Идею строить срубы вместо землянок Лукьянов должен был утвердить выше.
Но от начальства пришло злостное письмо с запретом.
Иван Иванович даже руки опустил.
Но потом сказал:
— А чего ты им докладываешь? Здесь земля моя. Я построю, возьму вину на себя. Так люди хотя бы поживут в нормальных условиях. Разве они не искупили свою вину. Хотя в чём они виноваты? В том, что власть их не устраивает? Так ведь и быть такого не может, чтобы всем нравиться. Строим! А дальше видно будет!
"Кромка льда" 47 / 46 / 1
Первый сруб красовался среди землянок через два месяца.
Лукьянов осмотрел его и велел женщинам, которые жили в доме деда устраиваться в новом доме.
Все стали возмущаться, мол, строили для коменданта. Но тот упёрся и ушёл в свою землянку.
Иван Иванович пошёл за ним.
— Негоже так, Илья Ильич. Они для тебя вроде как старались. Да я уже и привык среди этого детского шума. Весело ведь. Как-то уже их не замечаю. Странно правда, что полтора десятка детей меня дедом называют. Но разве это плохо? А тут люди для тебя старались, а ты вот так…
— Не могу я, — возмутился Лукьянов. — Я вроде как и тут уже прижился. А им детей растить. Место нужно, да и чтобы не стеснять никого. Другой построим, тогда и перееду.
Но переехать во второй сруб Лукьянову не пришлось. Вместо него прислали другого коменданта.
Тот оказался свoлочью редкостной.
Придумал подъём в 4 утра и для взрослых, и для детей.
Выселил из первого сруба женщин в землянки. Второй готовый сруб запер и никого туда не пускал.
Через три недели из районного центра пришла машина с рабочими. Сруб разобрали и хотели увезти.
А поселенцам велели возвести ещё один.
Иван Иванович, пока сруб грузили на лесовоз, длинным шилом проколол машине колёса.
Сколько было сказано в адрес поселенцев нелестного! Сколько было брани и возмущений! Лесовоз со спущенными колёсами стоял до апреля 1941 года.
О нём как будто забыли. Уже и мальчишки его облазили вдоль и поперёк. Надолго он стал местом сбора детей. Ходил туда и Сенька. А дома с восхищением говорил о том, что станет водителем машины.
О лесовозе вспомнили, когда из райцентра прислали поисковую группу. Неделю назад пропал новый комендант. Он дважды не явился по приглашению в город.
Поселенцы очень даже заметили его отсутствие. Но каждый молчал и мысленно молил бога, чтобы это «зверь» не вернулся. Он не вернулся.
Следователи, прибывшие с поисковой группой, допрашивали каждого.
С собой забрали шестерых подозреваемых.
Среди них оказался Герман.
Гуля места себе не находила от горя.
Савелий как мог её поддерживал.
После допросов обещали вернуть мужчин в поселение. Но прошёл уже месяц, а их всё не было.
Не было у людей и коменданта.
Временно все слушались Ивана Ивановича. Опять начали строить срубы.
Тот разобранный поставили на место, и женщины вернулись туда.
А в конце мая вернулся Лукьянов.
Поселенцы подкидывали его, кричали радостно:
— Наш благодетель вернулся! Наш благодетель!
Лукьянов обрадовал людей.
Сказал, что их поселение переименуют в артель. Ежегодно артель должна сдавать 15 срубов. За строительство домов обещали платить деньги.
Сумма не указывалась, но Лукьянов обещал, что жизнь улучшится.
Ему верили.
А как можно было не верить человеку, который на свою зарплату покупал провизию для всех поселенцев, который за «своих» людей смог замолвить словечко?
В протоколе, который привёз с собой Илья Ильич, было написано, что две семьи в год могут воспользоваться лесом и построить себе дом.
Семьи выбирались голосованием. Поначалу предполагалось, что разрешение будут давать только тем, кто работает лучше всех.
Но лодырей в поселении не было. Все трудились, никто не отлынивал от работы.
Всем хотелось жить.
Иван Иванович был счастлив.
— Вот уж не думал, что на старости лет буду радоваться людям, — говорил он Насте.
Егор последнее время был совсем плох. Его мучили головные боли. Да такие сильные, что он кричал громко, пугая детей.
Ярослав давал ему палку, тот её зубами сжимал во время сильных приступов.
С этой палкой во рту 1 июня 1941 года Егор сделал последний вдох.
