Воспоминания участников тех или иных боевых действий обладают очень важным и ценным качеством: они позволяют за сухими словами сводок и приказов увидеть живую картину событий, ставших историческими, передать мысли и чувства их героев.
Всего одна строка: «Такой-то полк штурмовал такую-то высоту...» А что стоит за этими, много раз прочитанными в разных книгах словами?
В поисках ответа на этот вопрос мы обращаемся к мемуарам Алексея Федоровича Рудакова – участника Сталинградской битвы с первых до последних ее дней. В июле 1942 он участвовал в боях на дальних подступах к Сталинграду в составе 181-й стрелковой дивизии 62-й армии. Тогда его 186-й стрелковый полк почти весь пал в районе Суровикино. От 3-х тысяч человек осталось всего несколько десятков... Ему удалось выжить. Позже, когда бои начались в городе, и до конца битвы воевал уже в 64-й армии в должности сначала заместителя командира, а потом начальника штаба 76-го отдельного стрелкового батальона. Впоследствии Алексей Рудаков прошел всю войну, закончил Военную академию им. М.В. Фрунзе, был награжден многими орденами и медалями. Все это время Алексей Федорович вел дневник, где содержится, по его словам, «живая история тех дней». Эти записи и легли в основу статьи, написанной им после войны, в 1960-м году.
Но прежде, чем предоставить слово автору, позволим себе обозначить канву тех событий, о которых пойдет речь в статье.
10 января 1943 года началась операция «Кольцо» по ликвидации окруженной в районе Сталинграда немецко-фашистской группировки. Выполняя ее замысел, войска Донского фронта должны были мощными ударами расчленить вражескую группировку и уничтожить ее по частям. В 8 часов 05 минут началась артподготовка. 7 тысяч орудий и минометов в течение 55-ти минут шквальным огнем разрушали оборону немцев. В 9 часов утра пехота и танки перешли в наступление. В метель и мороз под сильным огнем противника наши войска упорно продвигались вперед. 57-я и 64-я армии действовали на южном секторе кольца окружения. В полосе их обороны противник удерживал позиции по северо-восточному берегу балки Караватка и по юго-западному берегу реки Червленой. В ночь на 11 января его сопротивление было сломлено. Далось это очень непросто – каждый километр брался с боя. Войска 36-й гвардейской, 204-й, 169-й стрелковых дивизий при поддержке 90-й танковой бригады, 166-го и 38-го танковых полков штурмовали опорные пункты немцев в районе высот 111,6 и 140,3.
Это, по воспоминаниям командующего 64-й армией генерал-лейтенанта М.С. Шумилова, «позволило его войскам прорвать рубеж врага на участке хутор Попов – высота 111,6 и к исходу 14 января овладеть совхозом «Горная Поляна», что приближало их к захвату внутреннего обвода немецкой обороны.
Один из эпизодов этих боев и описан в статье Алексея Рудакова.
«В морозный январский день 1943 года на южном крыле 64-й армии генерала Шумилова командир части говорил солдатам одного из своих подразделений: «Вы видите сами, что взять высоту 111,6 атакой с фронта очень трудно. Восемь мощных огневых точек на ее юго-восточных скатах замурованы глубоко в землю. Они замыкают подступы к селу Варваровка, хутору Цыбенко и выход к станции Воропоново, с овладением которой будет близко к завершению внутреннее кольцо окружения Сталинградской группировки противника. Чтобы взять высоту без больших потерь, нужно внезапно захватить хотя бы одну из огневых точек. Система огня будет нарушена. Кто желает добровольно выполнить эту задачу?»
«Рядовой Мельников!» - не задумываясь, бойко ответил высокий широкоплечий солдат. «Сержант Васюков! Рядовой Михайлов! Рядовой Насыров!». Перебивая друг друга, десятки солдат и сержантов спешили назвать свои фамилии.
За час до рассвета, зарывшись в снег, два отважных солдата, одетых в белые маскировочные халаты, поползли к намеченному для захвата огневому сооружению противника. Немецкие наблюдатели каждые две – три минуты освещали местность ракетами. Метр за метром смельчаки двигались все ближе к цели. Минные поля уже позади. Большой, врытый в землю блиндаж немцев был почти рядом, в 30 метрах, но путь к его обходу преграждал проволочный забор, наполовину занесенный снегом. Днем этот забор не просматривался.
