Привет, с вами Игорь Рабинер!
Олегу Романцеву 4 января — 69 лет! В качестве поздравления великому тренеру — отрывок из его монолога в вышедшем недавно первом томе «Спартаковских исповедей». Будьте здоровы, Олег Иванович!
«Вот громкую современную музыку Николай Петрович не переносил. Называл ее, переиначивая название группы «Boney M», — «Бэнимэ». Что-то я в этом плане у Старостина перенял. Как-то, уже в девяностых, ехали по Германии, и футболисты завели кассету слезливую — группы «Ласковый май». И крутили долго-долго, по несколько раз каждую песню. Я в конце концов ее взял и выбросил из автобуса, потому что всему должен быть предел. Крутят одну и ту же вещь двенадцать часов... У Николая Петровича терпение тоже иногда заканчивалось.
Я всегда любил читать, но таким умным и начитанным человеком, как Старостин, стать и не мечтал. С ним всегда было приятно общаться, и это обогащало. А читал, повторюсь, я много — мне просто заниматься больше нечем было! Не было других интересов, только книги и футбол.
Очень любил и люблю рассказы Чехова. Тем более что слышал: такие короткие, но емкие истории писать сложнее, чем романы. Люблю юмор Гоголя, в свое время прочитал всего Достоевского. Наверное, каждый жизненный период, каждое настроение требует своего писателя и даже какой-то отдельной книги.
Не смог бы однозначно сказать, кто мне ближе по духу — Старостин или Бесков. Каждый в своем роде. Один — великолепный психолог, в общении очень приятный и мудрый. Второй — отличный тренер и довольно жесткий человек. То есть на поле я бы хотел быть с Бесковым, а в жизни — со Старостиным.
То, что я, в уже достаточно взрослом возрасте, стал спартаковцем, вобрал в себя философию «Спартака» всей душой, — это однозначно заслуга Деда. Сто процентов!
Был еще случай, когда меня только назначили старшим тренером. Точнее, получилось так: с Константином Ивановичем у них не заладилось, и были объявлены выборы. Но, по правде говоря, Николай Петрович с президентом клуба Юрием Шляпиным хотели меня. Вызвали в Москву. А у меня тогда, слава богу, в «Спартаке» из Орджоникидзе все хорошо было: команда к концу сезона заиграла, и, думаю, на следующий год мы могли бы поставить задачу выхода в высшую лигу. И вот приезжаю к Старостину, говорю, что у меня все в порядке, хочу еще на несколько лет там остаться...
- Нет, тебе надо переходить в «Спартак», — твердо сказал Николай Петрович.
Ни причин не назвал, ни аргументов не привел — ничего. Но раз он сказал «надо» — значит, надо. Это на всю жизнь врезалось в мою память. Поехал в Орджоникидзе, вернулся в Москву, причем в Осетии рассчитался — хотя выборы еще не прошли...
И вот мы играем первый матч с «Жальгирисом», который в то время был хорошей командой, закончил предыдущий чемпионат Союза на пятом месте. Перед игрой Старостин подходит ко мне и говорит:
- Олег, если мы сегодня проиграем, у нас с тобой в лучшем случае отнимут партбилеты.
В лучшем случае, понимаете?!
- Нет, Николай Петрович, не должны проиграть, — отвечаю я.
В итоге не просто победили, а 4:0.
А когда в апреле в Киеве с «Динамо» Валерия Лобановского встретились, он уже ничего не говорил. Мы шли на первом месте, показав, что выбор Старостина был оправдан. В конце концов, проиграли бы киевлянам — ничего страшного, у них была отличная команда. Но и там мы выиграли, 4:1, и партбилеты у нас уже никто бы не отобрал!
На московской Олимпиаде я был капитаном сборной СССР, поэтому в КПСС и вступил. Нам с Бесковым, который ту команду возглавлял, сказали:
- Главные люди в команде — тренер и капитан — должны быть партийными!
Не то что я был сильно против. Мы все — дети своего времени, я с удовольствием вступил в партию и сейчас не отрекаюсь. Не стал после путча 1991 года билет сжигать. Он у меня до сих пор дома. Может, я и разуверился в чем-то, это вполне естественно. Но я не крыса, которая с корабля бежит. Хотя членские взносы давно не платил...»
