В юридической литературе называется ряд правил, которые именуют юридическими началами (принципами). В известном смысле такие начала часто действительно являются началами просто потому, что сами по себе они нисколько не выводимы из иных правил, но вот иные правила так или иначе выводятся из указанных начал. Другой вопрос, что весьма часто положительную нормативную действительность путают с действительностью именно правовой или юридической, объявляя юридическими началами то, что таковыми в сущности‑то не является.
Юридические начала играют примерно ту же роль в науке о праве, что и аксиомы в математике или постулаты в физике, а в положительном праве представляют собою часто ещё и неформализованные в виде норм правила, которые носят общий характер и пронизывают всю положительную реальность. Поскольку же между представлениями о законах как законах самой юридической действительности и законах положительной реальности существует немалое смешение, подогреваемое не только лексически: и то и другое называют именно одним и тем же словом «закон», но и стремлением именно всякой государственной власти представить себя вообще единственно необходимой и в силу этого архипостоянной мифически природной реальностью (для ограничения как раз и такой тоже мифологизации государства как абсолюта потребно именно гражданское общество во всём его непостоянстве), всякому, кто желает заниматься детальным изучением права и осознанным его применением, бывает весьма и весьма полезно иногда смотреть со стороны на него, вычленяя его начала, разделяя эти начала на положительные и естественные, и обращать внимание на верность восприятия этих начал и их взаимодействия друг с другом и с другими началами. Ведь нельзя же всерьёз полагать, что практика, хотя бы и весьма обширная, того или иного областного или верховного суда и есть критерий действительности и истинности; иначе придётся считать, что истин нет вообще, а тогда исчезает и научность не только юриспруденции, но и всякая другая научность вообще, а заодно и все религии, поскольку и наука и религия как таковые претендуют именно на постижения истины и действительности, то есть как раз того, что существует из себя и с объективной необходимостью, а не просто имеет в качестве явления наличное бытие с неизвестной сущностью и структурой.
Особенно интересны бывают противоречия, которые возникают между началами, поскольку именно эти противоречия сигнализируют нам о нашем неверном представлении или неверной форме такого представления. (Поскольку сами естественные начала истинны и существуют с необходимостью — действительны). Кстати, если удаётся выявить некоторое начало, которое неявно присутствует в положительном законодательстве, но ещё не имеет формального выражения, то имеет смысл заниматься именно оформлением такого начала в явный вид путём формулирования его в виде некоторой основополагающей нормы. При этом, правда, не следует забывать о главном: о необходимости учёта того, что положительная реальность действительна ровно постольку, поскольку она является правовой, то есть соответствует истинным понятиям самой юридической действительности, лишь оформляет их и при том оформляет таким образом, что форма выдерживает давление содержания, в эту форму заключённого.
При всём этом вот чего следует избегать, так это попыток налить вино молодое в мехи ветхие — ветхие мехи старой формы не выдержат давления молодого вина вновь выявленного содержания. Исход известен и предсказан. Правда, несмотря на известность указанной рекомендации попытки такого рода делаются чуть ли не столько же времени, сколько люди знают о том, что этого делать как раз совершенно не стоит.
Принцип res judicata
Res judicata, принцип решённого дела, состоит в том, что коль скоро некоторое дело о споре между двумя сторонами решено судом, то это дело в дальнейшем не может быть судом решено заново или иначе.
Прежде всего необходимо всё‑таки установить хотя бы для данного рассмотрения: является ли этот принцип именно началом (принципом) и если да, то каким именно началом — положительным или естественным?
Мы будем считать, что рассматриваемое правило является именно началом. Единственно по той причине, что автору не известно иных правил, которые бы в качестве своего следствия, непосредственного или дальнейшего, давали бы рассматриваемое правило. Более того, мы знаем, что в процессах научного, например, познания мы как раз не имеем такого правила, а в религии невыводимые установления выдаются только как откровения, чьё основание находится единственно в абсолютном духе, который сам‑в‑себе и есть Начало всех Начал. Среди откровений же такого правила не наблюдается.
