Петр I — наверное, самый противоречивый правитель в истории России. Славянофилы-консерваторы осуждали насаждение им западных обычаев в русской культуре, западники-либералы не одобряли насильственные методы и усиление личной власти царя. Историк Дмитрий Тараторин в книге «Отец/Антихрист. Дело Петра Великого» объясняет, почему именно это противоречие позволило ему раскрыть исторический потенциал России. Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги, посвященный новому типу людей, который сформировал Петр Великий. Согласны ли вы с типажами, которые выделил автор?
Петровские русские
Когда отхлынула кровавая волна первых революционных лет, из-под нее вынырнул новый человек. Но к ужасу тех, кого большевики окрестили «бывшими», он не был похож на привычного им русского. Он был каким-то неведомым зверем… Георгий Федотов изумлялся:
Кажется, жалость теперь совершенно вырвана из русской жизни и из русского сердца. Поколение, воспитанное революцией, с энергией и даже яростью борется за жизнь, вгрызается зубами не только в гранит науки, но и в горло своего конкурента-товарища. Дружным хором ругательств провожают в тюрьму, а то и в могилу поскользнувшихся, павших, готовы сами отправить на смерть товарища, чтобы занять его место. Жалость для них бранное слово, христианский пережиток. “Злость” — ценное качество, которое стараются в себе развивать.
И этот «фактический факт» заставил Федотова внимательней приглядеться к тому, что именуется «русским человеком» и обнаружить, что он распадается на очень несхожие типажи. И выходит, что в новом советском типе явственны черты очень старого, чисто московского, допетровского типа.
В татарской школе на московской службе выковался особый тип русского человека — московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица. Этот тип психологически представляет сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия. Что поражает в нем прежде всего, особенно по сравнению с русскими людьми XIX века, это его крепость, выносливость, необычайная сила сопротивляемости. Без громких военных подвигов, даже без всякого воинского духа — в Москве угасла киевская поэзия военной доблести, — одним нечеловеческим трудом, выдержкой, более потом, чем кровью, создал москвитянин свою чудовищную Империю. В этом пассивном героизме, неисчерпаемой способности к жертвам была всегда главная сила русского солдата — до последних дней Империи.
Разбойник — это идеал московской воли, как Грозный — идеал царя. Так как воля, подобно анархии, невозможна в культурном общежитии, то русский идеал воли находит себе выражение в культуре пустыни, дикой природы, кочевого быта, цыганщины, вина, разгула, самозабвенной страсти, — разбойничества, бунта и тирании.
Разбойник и тиран — два русских лика. Как вам это понравится? Тиран, подавляющий и укрощающий разбойную стихию. Разбойник, бросающий вызов тирану, но остающийся с ним на одной плоскости — лютости и беззакония.
«Россия — это ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек», — сказал Константин Победоносцев. После революции лихой человек сел в Кремле и сам из разбойника стал тираном. Так Сталин воплотил в жизнь исконную русскую мечту. И советские люди —это тоже явление более чем исконное. Государство-Проект на всех этапах своего развития формирует народ. Не народ его. А именно Проект — народ под свои конкретные нужды. Федотов продолжает:
Вглядимся в черты советского человека —конечно, того, который строит жизнь, а не смят под ногами, на дне колхозов и фабрик, в черте концлагерей. Он очень крепок, физически и душевно, очень целен и прост, ценит практический опыт и знания. Он предан власти, которая подняла его из грязи и сделала ответственным хозяином над жизнью сограждан. Он очень честолюбив и довольно черств к страданиям ближнего — необходимое условие советской карьеры. Но он готов заморить себя за работой, и его высшее честолюбие — отдать свою жизнь за коллектив: партию или родину, смотря по временам.
Не узнаем ли мы во всем этом служилого человека XVI века?
Напрашиваются и другие исторические аналогии: служака времен Николая I, но без гуманности христианского и европейского воспитания; сподвижник Петра, но без фанатического западничества, без национального самоотречения. Он ближе к москвичу своим гордым национальным сознанием, его страна единственно православная, единственно социалистическая — первая в мире: третий Рим. Он с презрением смотрит на остальной, то есть западный, мир, не знает его, не любит и боится его. И, как встарь, душа его открыта Востоку. Многочисленные “орды”, впервые приобщающиеся к цивилизации, вливаются в ряды русского культурного слоя, вторично ориентализируя его.
Но Петровская реформа породила сразу два типажа, и оба сформированы именно самим странным, аномальным духом «умышленного» Санкт-Петербурга — это «интеллигент» и «русский европеец». Первый — вечно мятущийся, крайне чувствительный, ищущий «правду». Он был главным организатором революции, но он же стал и ее главной жертвой.
Петровская реформа породила те два абсолютно новых русских типа, которые были основными целями репрессий большевиков. И Сталин в итоге, используя московский тип, создал на его основе новый — советский, еще более «служилый», даже уже, скорее, служебный. А вот «интеллигенты» и «русские европейцы» уже при советской власти парадоксальным образом обретают вторую жизнь. И как ни странно, благодаря сталинской политике в сфере образования — ориентации на классику XIX века.
Эдуард Лимонов, например, эту ориентацию ненавидел. Говорил, что русская культура «отравлена трупным ядом XIX века». И да, конечно, «хруст французской булки» стал нарицательным. Новая версия русской интеллигенции своими трактовками во многом опошлила этот век, что проявилось в анекдотах о «поручике Ржевском». Но вот какая штука: если мы взглянем внимательно и максимально незашоренно на историю русской культуры, мы увидим, что фактически, она, ее высшие образцы полностью в этот век укладываются. Об этом писал еще Владимир Сергеевич Соловьев.
То есть вся русская культура — это тоже «Петра творенье». Это неоспоримо. Ну, кроме иконописи… Культура невозможна без рефлексии. Интеллигент и русский европеец — глубоко рефлексирующие типы. А «москвич» — нет, он самодостаточен и самодоволен в ощущении своей избранности. Поэтому Петр действительно отчасти породил новый народ, но он слишком непохож был на старый. И проблемы в их коммуникации стали одной из причин революции.
Читайте книгу целиком, чтобы узнать о роли, которую сыграл Петр I в истории нашей страны
