Было уже за полдень, когда Сергей Степанович вернулся к Серафиминой избушке. Негромко, без надежды, постучал в дверь. Вошёл в избушку…и замер на пороге. Хотел сказать, что пришёл к Серафиме со своим горюшком… А вышло – шёл-то с горюшком, а пришёл – за счастьем: Дашенька спала на руках у Серафимы и чему-то улыбалась во сне. Не успел ничего сказать, а Серафима строго свела брови: тише!.. Осторожно покачала девчушку.
- Где ты нашла её? – шёпотом спросил Сергей Степанович.
- Она сама нашла меня. Сказала, что шла ко мне в избушку.
- Серафимушка!..
Серафима кивнула на печь:
- Там каша, тёплая ещё. Хочешь – поешь.
Теперь, когда Анисимов увидел уютно спящую на Серафиминых коленях дочку, он вдруг понял, что больше всего на свете ему давно хочется как раз такой золотистой каши, что в небольшом горшочке стояла на краешке печи. Сергей Степанович сам положил каши в глиняную мисочку, нашёл деревянную ложку… Серафима прятала улыбку, незаметно, исподлобья, посматривала, как он, ровно счастливый проголодавшийся мальчишка, по полной ложке набирает кашу. Мисочка быстро опустела. Сергей Степанович поднял глаза:
- Спаси Христос, Серафимушка. Отродясь вкуснее ничего не ел.
Серафима сдержанно кивнула. Дашенька пошевельнулась, открыла глазки. Увидела отца, радостно протянула к нему ручки:
- Вот я и нашла Серафиму Игнатьевну! Давай теперь скажем ей, как мы хотим, чтобы она нашей маменькою была! И возьмём её с собою жить, в нашу избу!
Анисимов и Серафима встретились глазами. Серафима бережно прижала к себе Дашеньку, будто не хотела отдавать её… Потом всё же опустила её на пол, платок повязала, душегреечку надела. Улыбнулась:
- А ты поди, моя хорошая, покорми Беляночку: она уж заждалась! Вон, в ведрушонке маленькой, приготовлена для неё репа – Беляночка любит ею полакомиться! Посмотри-ка, – в окошечко к нам заглядывает: когда мы вынесем ей сладкой репки.
Дашенька, ровно всю жизнь этим и занималась, что козу репкой кормила, серьёзно и деловито взяла ведёрко, вышла на крылечко. Изумлённый Анисимов вслушивался в дочкин голосок: Дашенька что-то ласково приговаривала Белянке…
А Серафима Игнатьевна подошла к Анисимову, вдруг поклонилась ему в пояс. Непривычно взволнованный голос её прерывался:
- Я никогда… ни о чём никого не просила. А тебя прошу: возьми меня нянею к Дашеньке.
Анисимов растерялся:
- Серафимушка!.. Нянею?..
-Девчонку взял нянюшкою… – укоризненно и горько говорила Серафима. – А мне и не предложил даже. Сколь Анютка хороша, – мне известно. И как любит девчушку твою, знаю... Да только сама молода больно. А про меня ты и не вспомнил…
- Серафима!.. Анютка – няня. А тебя я хотел… и хочу женою своей назвать. И Дашенькиной матерью.
- Ну, какая я тебе жена, Сергей Степанович… Говорено уж про то. Да и Дашенька – чему она выучится у такой матери! – Кивнула за окошко: – Козу вон покормить… Я разве знаю, – как одеться девице, да как причесаться… как ступить да какое слово молвить, – чтоб она этому выучилась от меня, как оно от матери положено. А нянюшкою мне – в самый раз: любить и холить-лелеять… Куклу смотать да кашку сладкую сварить… Потешечки какие рассказать да убаюкать… – Сложила руки на груди: – Возьми меня в нянюшки, Сергей Степанович!.. Анютка, я знаю, – она всё равно скоро замуж выйдет, увидишь… Свои ребята пойдут. А я… Не мил мне свет без твоей девчушечки!.. Ровно родная она мне, – вот так вышло…
- Серафима!..
В избу вошла разрумянившаяся Дашенька:
- Белянку мы тоже с собою возьмём, – правда, папенька?