Поскольку правило res judicata есть правило суждения о некоторой совокупности обстоятельств, каждое из которых, вообще говоря, может быть и не с необходимостью, то учитывая, что если это правило рассматривается как правило суждения земного суда, суждения которого осуществляются лишь в определённых ограничениях, оно никак не лежит в области естественного права, а является лишь положительным.
(Тем, кто не согласен с утверждением, что время присуще только материальному миру, в котором оно не является чем‑то независимым, а образовано исключительно последовательностью событий материального мира, предлагается представить себе эксперимент, в котором могло бы быть обнаружено время, но не происходило бы материальных событий).
Более того, нахождения этого правила в области естественного права невозможно совершенно по той самой причине, что в царстве духа отсутствуют материальные события, а следовательно, и время, образуемое их чередой; принцип же res judicata прямо связывает способ суждения с разбиением времени по крайней мере на два отрезка: до принятия решения по делу и после такового. А разбиение времени там, где нет образующих его событий материального мира и, следовательно, и самого времени, — невозможно.
Однако надо признать, что одно только то, что некий принцип есть лишь положительное начало, само по себе не делает самый этот принцип недействительным. В самом деле, из приведённого выше рассуждения ясно видно, что в царстве права, естественного права, вообще нет и не может быть времени, однако из этого не следует, что в положительном праве, где формы понятий создаются исключительно для действий в материальном мире, нельзя связывать такие формы с событиями материального мира, а следовательно, и со временем или временной последовательностью.
Сам по себе принцип res judicata, прямо принимаемый и применяемый, вероятно, со времён римского права (о применении его в иных местах и иных системах юрисдикции просто ничего не известно, хотя и известно, что имелись случаи пересмотра уже решённых дел), если подходить к нему строго, означает наложение ограничения на судебные органы в суждениях, даже как в процессах, а не только как в результатах, по уже решённым делам. Из прямого применения этого принципа следует отсутствие права у судов на будущее высказывать суждение о делах, которые уже судом были решены. Иными словами, если рассматривать ограничения в судебном исследовании, то нужно обозначить, что к числу объективных ограничений суда относятся и суждения иного суда по решённому делу. Таким образом судебному решению придаётся объективный характер, разумеется, в противоречие вообще с тем, что само по себе судебное суждение является субъективным: земной суд состоит из людей, и при этом ни один из судей в принципе не обладает ни полнотой всезнания, ни непогрешимостью.
Даже если он сам или его коллеги считают иначе.
Непосредственным следствием из принципа res judicata является, таким образом, только то, что новое обращение в суд за разрешением спора по уже решённому делу является невозможным. Причём невозможным не в силу ограничения права на само по себе обращение, а в силу отсутствия у суда полномочий разрешать это дело вновь. Если принять, что целью судебного суждения вообще является разрешение именно спора, и разрешение его здесь и сейчас, то необходимо допустить, что суд действительно действует в определённых объективных ограничениях. Например, всякий суд действует лишь в пределах того объёма знаний, в том числе и о царстве права, в которых он существует в конкретный момент времени и в конкретном месте. Иное требование к суду означало бы предъявление к нему требования всезнания, в том числе и всезнания в области юриспруденции и в иных отраслях.
Нельзя было требовать от суда признавать доказательствами, скажем, отпечатки пальцев в XVII веке, когда не имелось более или менее чётких доказательств того, что папиллярные узоры индивидуальны для любого человека. Нельзя было требовать от суда, чтобы он признавал необязательность осуществления права для наличия такового до того момента, как был обнаружен закон свободы воли, образующей право, предусматривающий в качестве одного из своих следствий наличие права как именно свободы воли. Такого рода требования оказывается возможным применять только и исключительно после того, как указанные знания были приобретены человечеством как знания именно научные.
