‒ Ты знаешь, как называется то, чем мы занимаемся? ‒ спросил меня как-то Мишка.
Мы сидели у него дома на кухне, пили холодное пиво и обсуждали будущие дела.
‒ Поиск антиквариата, ‒ ответил я. ‒ Мы с тобой разыскиваем и восстанавливаем старинные вещи.
‒ Мародёры мы с тобой, ‒ сказал мой друг и сделал большой глоток из стеклянной запотевшей кружки.
Я рассмеялся:
‒ Мародёры, друг Мишка, воруют чьё-то имущество во время войн и стихийных бедствий. Мы же забираем ничьё, брошенное хозяевами за ненадобностью. Всё равно, что с помойки бы брали. Так какое же это мародёрство?!
Мишка ухватил из промасленной коробочки куриное крылышко в остром соусе, отгрыз приличный кусок и принялся жевать с задумчивым видом. Я не торопил его с ответом. Ждал, когда он соберётся с мыслями.
Идея реставрировать старинные вещи и продавать их коллекционерам пришла к нам внезапно лет шесть назад во время поездки в деревню, где Мишка провёл детство под бдительным оком бабушки. Населённый пункт Соколиха на картах давно уже значился как нежилой. Не за горами были времена, когда он должен был вовсе исчезнуть с карт, кануть окончательно в небытие. Поэтому деревню мы нашли далеко не сразу. Пришлось поплутать по заброшенным дорогам и пустошам. И лишь к вечеру, в долгих летних сумерках мы-таки выехали к покосившимся, утопающим в высокой траве домикам. Лес взял деревеньку в плотное кольцо, окружив десантом из молодого сосняка и березняка. Пока мы продирались сквозь заросли крапивы и репейника, Мишка не выпускал из рук смартфон, записывая наше путешествие. «Для бати, ‒ пояснил он. ‒ Пусть посмотрит напоследок».
Дом, против моих ожиданий, оказался вполне ещё крепким, хотя я ожидал увидеть развалины. И пока я разбирал рюкзаки, мой друг бродил по дому, осматривая старый хлам, среди которого обнаружил два старых чугунных утюга, разогревающихся от горячих углей и керосиновую лампу, из которой Мишка тут же придумал сделать электросветильник. Вот тогда-то, за ужином, мы и придумали наш маленький бизнес.
Не скажу, что деньги текли к нам рекой, но новое дело давало нам существенную прибавку к основным доходам. А среди старья порой попадались интересные вещи: медный подсвечник, например, или самовар, датированный 1893 годом; старая прялка или дубовый сундук. Эти вылазки стали для нас привычным делом. Иногда Мишка отправлялся на разведку один. Бродил по забросам, снимал видео, потом мы вместе смотрели материал и решали, стоит ли овчинка выделки.
‒ Ну, может, ты по-своему прав, ‒ рассудил Мишка после долгих раздумий. ‒ Раз эти вещи бросили, значит, ни хозяевам, ни наследникам они не нужны. Их всё равно что выкинули. Но у меня всякий раз какой-то осадок в душе остаётся. Саня, а у тебя никогда в этих забросах не возникало чувство, что за тобой наблюдают?
‒ Ни разу, ‒ честно ответил я.
‒ Может, это потому, что ты один никогда на забросы не ездил. А вот когда я один там брожу, иногда становится не по себе. Словно я не один. Кто-то будто бы в спину смотрит или стоит за спиной. Пару раз вообще показалось, что я краем глаза уловил быстрое движение в темноте. Как если бы кто-то пробежал.
‒ Нервы это, Мишка, ‒ объяснил я. ‒ Мне тоже одному муторно было бы. Или крысы, кстати.
‒ Ну, может, и нервы, а может, и нет. Давай-ка лучше посмотрим видео с последнего заброса. Я там кое-что интересное нашёл.
Мы переместились к компьютеру. Мишка открыл видеофайл, и на экране появился небольшой деревянный дом с облупившейся бледно-голубой краской на стенах. Мимо с хрустом и треском проплыли кусты ‒ это Мишка ломился сквозь них к крыльцу.
‒ Деревня жилая, ‒ сказал мой друг. ‒ Но этот дом стоит отдельно, на краю. Рядом ‒ заросший кустарником пустырь. Если подгоним машину со стороны леса, никто нас не увидит.
