Проблема сталинизма, репрессий, культа личности уже давно занимает ученых, находится в центре общественных дискуссий о прошлом и будущем. По этому вопросу написано огромное количество литературы. Точки зрения самые разнообразные и противоречивые. Чтобы сделать какой-то вывод об этом сначала надо обратиться к фактам.
Хорошо известно, что к 1929 году во внутрипартийной борьбе полную победу одержал И. В. Сталин, который смог привести на ключевые посты в партии и государстве своих сторонников, таких как Молотов, Микоян, Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе. Партийной пропагандой из фигуры Сталина стал формироваться образ «вождя народов», главного мудреца, верного ленинца и т.д. Т. е. начал создаваться культ личности Сталина.
Уже в конце 1920-х начинаются первые процессы, которые обычно считают политическими: «Шахтинское дело», «Академическое дело», дело «Промпартии» и др. В 1930-31 гг создается ГУЛАГ. Заключенных активно используют на стройках коммунизма. Репрессии усилились после убийства 1 декабря 1934 года руководителя ленинградской партийной организации С. М. Кирова. Ужесточилось законодательство, введен упрощенный порядок рассмотрения дел.
Апогеем репрессий считается 1937-1938 гг. Созданы внеконституционные органы, которые приговаривали людей к заключению в лагеря или к высшей мере наказания – тройки НКВД. В 1936 - 1938 гг расстреляны Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков. Репрессии прокатились по партийному, государственному, репрессивному аппаратам, а также по армии. В 1938 году был расстрелян М. Н. Тухачевский, обвиненный в заговоре против Сталина.
Таковы факты. Они свидетельствуют прежде всего о суровой борьбе за власть в СССР 1930-х гг. Но может ли жестокая борьба за власть говорить о негодности социальной системы? Вряд ли. История знает сотни примеров жесточайших схваток за власть между представителями элит, но они почти никогда не преподносятся как признак, порочащий систему в целом (для примера можно взять участие Брута в убийстве Цезаря, резню, устроенную Хлодвигом в отношении родственников, судьбу Ивана VI Антоновича, заговоры Екатерины II или Александра I, многочисленные политические убийства в США и многое другое).
Поэтому неслучайно одним из самых главных вопросов явилась проблема числа репрессированных, которая была призвана показать, насколько глубоко репрессии проникли в толщу общественных слоев, насколько сильно коснулись они обычных людей.
По очень известным, но далеким от действительности данным А. И. Солженицына это были десятки миллионов расстрелянных. А между тем, согласно подтвержденным документально сведениям, с 1921 по 1954 гг за контрреволюционные преступления было осуждено около 4 млн человек, из них около 700 тысяч приговорены к высшей мере, примерно 2,3 млн заключены в лагеря на различные сроки (до 25 лет), примерно 740 тысяч были выселены или сосланы. Эти цифры включают в себя и тех, кто с оружием в руках сопротивлялся режиму. Детально изучавший этот вопрос историк В. Н. Земсков, которого вряд ли можно заподозрить в необъективности, пришел к выводу, что за весь сталинский период репрессии так или иначе затронули около 10 миллионов человек, что в целом составило около 2,5 процентов населения. Иными словами 97,5 процентов населения СССР никак не были затронуты репрессиями.
Однако в учебниках по истории (как школьных, так и вузовских) дается очень узкое и однобокое толкование эпохи. Оно состоит в том, что жестокий тиран Сталин захватил власть, начал третировать все общество и в итоге завел страну в тупик исторического развития, из которого она в итоге так и не смогла выпутаться, и в 1991 году произошел закономерный процесс ее распада. Учебники пронизаны утверждениями об антигуманной сущности мобилизационной сталинской модели, об атмосфере страха, созданной властью, которая использовала ее в своих корыстных целях и т.д. и т. п. Словом, объяснения сводятся к тому, что Сталин узурпировал власть, и суть эпохи составляет воплощение его личной жестокости в бессмысленных репрессиях.
Среди отечественных ученых этот подход не является преобладающим. Как писал современник Сталина ученый А. А. Зиновьев, «Понять историческую эпоху такого масштаба, как сталинская, это не значит описать последовательность множества ее событий и их видимую причинноследственную связь. Это значит понять сущность этого нового общественного организма, который созревал в эту эпоху».