Однако из того обстоятельства, что суждение суда по решённому делу есть суждение ограниченное уже хотя бы и объективно, ясно следует, что такое суждение не может оказаться тотальным, а значит, и не может вполне и безусловно ограничивать иные суды, выносящие суждения в иных ограничениях, пока и поскольку мы не относим решение по решённому делу к числу таких ограничений. Если же рассуждать иначе, то это означает допускать, что ограничения, накладываемые всё далее по истории на судебные суждения могут быть взаимоисключающими, а значит, вообще исключающими и решения дел как таковых. Но так как после вынесения судом решения по «этому» делу спор может вновь оказаться перед судом, который должен будет снова выносить по нему суждение, количество споров по времени растёт по меньшей мере в абсолютном выражении, и поскольку разрешение спора судом и количество судов является заведомо конечным, то полный отказ от принципа res judicata означал бы невозможность на каком‑то этапе человеческой цивилизации разрешения судом спора вообще в конечное время.
Из сказанного следует, что имеются два, казалось бы, взаимоисключающих вывода: с одной стороны, суд не может вынести суждения, которое должно было бы навечно ограничивать в суждениях иные суды, а с другой стороны, нельзя отказаться от положительного начала в судебной деятельности в виде принципа res judicata. Рискну отметить, что такое противоречие является, всё‑таки само по себе кажущимся, и всё дело только в том, чтó именно мы понимает под термином «решение дела». А для того, чтобы понять структуру этого термина, нужно в нём увидеть две составляющие: сам спор и решение его.
Сразу же оговоримся тут, что поскольку указанный принцип res judicata есть принцип организующий лишь деятельность судов, но не являющийся критерием в рассмотрении дел, то и полагать такой принцип в качестве положительного начала может только тот, кто полагает организацию самих судов, то есть применительно к государственным судам таким «кем‑то» является именно государство. Полагать такой принцип в отношении любого негосударственного суда может лишь тот, кто организует его деятельность в разрешении споров.
Если может вообще полагать и организовывать.
Как можно обнаружить, спор состоит именно из триады: субъекты спора, объект спора и основания спора, причём объектом спора являются противоречия, выражаемые субъектами по их полному произволу, а основанием спора — причины такого противоречия, как обстоятельственного, так и правового характера. (Верховный Суд РФ, правда, постановил, что под основаниями иска понимаются только фактические обстоятельства, но надо тут отметить, что такое установление он сделал исключительно для применения статей ГПК РФ, нормативно регулирующих доступ к правосудию. Мы же рассматриваем функциональность судебной деятельности). Этой триадой описывается именно находящийся перед судом спор, и именно внутри этой триады по указанному спору принимается решение судом.
Нельзя признать тем же самым спором, что и спор между Петром и Павлом, прю между Савелием и Еремеем, даже если и то и другое касается совершенно одинаковых предметов и одинаковых оснований. Иное означало бы, что субъектными действиями вступления в спор Пётр и Павел имеют возможность ограничить возможности судов выполнять свои функции защиты прав в споре между Савелием и Еремеем, что в свою очередь, означает превращение прав Савелия и Еремея в незащищаемые, а значит, ставит их вне защиты государства по крайней мере в отношении указанных прав.
По этим же причинам нельзя признавать истинным и вынесение предмета за пределы спора, так как иное означало, что суд своим суждением не просто разрешает спор между Петром и Павлом, но также и ограничивает себя и иные суды в прочих суждениях по поводу того, что было предметом решённого им дела, а между тем, если некоторое решение суда следует из определённых причин, то это не означает, что из иных причин не может следовать иное решение, в то время как, напомню, суд не обладает полнотой всезнания, в том числе и относительно всех возможных оснований прав. Из этого, между прочим, следует, что если суд решил, что Павел неверно купил у Петра корову, и именно потому корова не принадлежит Петру, то он не может говорить, что вообще все суды не вправе считать корову принадлежащей Петру на том основании, например, что Павел продал эту корову Еремею, а тот, в свою очередь, купил её как комиссионер Петра, или подарил её Петру, или продал Петру…
Точно такая же логика не позволяет вынести за пределы спора и его основание.