А 2 июня Настя родила ещё одного сына. Назвала его в честь отца Егором.
***
Тамара расцветала на глазах.
Иван Абрамович сдержал обещание и «Лесная любовь» вышла в обновлённом варианте.
18 мая 1941 года Тамаре исполнилось пятнадцать лет.
И именно в этот день Соня взяла из детского дома ещё одного мальчика, назвали его Иосифом.
Он был двух недель от роду. Соня смогла найти для него кормилицу. Миловидная молодая женщина поселилась в их квартире.
Тамара была вне себя от злости.
Она только-только начала привыкать к Митечке, а тут новый ребёнок. Он кричал и мешал учить роли. Тамара накрывалась одеялом, затыкала уши, повторяла про себя слова. Но жить в квартире Сони и Рони становилось уже невыносимым.
Жан то появлялся, то исчезал.
Вопреки опасениям Ивана Абрамовича и Сони, Жан не просил у Тамары ничего. Не заставлял следить ни за кем. Он приезжал дней на пять, потом уезжал на пару недель.
В день рождения Тамары впервые с их знакомства не сдержал обещание.
Она сидела в своей комнате и злилась на Жана, на Соню, на весь белый свет.
Выглядывала в окно, плакала, выгоняла из комнаты назойливого Митечку.
Хотелось, чтобы пожалели, даже просто поздравили с днём рождения. Но Соня, увлечённая своим новым ребёнком, даже забыла об этой дате. Не вспомнил и Роня.
Собрав свои вещи, Тамара вышла из комнаты.
Соня и Роня суетились, что-то готовили, громко смеялись. Кормилица пыталась успокоить Иосифа. Митечка строил из деревянных кубиков что-то похожее не колодец.
Никто не остановил Тамару.
Она прошла тенью.
Даже громкий хлопок дверью никого не заставил оглянуться.
Тамара, рыдая, шла по улице. Иногда оглядывалась, всё думала, что за ней бежит кто-то.
Никого не было.
Дошла до театра.
Он сегодня не работал, но двери были открыты.
Внутри оказался Иван Абрамович.
Он был одет в дорогой костюм и высокую цилиндрическую шляпу, совершенно неподходящую ему.
Тома улыбнулась невольно.
— А ты чего здесь? — удивился Иван Абрамович.
— Пожить можно?
— Да живи… А дома чем не так?
— Всё так. Я на время, роль выучу, там мешают.
— А-а-а, ну до вечера! — сказал торжественно Иван Абрамович и выпорхнул из театра.
Тамара не придала значения словам «до вечера».
Охранник, как стемнело, запер двери.
Ближе к девяти стали тарабанить.
Тамара испугалась. Вышла в холл.
Охранник вытащил из сейфа револьвер. Осторожно спросил:
— Кто там?
— Открывай! Ты чего нашу именинницу прячешь? — голос Сони звучал очень радостно.
Тамара была удивлена тому, что приёмная мать пришла за ней.
Охранник открыл дверь.
Шумная толпа ворвалась в театр.
Все окружили Тамару.
Совали ей в руки подарки. Роня поднял её на руки и посадил на плечо. Тамара расхохоталась.
— С днём рождения! — во всё горло кричала Соня. — Глупенькая! Чего же ты сбежала, дочка?! Мы с Роней обожаем тебя! Ты у нас такая взрослая теперь. Молодая, привлекательная, талантливая. Замечательная актриса! А сколько у тебя впереди ещё нового и прекрасного!
Томочка, возвращайся домой, мы тебя очень любим!
Тамара смеялась. Актёры, поздравив её, разошлись по домам. А в квартире Сони был праздничный ужин.
На нём присутствовал Иван Абрамович.
Стол ломился от вкусных блюд.
Даже по прошествии многих лет Тамара не могла понять, где Соня всё это покупала.
На следующий день Тамара потянулась в постели и улыбнулась счастливо.
В комнату зашла Соня. Пожелала доброго утра и протянула Тамаре записку.
— От Жана, — прошептала она. — Читай поскорее, мне тоже интересно, куда он пропал.
Тамара распрямила свёрнутый в несколько раз листочек и прочла:
— Моя милая Томочка, мой нежный цветочек! Я ранен и нахожусь в госпитале. Навести меня, я скучаю. Жан…
Тома вскочила с кровати, засобиралась.
— Я с тобой! — воскликнула Соня.
Продолжение тут