Для Зиновьева сталинское время – это «юность реального коммунизма», созревание коммунистического советского общества. Он считал сталинизм выражением реального хода истории, «добровольным творчеством многомиллионных масс людей…». С точки зрения Зиновьева если и было влияние личных качеств Сталина на ход развития событий, то состояло оно вовсе не в том, что Сталин (как это принято считать) своей патологической жестокостью и коварством смог поставить под свой контроль весь аппарат власти и править подобно царю, наслаждаясь своим всесилием и т. д. С точки зрения Зиновьева такие рассуждения – это чепуха. Его же мнение состоит в том, что победа Сталина и тот факт, что целый период в истории страны носит именно его, а не чье-то другое имя, произошел только лишь благодаря тому, что Сталин и его соратники лучше других смогли уловить так сказать «дух времени» и удачнее других вписаться в неумолимый ход общественных процессов. Говоря словами Зиновьева, они «наиболее адекватно выражали сущность потребностей той эпохи и ее объективные тенденции».
«Масштабы исторической личности определяются не умением долго и красноречиво болтать, а именно степенью адекватности тому движению массы, на роль руководителя которой ее вытолкнули обстоятельства. Масштабы исторической личности определяются … тем, насколько его [деятеля] личная деятельность совпадает с объективными закономерностями нарождающегося общества и насколько она способствует реализации его объективных тенденций». Гениальность Сталина состоит не в его умении оценивать общество, не в умении изучить это общество или в чем-то подобном. Его гениальность состоит в его уникальном «умении сыграть роль, заданную ему историей. Великие исторические личности не столько творят историю, сколько вытворяют истории, история же сама творит их по образу своему и подобию».
Но почему же в учебниках все описывается совершенно иначе? Ответ на этот вопрос не сложен. Дело тут в том, что изучением сталинизма отечественные ученые начали заниматься лишь во времена перестройки, то есть в условиях когда сформировался совершенно определенный социальный заказ со стороны «прорабов» нового общества.
И здесь наши ученые открыли для себя западную англоязычную советологию. Последняя, возникнув еще в довоенный период, окончательно оформилась как научная дисциплина уже в период зарождения холодной войны – в конце 1940-х – начале 1950-х. И первой стройной концепцией советской общественной системы, а именно сталинской системы, являлась теория тоталитаризма. Это был в значительной степени идеологический продукт холодной войны, созданный не историками, а политологами. Основатели теории Х. Арендт, Зб. Бжезинский и др. считали, что мир делится на свободные и открытые страны запада, которые развиваются естественным (правильным) путем и закрытые тоталитарные общества, удел которых – тирания, репрессии, деградация и саморазрушение. В репрессиях периода Сталина эти авторы усматривали ни что иное, как исчадье тоталитаризма, жестокие проявления закрытого типа общества, представляя политические чистки, поиск врагов народа и др. лишь выражением деспотизма и патологической жестокости Сталина и проявлением нежизнеспособности советской системы.
Однако уже в 1960-е гг в связи с изменением политической обстановки в СССР и в мире в целом, в связи с войной во Вьетнаме на западе были предприняты попытки пересмотра всей концепции советской истории и в частности сталинизма. Этот пересмотр базировался главным образом на теории модернизации.
Для нового поколения западных историков (именно историков, а не политологов) советский опыт выглядел далеко не таким мрачным, как считалось ранее. И такая методологическая позиция постепенно утвердилась. Западные специалисты подошли к оценке сталинского периода с иных позиций, обратили внимание на такие аспекты, как социальные отношения и культура, неоднородность советского общества и наличие у него собственных интересов, не идентичных интересам власти. Трактовка «тоталитаристами» таких вопросов советской истории, как абсолютная единоличная власть Сталина и полное соответствие между партией и реализуемой ей идеологией были аргументированно поставлены под сомнение. Пересмотр сторонниками нового подхода тезисов «тоталитаристской» теории привел к тому, что он получил название «ревизионистского». Появилось целое поколение историков, которые по-новому смотрели на советскую историю. Одной из ярких представительниц этого направления стала Ш. Фитцпатрик, работы которой отличались оригинальностью подхода и глубиной анализа.