Тогда, учитывая, что решение спора есть решение именно конкретного спора, описанного указанной триадой, следует выносить суждение о решении спора именно с этой позиции:
решение спора есть для субъектов этого спора выявление связи между основаниями спора и его предметом и на основании такой связи — суждение о предмете. Ничего более о решении сказать невозможно.
При изложенном понимании терминов «спор» и «решение спора» ограничение принципа res judicata формулируется почти так, как оно сформулировано в российском положительном праве:
суд не вправе рассматривать разрешённый другим судом спор — по тому же предмету, по тем же основаниям и между теми же субъектами.
Остаётся только обратить внимание на то, что выше употреблено каверзное словечко: «почти».
Рассматривая принцип res judicata, мы сформулировали его и сделали, правда, одну оговорку со словечком «почти». Впрочем, это самое «почти» включает в себя весьма важное в юридическом смысле исключение. Дело в том, что при определённых обстоятельствах суд имеет право начать новое рассмотрение того же самого дела между теми же сторонами и по тем же самым предмету и основаниям если… он выяснит для себя, что есть некоторое обстоятельство, которое уже вынесенное решение меняет в его существе (например, противоречит установленным решением обстоятельствам), а незнание суда об этом критическом обстоятельстве было вызвано такими деяниями участников процесса, которые диктовались независящими от них обстоятельствами: либо участник гражданского судебного процесса знал об указанном обстоятельстве, но был лишён по независящим от него причинам представить это обстоятельство и предупредить суд о существовании такого обстоятельства (например, не мог явиться в судебное заседание и сообщить) или же указанное обстоятельство вообще не могло быть известно этому участнику и не было известно. В первом случае происходит отмена заочного решения, во втором — пересмотр решения по вновь открывшимся обстоятельствам.
Однако во всех случаях речь идёт исключительно не о критике вынесения судом решения как процессе, а о критике этого решения как результата.
«Принцип» præjudicio
Правила præjudicio (лат. præjudicium — предварительное разбирательство или предваряющее разбирательство) в том виде, как они сформулированы в нормах, регулирующих гражданский судебный процесс в России, состоят, в сущности, в том, что некоторые обстоятельства являются предрешёнными для суда в деле, коль скоро эти обстоятельства установлены во вступившем по некоторому гражданскому (а в оговоренных законом случае и пределах и уголовному) делу в законную силу судебном акте, эти обстоятельства не доказываются вновь и не опровергаются вновь в другом гражданском деле. Однако это правило действует с весьма существенными «если».
Первое из этих самых «если» состоит в том, что правило это судом применяется тогда, когда в деле участвует круг лиц, который полностью входит в круг лиц, участвовавший в решённом деле. Иными словами: правила применяются тогда, когда круг субъектов решённого дела не просто количественно больше или равен кругу субъектов рассматриваемого дела, но каждый из субъектов рассматриваемого дела являлся участником дела решённого. Это правило сформулировано в п.2 ст. 61 ГПК РФ.
Второе условие состоит в том, что если некоторый субъект принимал участие в гражданском деле, в котором было установлено некоторое обстоятельство, то в ином гражданском деле этот субъект лишается права возражать против тех обстоятельств, которые были установлены в решённом деле. В данном случае это условие нашло свою форму в п.2 ст.209 ГПК РФ
Часто к præjudicio относится правило об освобождении от доказывания перед судом тех обстоятельств, которые признаны самим судом общеизвестными, то есть правило п. 1 ст. 61 ГПК РФ. При более пристальном рассмотрении такое правило, однако, не может считаться именно преюдициальным, то есть предрешённым для суда.