На экране мелькнула сильно захламленная прихожая, кухня с развалившейся печкой. Скрипнула дверь, обнаруживая большое помещение с двумя кроватями, столом, перекошенным шкафом, в котором так и осталась висеть одежда на плечиках. Камера сместилась в сторону, выхватив из полумрака большое овальное зеркало на подставке.
‒ Хорошая вещь! ‒ заметил я.
‒ По-моему, единственная годная в этом хламовнике. Ну, и, пожалуй, ещё торшер в соседней комнате.
На записи Мишка повернулся, чтобы продолжить обход дома: по экрану плавно проплыли стол и кровати, из мрака выступил тёмный дверной проём, потом изображение резко дёрнулось, камера опять выхватила из мрака зеркало.
‒ Твою мать! ‒ глухо выругался мой друг на записи.
На мгновение в зеркале мелькнула смутная тень, Мишка шагнул вперёд, на тёмной зеркальной поверхности, как покойник из омута, всплыл силуэт друга со смартфоном.
‒ Вот тут я малость струхнул, ‒ объяснил Мишка. ‒ Потому что мне послышался какой-то звук. Словно что-то проползло, шуршание какое-то. Вообще, Саня, дом очень хилый. Еще одна-две зимы и ему конец придёт. Мне так и казалось, что он прямо со мной внутри сложится.
‒ Тогда не будем дело в долгий ящик откладывать и на этих выходных сгоняем туда, ‒ предложил я.
2.
Дом дышал на ладан, но ещё каким-то чудом держался, сопротивляясь тлену. Наше вторжение он встретил как больной старик долгожданную сиделку: стонами, жалобными скрипами и невнятными шорохами. Половицы повизгивали каждая на свой лад под нашими шагами, сквозняк ворошил брошенный на пол мусор, в окне дребезжало единственное на весь дом уцелевшее стекло.
‒ Странно, ‒ заметил я. ‒ Обычно забросы в жилых населённых пунктах выглядят иначе.
‒ Да, ‒ согласился Мишка. ‒ Я тоже обратил на это внимание. Слишком много вещей осталось на месте, а заброшен дом порядочно. В общем, я тут покрутился немного в прошлый раз, местных порасспрашивал, типа, я участок купить хочу. Так вот, этот дом здесь дурной славой пользуется. Говорят, хозяин его был с большими странностями. Всё время говорил про иные миры, про тёмные бездны. Короче, шизиком был, местные его сторонились. И, когда он помер, то его не сразу хватились. Месяц прошёл. Он тут в доме всё это время и пролежал. Не советовали мне этот участок брать. Мол, покойный в доме является. Воет, стонет, огоньками по дому летает.
‒ А, так вот почему ты мандраже-то поймал, когда по дому ходил! ‒ рассмеялся я.
‒ С местными я уже после обхода разговаривал, ‒ серьёзно ответил Мишка, не разделив моего веселья.
Да и я, если честно, хохмил, чтобы скрыть охватившее меня напряжение, едва мы переступили порог «заброшки».
‒ Ладно, ‒ сказал я. ‒ Мне тут тоже не шибко нравится. Давай эту развалину по максимуму разгрузим и домой двинем.
Так мы и поступили. Погрузили в машину торшер, зеркало. Захватили найденную случайно коробку с открытками, решив, что они могут оказаться интересными для коллекционеров. И уже в ранних вечерних сумерках отправились в обратный путь. Настроение у обоих беспричинно испортилось, и дорогу домой мы, вопреки обыкновению, провели в полном молчании.
Свои находки мы выгрузили в Мишкиной холостяцкой берлоге, одну из комнат которой он переоборудовал под мастерскую, и я отправился домой. Впереди маячила нелёгкая трудовая неделя, и я спешил смыть с себя пыль мрачного дома и гнетущие впечатления, оставшиеся после его посещения.
С другом мы созвонились лишь к концу недели. Надо было совместными усилиями разобрать наше добро, рассортировать на ценное и совершенно бесполезное и обозначить фронт предстоящей работы. Голос Мишки звучал устало и даже слегка потерянно, но я не придал этому особого значения, решив, что у него тоже выдалась неделька что надо.
