В нашем доме живет слепой мужчина. Теперь он почти не выходит из подъезда. Иногда появляется на лестничной клетке, курит. Без темных очков. Смотрит куда-то вверх, по шороху шагов определяет соседей, здоровается. Когда-то многие знали его по прозвищу Айвазовский.
Свой талант живописца в 90-е годы он разменял на быстрые криминальные деньги, которые привели его на скамью подсудимых. Подпольный художник с легкостью создавал печати на паспорт, подделывал проездные билеты, мог нарисовать гербовую с двумя орлами. На продажу копировал полотна Айвазовского, очень любил море, на котором никогда не был.
Попался за подделку нотариальной печати на доверенность по продаже квартиры и пошел за соучастие в крупном мошенничестве на 10 лет. Вину свою осознал, но с оговоркой - не ведал. В смысле - пришли дружки, принесли денежный заказ, он выполнил так же, как набил бы кому-нибудь за деньги тату, - и все. В банде не состоял, вина косвенная.
Тем не менее, судили в составе преступной группы. Главарем группы оказался бывший адвокат, человек с темным прошлым, который путем вхождения в доверие обманывал сирот с квартирами.
После освобождения Максим нигде не работал официально, но был всегда при деньгах. В колонии, говорят, тоже не бедно жил за счет художественного таланта - набивал татуировки за гонорар.
Вернулся в пустую квартиру. Женщина, с которой жил, умерла от СПИДа. Маялся он, маялся. Наконец, запил. Крепко запил. До чертиков.
В то время в шинках у нас торговали разведенным спиртом сомнительного качества. Пахнет самогоном, а на деле разведенный спирт.
Однажды Максим купил там поллитра, выпил, ночью стало плохо, разбудил соседей, попросил вызвать скорую, врачи приехали, забрали в стационар, а утром - почечная недостаточность и слепота.
Впервые за многие годы ему было отказано в ремесле, который приносил доход - в художестве. Слепые не рисуют.
Когда врачи объявили, что помочь не могут, Максим обратился к церкви и Богу. Покаялся. Перестал выпивать, посещал регулярно службы, исповедовался, причащался. И через год прозрел. Вокруг него было столько умилительной радости - как вокруг исцеленного Евангельского слепца Вартимея, восклицавшего: "Иисус, Сын Давидов! помилуй меня."
Сошелся с женщиной из церкви, стал помогать по дому.
Кажется, неси чудо Божие во славу. Но такова натура человеческая. Неуютно ему стало в тихой исцеленной семейной жизни. Грязи захотелось. Своей родной испытанной.
Загулял Максим с местной шпаной. Запил. Пуще прежнего. Церковь обходил стороной, а о чудесном исцелении забыл напрочь.
И вскоре с ним повторилось все тоже самое. Шинок, разведенный спирт и слепота. Теперь, очевидно, пожизненная.
О чем он думает теперь на инвалидности, когда выходит покурить в подъезде, одному Богу известно. Сожалеет ли о том, что упустил шанс? Раскаивается ли? Разговаривает ли с Богом? Неизвестно. Понятно одно: слепые не рисуют. И не пьют.