В самом деле, суд прежде чем применить указанное правило как раз обязан кое‑что таки решить. И это самое «кое‑что» есть ни много ни мало как общеизвестность обсуждаемого обстоятельства. Принять же такое решение суд должен именно по общим правилам, то есть через доказывание и оценку доказательств. Да, конечно, вполне возможно, что некоторое обстоятельство существует только как реальное общеизвестное заблуждение (например, для известного времени было общеизвестно, что нечувствительные к боли места на теле женщин суть ни что иное, как отметки дьявола и именно из этого общеизвестного, но несколько не соответствующего действительности обстоятельства исходили суды), но вряд ли законодатель, формулируя правило п. 1 ст. 61 ГПК РФ, исходил из того, что суд должен принимать в качестве истинного именно заблуждения, то есть как раз то, что является ложным. Во всех случаях, тем не менее, при применении правила п. 1 ст. 61 ГПК РФ как раз доказывание общеизвестности именно требуется. Отрицание последнего тезиса означает, что суд вообще любое обстоятельство имеет право признавать общеизвестным вне зависимости от материалов по делу, а вот последнее прямо противоречит принципу доказанности обстоятельств в гражданском деле и сводит всю оценку суда, вопреки правилу п. 1 ст. 67 ГПК РФ к внутреннему убеждению суда, никакой связи с материалами по делу с необходимостью не имеющего, а между тем, в указанном правиле п. 1 ст. 67 ГПК РФ как раз написано, что такое внутреннее убеждение именно должно иметь вполне внешние для суда основания и основания эти находятся не где попало, а именно в материалах самого гражданского дела.
Отметим теперь, что правило п. 2 ст. 209 ГПК РФ, применённое последовательно к каждому из участников процесса, порождает именно правило п. 2 ст. 61 ГПК РФ, устанавливая ещё в качестве капитального вывода, что если существует некоторое обстоятельство, которое ни один из участников гражданского судебного процесса не имеет права опровергать, а в качестве доказательства обстоятельства существует только судебный акт, вступивший в законную силу, то такое обстоятельство является ещё и для суда уже обязательным. Таким образом, для рассмотрения принципиальности præjudicio оказалось достаточным рассмотреть нечто более элементарное: обязательность для суда того, что не подлежит опровержению, и отсутствие права стороны возражать против обстоятельств, установленных вступившим в силу судебным актом, в принятии которого принимал участие субъект. Поскольку вот такие правила становятся уже и невыводимыми из других, то именно их и следует полагать принципом præjudicio в строгом смысле, а не то, что принято в литературе: принцип сам по себе не может быть выведен из чего‑то иного, в противном случае именно то, что выводимо не есть именно принцип, а проверку на принципиальность должно проходить это самое «иное».
Поскольку в сформулированных положениях, проверяемых нами на принципиальность, присутствует фактор времени: речь идёт лишь о рассмотрении дела после того, как рассмотрено другое дело, то мы сразу же вправе говорить, что если эти правила и суть начало, то во всяком случае это начало лишь положительного права, но ещё не естественного, потому что в естественном праве как в царстве идей вообще отсутствует время. То есть просто так постановил законодатель, и только в силу такого вот постановления, но не в силу законов правовой действительности подобные положения и существуют.
Действительность принципов
Мы видели, что принцип res judicata, существуя только как принцип положительный, имеет своим оправданием исключительно примирение некоторых внешних для суда данностей:
ограниченности знаний суда,
ограниченности времени принятия решения
и
абсолютную необходимость такое решение принимать и именно в указанных условиях.
И только в этом смысле, вероятнее всего, принцип res judicata является действительным, то есть существующим с некоторой необходимостью.
Что же имеет своим оправданием существование принципа præjudicio?
Тут стоит отклониться от заданного вопроса и отложить его. Большая часть оправданий подобного положительного принципа сводится исключительно к рассуждениям о целостности судебной системы и неясным ссылкам на рассмотренный нами принцип res judicata. Последнее не выдерживает никакой критики: принцип res judicata, как мы видели из изложенного, вообще неприменим к иным предметам и основаниям споров, он остаётся в своём применении строго ограниченным очень узким и определённым кругом субъектов, узким кругом оснований и узким кругом предметов, в то же время принцип præjudicio как раз и означает выход за предмет решённого дела, как минимум, не говоря уже о том, что этот принцип, как уже удалось заметить, вообще касается прежде всего процессуальных прав субъектов, прав, которые, говоря строго, именно носят субъектный характер и в своём осуществлении никак не зависят от поведения никого, кроме самого субъекта, так что если такое процессуальное право (право возражать) есть, то субъект может осуществлять его без всякого согласования с кем бы то ни было, включая, между прочим, и суд, поэтому‑то и требуется считать, что в рассматриваемой ситуации (применения принципа præjudicio) такого права, права на возражения как раз нет. Оно как раз этим принципом и ограничено.
