Не самая актуальная тема и не самый уважаемый в наше время автор… Однако, прочитав эту книгу, я понял, что строго рекомендую её всем интересующимся современной российской историей и политикой. В ней удачно схвачены и весьма ярко и понятно изложены ключевые моменты главного события XIX века для нашей страны — освобождения крестьян, без которого вступление России в капитализм было бы невозможно. Освобождение произошло не само по себе, это было решение государства, а значит, предмет борьбы влиятельных групп и общественных классов. И борьба эта была долгой и упорной, ибо на кон было поставлено очень многое. Не случайно три подряд императора — Павел, Александр Первый и Николай Первый — размышляли об освобождении и готовились к нему, но реализовать его не смогли. И это в самодержавной России, где власть императора, как известно, была ограничена только удавкой дворянского переворота! Итак, борьба за освобождение крестьян достигла кульминации после проигранной Крымской войны, когда полувековое доминирование России в Европе и на Ближнем Востоке завершилось унизительным поражением. Это поражение оказалось тем более важным стимулом к решительным действиям, что отказ от извлечения уроков из войны и от радикальных перемен, которые бы сделали повторное поражение невозможным, грозил непосредственно императору и династии Романовых в целом. Николай Первый заплатил за Крым жизнью, а за следующий провал, волне возможно, пришлось бы заплатить не просто его сыну, но и всей династии.
Таким образом, перемены превратились в предмет личного интереса императора! Благодаря этому многолетние вялые и безрезультатные обсуждения крестьянского вопроса в многочисленных придворных и правительственных комитетах перешли наконец в фазу энергичной и последовательной подготовки к реальной отмене крепостного права. Вывод Попова: в самодержавно-бюрократической системе только личный интерес первого лица, его воля и умение справляться с сопротивлением бюрократической иерархии и правящего класса способны привести к реальным глубоким изменениям. Однако воли и умения недостаточно, важен расклад общественных сил. Автор подробно описывает перипетии почти пятилетней подготовки Манифеста об освобождении крестьян, анализируя интересы сторон и стратегию их продвижения. Попов совмещает в этом анализе классический классовый подход с особым вниманием к роли государства. В отличие от марксистов, он рассматривает государство (в лице императора, его семьи, отчасти двора и высшей бюрократии) как автономную силу, пусть и тесно связанную генетически, социально, политически и экономически с правящим классом (дворянством). Этот момент принципиально важен, ибо расстановка социальных и политических сил в послекрымской России была такова, что у проекта освобождения крестьян, по сути, отсутствовали влиятельные сторонники. Большинство дворянства, как низшего, так и высшего, были категорически против отмены крепостной зависимости; купцы и горожане относились к нему индифферентно; протестная активность в среде самого крестьянства была минимальной; узкие группы революционных демократов и либеральных помещиков значимым влиянием не располагали.
Так что инициативу освобождения крестьянства пришлось взять на себя лично императору — и далее упорно преодолевать не только бюрократическую инерцию самодержавного государства, но и сопротивление (когда скрытое, а когда и откровенное) правящего класса. Союз императорской семьи (не только Александр Второй, но и несколько его ближайших родственников стали главными борцами за освобождение крестьян) с небольшим числом либеральных помещиков и просвещенных высших бюрократов позволил запустить процесс подготовки реформы, разработать основные документы и начать обсуждение. Не дать «замотать» процесс уже в самом начале удалось оригинальным приемом, которого всегда страшится бюрократия: сделать его гласным, открытым для общественности, действовать быстро и напористо, вовлекать в обсуждение широкие слои. «Лайфхаков» было изобретено много, и уже сам их перечень представляет особый интерес для любого наблюдателя за российскими реформами (в наше время, думаю, освобождение крестьян имеет собственную аналогию — реформу контрольно-надзорной деятельности, стартовавшую уже давно, но пока так и не принесшую ощутимых результатов. Уверен, её инициаторам нелишне было бы познакомиться с опытом и наработками своих предшественников полуторавековой давности — в бюрократической практике меняется мало что).
А затем, когда он набрал собственную инерцию и стало понятно, что освобождение все-таки состоится, центр борьбы сместился на условия освобождения. Вот здесь уже классовая борьба разгорелась вовсю! Ведь речь шла ни много ни мало о выживании дворянства как класса: если бы крестьяне освобождались бесплатно и с землей, дни дворянства были бы сочтены, а если за плату и без земли, то это могло вызвать катастрофическое разорение крестьянства, крах госбюджета и исчезновение мобилизационного ресурса для армии. Государство, показывает Попов, пошло навстречу прежде всего дворянству — и обеспечило его финансовые и материальные интересы на полвека вперед. Однако «прусский путь развития капитализма», защищаемый крупнейшими землевладельцами (имеется в виду освобождение крестьян быстрое, но совсем без земли), в России все-таки не реализовался. Вместо него сформировался «русский пусть», сложный, противоречивый, труднореализуемый, полный компромиссов и отсрочек. Такой путь затягивал капиталистическое развитие страны, затруднял его, сковывал действия всех социальны сил — и для своего продвижения требовал активных и деятельных усилий государства, его посреднической, модерирующей, арбитражной роли. Все классы России после освобождения крестьян ослабли («порвалась цепь великая, порвалась и ударила — одним концом по барину, другим — по мужику»), и только государство усилилось!
Это был выдающийся успех русского самодержавия: гибко маневрируя и торгуясь, навязать обществу, причем всем его слоям, от низших до высших, такой вариант реформы, который отвечал интересам не их самих, а прежде всего самого самодержавия и высшей бюрократии. Этот успех позволил отодвинуть решение аграрного вопроса на полвека, затянул и осложнил развитие капитализма в России, но главное — сохранил власть в прежних руках, спас (на долгое время, но не навсегда) династию и самодержавие. «Абсолютизм и его бюрократия сознательно выбирали такие варианты реформ, при которых потребность страны в машине абсолютизма не просто выросла, но и стала повседневной». Старое, абсолютистское начало в русской жизни не только спаслось, но и укрепилось. И в этом-то, по мысли автора, и гнездится причина всех революций XX века: «реформа 1861 года создала условия для того гигантского взрыва, который смел и самодержавие, и весь его аппарат», а заодно и помещиков c буржуазией. Избранный самодержавием путь, как показывает весь опыт России рубежа XIX-XX веков, «не снимает исторический конфликт старого и нового, а только отодвигает, делая его в перспективе еще более острым и более катастрофическим». Урок, не выученный последующими поколениями российских и советских правителей: не проводя назревшие изменения с учетом интересов широких масс, готовишь своим наследникам гибель и разорение.
