Рассказ к истории его жизни, как пример его храбрости и любви к солдату (пер. с французского)
Вот маленькая картина, писанная в то время, когда войско было на Пруте, по поводу одного личного действия моего покойного моего отца. Если вы найдете приличным, можно было бы прибавить этот рассказ к истории его жизни, как пример его храбрости и любви к солдату.
Армия была снабжена рогатками, так как принуждены были их употреблять в эту войну (здесь русско-турецкая война 1710-1713). Один отряд, вступил в рукопашный бой с неприятельским отрядом, в виду всей армии. Мой отец увидел солдата, который отделился от своих товарищей и которого один турок, собирался убить саблей сейчас же.
Он велел открыть загородку, один бросился к нему на помощь, убил турка из пистолета, поймал лошадь, которую подарил императрице Екатерине, a себе на память оставил джигита (?), который и сегодня находится в моей рюсткамере (здесь собрание оружия).
Под этой картиной находится точное описание сил обеих армий, сделанное на месте (отсутствует), так же как и портрет моего отца, который очень похож: платье совершенно такое как то, которое было на нем надето и лошадь той же масти, как та, на которой он ездил.
Я слышал, что даже Петр I находил, что мой отец слишком подвергался опасности и приказал вперед не пускать его за рогатки.
(копия с рассказа графа Петра Борисовича Шереметева, им доставленная историку Миллеру (здесь Герхард Фридрих Миллер (Фёдор Иванович Миллер)) и хранящаяся в Московском архиве министра иностранных дел).
Возможное описание боя, извлеченное из "Записок бригадира Моро де Браза о походе 1711 года" (в переводе А. С. Пушкина, с его же предисловием и примечаниями "Современник", т. 4)
9-го июля с утра войско и обозы потянулись, и только малая часть успела переправиться, как более 30000 татар явились перед лагерем. Войско остановили и тотчас выстроили в боевом порядке под прикрытием рогаток (здесь заграждение).
Пикет отозвали; по приказанию генерала Януса (фон Эберштедта) два батальона гренадер поставлены были на оба фланга и в сем расположении стали ожидать приближения татар, дабы угостить их картечью из тридцати орудий. Фельдмаршал (Шереметев), генерал барон Денсберг (Николай Фридрих), генерал-лейтенант барон Остен (Кристиан Георг) и бригадир барон Ремкимг приехали из нового лагеря, где они находились с прошедшего дня.
Фельдмаршал был очень доволен мерами, принятыми генералом Янусом для защищения старого лагеря в случае нечаянного нападения. Он отослал генерала Денсберга с его бригадиром к новому лагерю для охранения оного, а в старом оставил только генерал-лейтенанта Остена под начальством генерала Януса с полками, не успевшими еще переправиться. Их было довольно против и вдвое большего числа татар.
Но как они час от часу умножались, то фельдмаршал приказал казакам и молдаванам (находившимся в новом лагере) прогнать и преследовать неприятеля. Они пустились с быстротою неимоверною, но которая час от часу более и более ослабевала. С обеих сторон все кончилось скаканием да кружением.
Один капитан, родом венгерец, вступивший в службу его царского величества, так же как и многие из его соотечественников, после падения его светлости принца Рогоци (здесь Ференц II Ракоци), находился в лагере с несколькими венгерцами в надежде быть употребленными в дело. Он уговорил отряд казачий поддержать его, обещаясь доказать, что не так-то мудрено управиться с татарами. Казаки обещались от него не отставать.
Он бросился со своими двенадцатью венгерцами в толпу татар и множество их перерубил, пробиваясь сквозь их кучи и рассевая кругом ужас и смерть. Но казаки их не поддержали, и они уступили множеству.
Татары их окружили, и все тринадцать пали тут же, дорого продав свою жизнь: около их легло 65 татар, из коих 14 были обезглавлены. Всех менее раненный из сих храбрых венгерцев имел 14 ран. Все, бывшие, как и я, свидетелями их неуместной храбрости, сожалели о них.
Даже наши конные гренадеры, хоть и русские, то есть хоть и не очень жалостливые сердца, однако ж просились на коней, дабы их выручить; но генерал Янус не хотел взять на себя ответственность и завязать дело с неприятелем (кажется, русские варвары в этом случае оказались более жалостливыми, нежели иностранцы, ими предводительствовавшие (прим. Пушкина)).
Пока татаре привлекали на себя наше внимание, генерал Янус, предвидя, что наше отступление могло быть обеспокоено еще большим числом татар и даже самими турками, приказал переправить все корпусные экипажи, всех лошадей драгунских и прочей кавалерии и остальные экипажи офицеров, дабы тем удобнее отступить до нового лагеря теснинами, ведущими к мостам, что и производилось во весь тот день и в ночи.
Между тем татаре, не видя никакого движения в лагере, где полки наши стояли всё еще в боевом порядке за рогатками, ожидая смело их нападения, около третьего часа пополудни отступили, наскакавшись вдоволь, и таким образом дали генералу Янусу возможность безопасно переправиться в новый лагерь, куда вступил он самый последний (10 июля).