Что же касается целостности судебной системы, то необходимо всё‑таки признавать, что в силу ст. 2 и п. 3 ст. 55 Конституции Российской Федерации целостность судебной системы не является чем‑то, что имеет вообще самостоятельную ценность, есть лишь способ организации структуры и функционирования одной из ветвей власти России, не входит в круг конституционных оснований для ограничения прав людей, а потому сама по себе эта самая целостность судебной системы вовсе не является и оправданием для существования положительного принципа præjudicio по меньшей мере в законодательстве России.
Отложить же в рассмотрении я предлагаю этот вопрос исключительно потому, что имеет смысл прежде, чем искать оправдание существованию принципа, вообще поискать другое: а не создаёт ли этот принцип серьёзных противоречий? Если создаёт, то любые поиски оправданий будут совершенно бессмысленными.
А, как мы видим из парадокса трёх процессов, именно принцип præjudicio является виной возникновения указанного парадокса. Именно этот принцип создаёт неразрешимую в силу своей внутренней противоречивости ситуацию, когда любое судебное решение становится противоречащим материалам по делу. И при этом во взаимодействии с принципом res judicata и ограничением возможного времени пересмотра судебных актов в порядке надзора принцип præjudicio делает именно внутреннее противоречие вневременным, вечным. Выход из такого положения, какое описано в парадоксе трёх процессов, суд найти может только с помощью определённых волевых действий участников гражданского судебного процесса, либо с помощью нарушения закона.
На первое как на необходимое условие разрешение спора рассчитывать ни в коем случае нельзя, так как у участников гражданского судебного процесса отсутствует обязанность перед судом помогать ему в разрешении спора, участники действуют именно в своих интересах, а обязанность разрешить спор лежит именно на суде, составляя вообще цель его существования, что же касается нарушения закона, то о нём и говорить не приходится, так как суд обязан также действовать только в соответствии с законом, а не вопреки ему.
Исходя из принципа достаточного основания, вполне можно закончить критику принципа preæjudicio простым указанием на возникновении именно из‑за применения этого принципа упомянутого парадокса. Однако приведём ещё примеры, показывающие полную несостоятельность критикуемого принципа, даже не связываясь с критикой формул, в которые он отлит, например, формулы п. 4 ст. 61 ГПК РФ, которая вообще отрывает применение этого принципа от субъекта, который участвовал в процессе, и делает установление суда по уголовному делу объективно существующим для кого угодно.
Обратите, например, внимание на явную неустойчивость формы, в которую воплощается принцип præjudicio применительно к переносу из уголовного процесса в процесс гражданский.
Скажем, в п. 3 ст. 76 ГПК Республики Казахстан аналогичная формула, хоть и связана с уголовным процессом, но всё‑таки аккуратнее обособлена только в отношении гражданского иска в нём, правда, при этом суду навязывается не только обстоятельственная сторона, но и правовая оценка.
В ст. 82 ГПК Украины применение принципа оставлено достаточно узким, зато расширены источники, к которым он применён: добавлены к уголовным ещё и административные процессы даже и без всяких намёков на гражданские иски в них.
А вот в ст. 298 ГПК Республики Болгарии формула præjudicio даже из иного гражданского дела ограничивается в применимости частью кругом субъектов, частью и вообще типами гражданских дел:
(1) Решението влиза в сила само между същите страни, за същото искане и на същото основание.
(2) Влязлото в сила решение има действие и за наследниците на страните, както и за техните правоприемници.
(3) Решението, постановено по искове за гражданско състояние, включително по брачни искове, има действие по отношение на всички.