С большим трудом Насырову удалось проползти под нижнюю нитку колючей проволоки. Михайлов, следовавший за ним, зацепил проволоку. Внезапно загремели пустые консервные банки и несколько звучных колокольчиков, подвешенных к забору. В ту же минуту в расположении немцев взвились осветительные ракеты и хлестнули пулеметные очереди. С грозным шелестом и воем неслись снаряды и мины в сторону нашей обороны. Михайлов и Насыров замерли в снегу. Из блиндажа в ход сообщения выскочили два немца. «Хальт! Хенде хох!» - послышался угрожающий окрик, и вслед за этим автоматная очередь вздыбила снег рядом с Насыровым. Затем еще окрик и снова очередь, но пули ложились где-то левее. «Заметили нас или нет», - сверлила мысль голову Михайлова, - если да, то немедленно дать ответную очередь по этим немцам и, используя гранаты, открыто ворваться в блиндаж». В это время Насыров осторожно толкнул стволом автомата ступню левой ноги Михайлова. Посмотрев в его сторону, но в предрассветной мгле не видя выражения лица, Михайлов догадался, что его боевой товарищ ранен в ногу. Он сразу почувствовал, как нестерпимо коченеют его собственные руки и ноги, а сердце, стучавшее до этого громко и часто, вдруг затихло в холодном оцепенении.
Немцы уже без окриков дали еще несколько очередей и уходя в блиндаж, громко смеялись, полагая, что тревога была ложной. «Как быть?» - думал Михайлов, - «Насыров ранен. С каждой минутой ему будет все хуже. Что делать?» Тут в тяжелые мысли Михайлова вплелись слова командира части, который инструктировал их перед выходом на задание:
«Ошеломляющая смелость потому так и называется, что она озадачивает противника. Он теряется и несмотря на превосходство в силах легко может быть побежден. Но если дать врагу опомниться, тогда... Помните, что в критический момент борьбы минута промедления смерти подобна...»
У Михайлова созрел дерзкий план. Он быстро подполз к Насырову и тихо сказал: «Автоматным огнем не подпускай немцев, если они по ходу сообщения на окрики будут бежать к блиндажу. А с этими – он кивнул в сторону вражеского укрепления – я сам справлюсь».
Делая ловкие движения, Михайлов подполз к ходу сообщения и увидел немца, который набирал в котелок снег с бруствера. Он стоял спиной к Михайлову. Их разделяло расстояние в 5 метров. Из полуоткрытой двери блиндажа доносились голоса и слабые звуки губной гармоники. Было ясно, что там не менее 4-5 человек. «Ганс! Ком, ком!» - кто-то позвал, и немец, набиравший снег, быстро нырнул в дверь. В ту же минуту Михайлов спустился в ход сообщения, осторожно подошел к двери, рывком открыл ее и метнул гранату. Раздался глухой взрыв и вместе с ним дикие вопли немцев. Михайлов рванулся в черную пасть блиндажа, дал очередь из автомата и посветил карманным фонариком. Тяжелый пулемет стволом был направлен в амбразуру. Ящики с патронами и три убитых немца валялись на полу. В тот же миг в бледной полоске света фонарика блеснул нож в занесенной для удара руке немецкого офицера. Михайлов отскочил, но было поздно. Жгучая боль полоснула правую часть груди. Он успел нажать спусковой крючок автомата. Как сквозь сон услышал слабый стон немца и его падение. Ноги подкашивались. Падая, Михайлов напрягал все силы, чтобы не потерять сознание. Он подтянул автомат к голове, зубами взял его за плечевой ремень, и оставляя окровавленный след, медленно пополз к выходу.
Насыров, превозмогая боль в коченеющей левой ноге, добрался до хода сообщения и приготовился стрелять. Немцы переполошились и подняли беспорядочную стрельбу по всей высоте. Группа солдат бежала по ходу сообщения к блиндажу. Длинной автоматной очередью Насыров остановил их. С криками «Ахтунг! Рус!» они бежали назад, оставляя убитых.
«Сигнал... ракету...», - едва услышал Насыров знакомый, но слабый и изменившийся голос Михайлова. «Насыров! Подай сигнал своим!» - еле слышно повторил Михайлов, и голова его беспомощно ударилась об мерзлую землю. Встрепенулся Насыров, и в голубеющее небо взвилась красная ракета. В ответ прогремело мощное «Ура!», заглушаемое канонадой наших пушек. Атака началась...
В мае 1943 года на Миус-фронте, у станции Матвеев Курган, в блиндаж к командиру части зашли два сержанта. Судя по внешности, один русский, а другой казах. На груди каждого из них был орден Красной Звезды и золотая нашивка. «Товарищ подполковник!» - доложили они – «Сержант Михайлов и сержант Насыров прибыли из госпиталя в ваше распоряжение».
Подготовила зам. зав. информационно-издательским отделом Музея-заповедника Татьяна Приказчикова