«Ревизионисты» впервые стали рассматривать историю СССР в качестве составляющей мировой истории с присущими ей процессами, характерными и для других стран, например, процессом модернизации, то есть переходом от традиционного общества к индустриальному. Таким образом, Советский Союз переставал выглядеть неким искусственным и «неправильным» обществом. Как мы помним, о естественности исторического развития сталинского СССР писал и Зиновьев.
Именно этот подход был преобладающим на Западе в постсоветский период, да и ранее - в 1980-е годы. Но он, как уже было отмечено, не соответствовал сложившемуся на тот момент социальному заказу в СССР и затем в России.
В 1990-е годы в англоязычной историографии этот подход получил дальнейшее развитие и на его базе возник «постревизионизм» или ревизионизм второй волны. Среди историков этого направления выделяются Дж. Гетти, Р. Мэннинг, предлагавшие новые идеи для оценки сталинского периода. Особенно большой резонанс вызвала книга Р. Терстона «Жизнь и террор в сталинской России, 1934–1941». Главные выводы автора, вызвавшие очень острое обсуждение, состояли в том, что сталинский террор в том виде, в котором он преподносился исследователями ранее, на самом деле никогда не существовал. Сталин, считал автор, не планировал террор. Террористические меры затронули абсолютное меньшинство населения, а именно представителей элиты. «Многие советские граждане в 1930-е гг. узнавали о терроре только из газет или выступлений руководителей». Большинству же людей сталинская система обеспечила возможность продвижения вверх и участия в общественной жизни. Схожие взгляды имела исследователь С. Дэвис. А советолог Дж. Хаф вообще считал, что жертвами сталинских репрессий стали всего 10 тысяч человек.
И дело не в том, как назывались те или иные подходы, в рамках которых создавали свои работы историки. Дело в том, что научная мысль продолжала развиваться и искать новые способы наиболее точного отражения сталинской действительности.
Приведем мнение проницательного немецкого историка Й. Хелльбека, который высказывая претензии как к тоталитаристам, так и к ревизионистам, предлагает и свое собственное видение.
Он, в частности, акцентирует внимание на идеологии, как важнейшей составляющей жизни советского человека. Работая в актуальном сегодня направлении микроистории, автор спускается на уровень конкретных людей, исследуя их личные дневники. Он предлагает рассматривать идеологию как приспосабливающуюся силу. «Она сохраняет свое влияние в той мере, в какой продолжает действовать на уровне индивидов, идеологически применяющих ее к себе и к окружающему миру». Почти все революционные преобразования сталинского времени и в том числе политические чистки производились и воспроизводились «самими советскими гражданами, которые неустанно рационализировали непроницаемые политические программы и таким образом являлись идеологической силой, действующей наравне с лидерами партии и государства». То есть с этой точки зрения общество, люди перестают быть лишь объектом, в отношении которого действовала тираническая власть «неправильного» государства, а приобретают субъектность, становясь равноправными участниками исторического процесса.
Можно было бы и дальше продолжить этот довольно колоритный перечень подходов, концепций и взглядов на сталинскую эпоху, но как представляется, и приведенных здесь идей достаточно, чтобы понять, что точка зрения, преобладающая в современных российских учебниках по истории СССР является однобокой, примитивной и устаревшей, а потому требует пересмотра.
Разумеется, на страницы школьного учебника нельзя поместить все те академические дискуссии, которые ведутся в науке. Но очевидно и то, что безраздельное господство тоталитарной парадигмы при интерпретации истории Советского Союза и в частности, сталинского периода не идет на пользу отечественному историческому образованию. Эта концепция безнадежно хоронит будущее нашей страны в известной формуле «конца истории» выдуманной когда-то в эйфории от разрушения СССР. В этой схеме России отводится сугубо второстепенная, периферийная и обслуживающая роль в мировом эволюционном процессе, на что она никогда ранее не соглашалась, даже после поражения в Крымской войне и после иностранной интервенции и разрухи начала 1920-х. Прививать такие взгляды подрастающим поколениям – значит смириться с этим.