(4) Решението влиза в сила и по отношение на разрешените с него искания и възражения за право на задържане и прихващане.
(«прихващане» это «зачёт», «задържане» это «удержание»
— прим. моё)
Замечу, однако, что ст.ст. 300 - 302 ГПК Республики Болгария всё же расширяют и круг судебных актов, создающих præjudicio, и круг субъектов для которых это правило действует.
То есть, если исходить, например, из российской или украинской формул, то в любых процессах, в которых, например, рассматриваются вопросы о гражданско‑правовых последствиях покушения на убийство пролетарского писателя М. Горького (Пешкова) со стороны Г. Ягоды, мы просто обязаны предполагать, что такое именно покушение имело место, а в гражданском процессе, в котором рассматриваются гражданско‑правовые последствия (не важно для кого) шпионажа Л. Берии в пользу ряда иностранных держав, мы должны полагать, что вот такой нелепый шпионаж так‑таки имел место, хотя ни для кого не секрет, что Л. Берия вот как раз шпионом‑то никак не был. И быть не мог.
Пусть в некотором гражданском судебном процессе Ψ с кругом участников G = (a₁, …, aₜ, …, aₙ) установлено обстоятельство φ = φ₊:
Ψ {G = (a₁, …, aₜ, …, aₙ)}[...]→(..., φ₊, ...)
Пусть теперь существует после процесса Ψ иной процесс — Δ с кругом участников Q = (aₘ, …, aₚ, …, aₗ, b₁, …, bₑ, …, bₖ) и при этом
G⋂Q={aₘ, …, aₚ, …, aₗ}.
В этом случае в процессе Δ субъекты (aₘ, …, aₚ, …, aₗ) не будут обладать правом возражать против обстоятельства φ = φ₊; в то же время любой из субъектов (bₑ, …, bₖ) такое право иметь будет.
Следовательно, процессуальные права участников процесса Δ не могут оказаться равными.
Но и это ещё не всё.
Пусть в процессе Δ в результате разрешения спора между частью его участников {bₑ, …, bₖ} будет установлено обстоятельство φ = ¬φ₊.
Δ {Q = (aₘ, …, aₚ, …, aₗ, b₁, …, bₑ, …, bₖ)}[...] → (..., ¬φ₊, ...)
В этом случае последствием процесса Δ для его участников {aₘ, …, aₚ, …, aₗ} будет и φ = ¬φ₊ и φ = φ₊ (последнее останется для них установленным как для участников процесса Ψ):
Ψ {G = (a₁, …, aₜ, …, aₙ)} [...]→(..., φ₊, ...)
Δ {Q = (aₘ, …, aₚ, …, aₗ, b₁, …, bₑ, …, bₖ)}[φ₊(aₘ, …, aₚ, …, aₗ)∧¬φ₊(b₁, …, bₑ, …, bₖ)] → (..., ¬φ₊, ...)
А если этих субъектов свяжет третий процесс Ω, в котором окажутся все субъекты всех двух предыдущих процессов Ψ и Δ, то он будет выглядеть так, только надо вспомнить, что (G⋂Q=(aₘ, …, aₚ, …, aₗ)) ⇒ ((aₘ, …, aₚ, …, aₗ) ⊆ (a₁, …, aₜ, …, aₙ)), ведь мы же ещё со школы помним, что (G⋂Q) ⊆ G:
Ω {G⋃Q}[..., φ₊(a₁, …, aₜ, …, aₙ)∧¬φ₊(aₘ, …, aₚ, …, aₗ)∧¬φ₊(b₁, …, bₑ, …, bₖ), ...] → ?
Нужно ли пояснять, что таким образом строгое применение правила п. 2 ст. 209 ГПК РФ привело не только к неравенству процессуальных прав участников гражданского судебного процесса, но и к логически противоречивым последствиям для любого из описанного выше круга участников, которые принимали участие сразу в обоих гражданских судебных процессах Δ и Ψ — {aₘ, …, aₚ, …, aₗ}, ведь (aₘ, …, aₚ, …, aₗ) ⊆ (a₁, …, aₜ, …, aₙ)?