Через час я уже был у него дома, прихватив с собой по паре бутылок пива каждому. Но даже хмельной напиток особого оживления в наше общение не добавил. Мишка был непривычно молчалив и даже мрачен. На вопросы отвечал односложно и неохотно, поэтому я прекратил его пытать и решил заняться делом, оставив друга наедине со своими мыслями.
Зеркало стояло посреди мастерской, накрытое ветошью, значит, Мишка собирался или уже приступил к реставрации. Движимый любопытством, я подошёл и стянул покров. Мне открылась тяжёлая медная рама на вычурной подставке и овальная, как будто немного дымчатая зеркальная гладь. Последнее привлекло моё внимание. Я склонился ближе к стеклу, пытаясь понять, в чём причина. Неужели амальгама пострадала? Это было досадно, потому что пришлось бы менять само зеркало, отчего наша находка значительно потеряла бы в цене. Я обошёл зеркало кругом. Задняя часть была защищена деревянным шпоном, ограждавшим амальгаму от повреждений. Кто-то повредил его, нацарапав какую-то бессмыслицу. Я наклонился, пытаясь разобрать надпись.
‒ Оставь! ‒ на пороге как по волшебству возник Мишка, своим неожиданным появлением заставив меня вздрогнуть. ‒ Работы здесь немного, думаю, я один справлюсь. А вот помощь с торшером и разбором открыток мне не помешает.
‒ Ты в них и не заглянул поди, ‒ я кивнул на стоящую в углу коробку.
‒ Заглянул одним глазком, ‒ сказал Мишка, накидывая ветошь обратно на зеркало. ‒ Но не разбирал. Надеюсь, там не один хлам, иначе обидно, что мы его тащили, чтобы выкинуть здесь на помойку.
‒ Тебе не показалось, что с зеркалом что-то не так?
‒ Мутновато, ‒ согласился друг. ‒ Изображение как будто двоится.
‒ Ага, значит, мне не показалось. Дело всё-таки в амальгаме.
‒ В ней, но она не испорчена. Я снимал заднюю поверхность, смотрел. Амальгама целая. Не поцарапана, не коррозирована. Мне кажется, так и было задумано. Зеркало либо правда старинное, либо изготовлено по старинным технологиям. Амальгама точно серебряная, многослойная, и отражение поэтому имеет особую глубину и даже как бы многослойность. Очень необычно.
Мы снова сидели с Мишкой на кухне, пили пиво, и его настроение как будто улучшилось. Во всяком случае, вернулась свойственная ему разговорчивость, хотя лицо так и хранило до конца вечера печать озабоченности. Мы засиделись далеко за полночь, наш разговор свернул к детским воспоминаниям, и я порой думаю, что внезапная Мишкина сентиментальность не была случайной. Может, он предчувствовал дальнейшее, как любой человек, стоящий на пороге к неведомому.
С открытками вышло сплошное разочарование. Некоторые из них вполне могли бы заинтересовать коллекционеров, если бы не одна досадная деталь: оборотную сторону кто-то искусно испоганил, намалевав там жуткого вида тварей, порой прямо поверх написанного текста. На некоторых рисунках монстров поражало молнией, на других они сплетались в схватке с иными, не менее мерзкими тварями, на паре открыток в особо омерзительных сценах чудовища пожирали человеческие тела. А на одном рисунке была изображена омерзительная, неописуемо уродливая тварь, отражающаяся в том самом овальном зеркале, реставрацией которого занимался Мишка. Воображение, породившее всех этих существ, не могло принадлежать психически здоровому человеку, и я сразу вспомнил рассказ друга о хозяине дома, якобы страдавшем шизофренией. Видимо, не имея возможности делиться своими бредовыми фантазиями с окружающими, он переносил их на первые попавшиеся клочки бумаги, в том числе и на оборот открыток.
Я поспешил поделиться своими открытиями с другом, но на телефоны тот почему-то не отвечал. Не дозвонившись следующим утром, я после работы заехал к нему, но лишь напрасно простоял под дверью. Тогда я даже не подозревал, что больше не увижу Мишку, и та наша встреча была последней.
#мистика #страшныйрассказ #страшнаяистория #страшнаяисториянаночь #страшное
Отблагодарить автора за истории:
Юмани 410011638637094
Сбербанк 2202 2056 7661 0808
