, Наташа, воображаешь себя провидящей!
- Да ведь это помимо меня: я не успела еще и подумать, а уже сказала...
- Это можно развить в себе до опасных размеров. Не хочу слушать твоего сна.
- Как хочешь, - лениво усмехнулась Наташа.
- Ну, что же? - спросила Аглаида Васильевна, помолчав.
- Умерла и иду по тому свету... Какая-то гостиная... обыкновенная серая мебель, люди какие-то... Я все иду, отворила дверь... Три двери: одна посредине в углубленье, и прямо в нее красный огонь падает, а две поменьше по бокам... И такой яркий красный свет от фонаря прямо туда, в углубленье... Я иду и знаю, что, в какую дверь попаду, от того и вся судьба зависит, и иду прямо в среднюю. Отворила, никого... тихо... Я подумала: вот здесь уже настоящий конец жизни. Вдруг вижу: подходит кто-то ко мне и спрашивает: "Куда ты идешь?" И опять я знаю, что от этого вопроса все зависит: в рай я попаду или в ад. А этот, который спрашивал, наклонился и смотрит на меня. И я не знаю - чёрт он али ангел. И мне хочется любить его, и боюсь... и плачу. А он так ласково на меня смотрит: "О чем ты плачешь?" Я говорю: "Не знаю". Он наклонился ко мне и спрашивает: "Хочешь суда?.." Это мы вчера Жанну д'Арк читали, и все это перепуталось... Я говорю: "Хочу". Он отдернул занавеску, и я вижу - пропасть народу сидит на скамейках... Я встала на колени, скрестила руки и стою. Вдруг встает Тихон и говорит: "Я знаю её - это юродивая".
Аглаида Васильевна мельком взглянула на дочь и опять отвела глаза.
- Я стою и думаю: какая же я юродивая? А Тихон смотрит мне строго в глаза... И я смотрю и думаю: если я скажу, что я не юродивая, - Тихон пропал; скажу я, что юродивая, - я пропала... И не знаю, что мне делать... Стою, стою... кто-то говорит. "Нет, это не Жанна д'Арк..." - и вдруг я куда-то провалилась. Провалилась и лежу тихо. И кто-то прямо мне на ухо: "Тихон умер". Я открыла глаза - утро.
Наташа вздохнула и уставилась глазами в окно.
- Это мы вчера говорили, читали, всё это перемешалось...
- Всё это оттого, - сказала Аглаида Васильевна, - что вы долго по ночам засиживаетесь. Я тебе запрещаю позже одиннадцати часов сидеть. Вместо того, чтобы за лето поправить здоровье - ты посмотри, на что ты стала похожа...
Как, впрочем, многие хронически больные дети, которым отмеряно мало жизни, Наташа не по-юношески спокойно и философски смотрит на многие вещи. С одной стороны, её тянет к товарищам брата - умным молодым парням, которые, как, впрочем, юноши всех времён, стремятся поменять мир с ног на голову, и не хотят ни одного дня мириться с окружающей действительностью, которая их не устраивает. Ведь, что интересно, дело происходило на сходном с нынешним витке истории - незадолго до революции, когда уже сгущались тучи над существующим тогда режимом власти. Но в то же время, она понимает, что цена за такие перемены может быть слишком велика и нецелесообразна.
Таня ушла, а они все четверо продолжали всё тот же разговор, тихий, неспешный. Наташа отстаивала мать и всё старалась придумать что-нибудь такое, чтобы и мать оправдать, и признать правильным постановку брата и его товарищей.
- Оставьте, - пренебрежительно говорил Корнев, - всё это одно
бесплодное толчение воды выходит: и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Это ведёт только к отупению. Ставьте прямо вопрос: где правда?
- Правда, конечно, у вас.
- Ну, так в чём же дело?
- Сразу нельзя.
- Почему нельзя?
- Ничего сразу не делается.
- Значит, сложить руки и ждать? - спросил Карташёв.
- Жди! - ответила Наташа.
- Ну, так я лучше себе голову об стену разобью.
- Какой же толк из этого?
- А какой толк сидеть сложа руки? У меня две жизни? Я не могу и не хочу ждать.
- Всё равно не разобьёшь же себе голову: будешь ждать.
- Ну, так ещё хуже будет: другие разобьют.
- Никто не разобьёт, - махнула рукой Наташа. - Так и проживёшь.
- Я, собственно, не понимаю, что вы хотите сказать? - вмешался Корнев.
- Хочу сказать, что жизнь идёт, как идёт, и ничего переменить нельзя.
- Но, однако же, мы видим, что меняют.
- Меняют, да не у нас.
А уж правильная или нет была философия Наташи - время потом показало...
___________________________________
Читайте ещё на моём канале:
___________________________________