Ну, если замучались с формализмами, то поясню вот какой картинкой.
1. В одном процессе с участием Иванова, Петрова и Сидорова было установлено, что Петров должен Сидорову 5 рублей.
2. В другом процессе, где участвовали Петров, Сидоров, Баранова и Овечкина, установлено, что Петров не должен Сидорову ничего. Скажем, это доказано Барановой и Овечкиной, ведь они же не связаны выводами первого процесса.
3. В третьем процессе оказались Иванов, Петров, Сидоров, Баранова и Овечкина. Так вот, в этом третьем процессе и Петров и Сидоров просто обязаны сразу исходить, в частности, из того, что Петров должен Сидорову 5 рублей (из первого процесса), и из того, что Петров не должен Сидорову ничего (из второго процесса).
При этом из парадокса трёх процессов хорошо видно, что даже ограниченный болгарский вариант формулы præjudicio (ст. 298 ГПК Республики Болгарии) никак не спасает от парадоксальности ситуации.
Между прочим в болгарской формуле «(2) Влязлото в сила решение има действие и за наследниците на страните, както и за техните правоприемници» есть и двузначность, Из неё самой никак не видно, к чему, собственно, относится сочетание «за техните правоприемници» (для их правопреемников) — только ли к наследникам, только ли к сторонам, или к тем и другим сразу.
Впрочем, с точки зрения некоторых особо выдающихся судей‑правоведов соблюдение законов формальной логики, кажется, вообще не является обязательным для суда, или всё‑таки соблюдать эту самую логику необходимо?
А чего вы удивляетесь, я лично держал определение кассационной инстанции в котором говорилось, что нарушение логики в решении суда первой инстанции не является основанием для его отмены. Интересно, кстати, обязан ли я теперь, как участник такого процесса исходить именно из этой посылки? При встрече с судьёй-докладчиком, которое это наваяла, надо будет спросить. Лично я, не смотря на всевозможные точки зрения выдающихся мыслителей, например, из некоторых коллегий по гражданским делам, полагаю, что строгое соблюдение законов хотя бы формальной логики является для вывода, делаемого в судебном акте, необходимым вне зависимости от указания на подобное соблюдение в каком бы то ни было положительном законе. И пусть меня проклянут за это те, кто полагает иначе, я всё‑таки останусь пока на собственной точке зрения, хотя бы она и выглядела для некоторых корифеев юридической мысли архиоригинальной.
Теперь, однако, осталось только сделать вывод, что никакого системного или телеологического оправдания существованию положительного принципа præjudicio найти невозможно, а сам этот принцип входит в противоречие и с самим собою и с другими началами права, как положительными, так и естественными, а потому является совершенно неистинным и, следовательно, недействительным. Другое дело, что он достаточно привычен, другое дело, что он придуман не составителями нынешнего ГПК РФ, а просто некритично взят из ранее существовавших кодексов. Это как раз аспект интересный и он даёт некоторое историческое оправдание, но не самому, конечно, негодному принципу, а исключительно его появлению в законодательстве. Но это историческое оправдание приведёт нас к другому положительному началу, ложному, впрочем в самом себе, к началу о необходимости для суда находить в любом гражданском процессе объективную истину, а не просто разрешать спор. И всё дело в том, что если даже принцип præjudicio действительно выводим именно из указанного принципа нахождения судом объективной истины (кстати, и последнему принципу, принципу поиска объективной истины принцип præjudicio совершенно не соответствует, так как он навязывает в качестве внешнего, объективного для суда фактора то, что носит принципиально характер лишь частичного и притом субъективного суждения), то при отказе от последнего, он становится не просто висящим в воздухе, что само по себе ещё не беда, но и вызывающим абсолютные противоречия в чуждой для него ткани иного в своих началах законодательства.
Поэтому все правила ГПК РФ и АПК РФ, основанные на принципе præjudicio, подлежат отмене.