Анисимов горько руками развёл:
- Не хочет Серафима Игнатьевна идти с нами…
Дашенька поставила ведёрко в уголочек, – будто знала, куда его Серафима обычно ставила. Подумала, вздохнула:
- Ну, тогда я тут останусь. Стану маменьке Серафиме помогать, Белянку буду кормить. Выучусь такую вкусную кашу варить и хлебушек печь, – как она.
Серафима обняла девчушку, скрыла слёзы:
- Спаси Христос, что помогла мне… Белянку покормила. Прямо неуправно мне без тебя было бы. Ты теперь иди, моя хорошая, с папенькою твоим домой, – уж пора: ему завтра в шахту надо. А я к тебе приду. Буду приходить к тебе.
Девчушка перевела взгляд с отца на Серафиму… и вдруг заплакала. Так и унёс её Сергей Степанович на руках из Серафиминой избушки…
… Крепко озадачился Иван Парамонович, слушая Андрея Фролова. Андрей покорно и смиренно просил десятника Ивашина, чтоб разрешил посвататься к его дочери, к Анютке… Десятник закурил:
- С другими уж уговор был.
- Уговор – ещё не сватовство, Иван Парамонович. А уговор и между нами с Анютой есть. Не неволь ты Анютку. Неужто хочешь несчастливою дочку свою видеть.
Во взгляде Ивашина – угрюмое, не очень доверчивое ожидание:
- Думаешь, с тобою она счастлива будет?
Андрей всё же чуть смешался: либо догадывается батя про Анюткину любовь безответную… Но вслух сказал твёрдо:
- Будет. Я избу построю. Анютку жалеть и беречь буду.
Что-то такое прозвучало в Андреевых словах, что словно поверил Ивашин в дочкино счастье с этим бывшим матросом. Пожал Андрею руку. Правда, бросил лишь одно скупое слово:
- Посмотрим.
А Андрей в одну из последних бессонных ночей курил на крыльце. Ясно вспомнились ему Серафимины слова:
-Сам выбрал столь долгую дорогу к любви своей.
Он тогда посмеялся: что значит – долгую!.. Даже заносчиво побахвалился: мол, возьму и женюсь, – лишь пост минует! Куда скорее!
А Серафима лишь вскользь взглянула на него, согласилась:
Женишься. Кто ж про то говорит. Да только ты не про женитьбу меня спросил. Про любовь ты меня спросил.
Андрей удивился тогда: это как, дескать, – без любви-то женюсь?..
На что Серафима сдержанно ответила:
-Не ты первый, и последний – не ты. А любовь тем дороже будет, – увидишь.
Любви к Анютке Андрей в своём сердце не находил… И Серафиме не больно верил. Но Ивашину сказал правду: жалел он Анютку… И знал, что беречь её будет.
А Ивашин, когда домой вернулся, по Фросенькиным глазам понял, что ей известно уж – про бывшего матроса и дочку.
-Что делать станем, Ефросинья Ефимовна?
Фросенька вздохнула:
- Твоё слово отцовское, Иван Парамонович. Как решишь, – так и будет. Я лишь скажу, что люб он Анюте. Так люб, что света белого за ним не видит. – Усмехнулась, припоминая своё, далёкое: – По себе, отец, знаю… как трепетало сердечко, пока дождалась сватов от тебя.
… Так и вышло, что женился Андрей прежде друга своего, Павла Демидова. По Серафиминым словам вышло: женишься скоро, лишь минует Великий пост. А про любовь…
Андрей с Анютиными родителями рассудили так: тянуть нечего, раз всё сговорено. И свадьбу играли в весенний мясоед (мясоед – время, когда разрешалось употреблять в пищу молоко и мясо. В это время играли свадьбы. Весенний мясоед – это время с Пасхи до Дня Святой Троицы, – примечание автора).
Когда венчались, Анютины глаза сияла от счастья… А жених был на удивление серьёзным и сдержанным.
А после свадьбы уж как угождала Анюта мужу!.. Возвращался из шахты – на колени становилась, чтоб сапоги с него снять. Противился Андрей такой Анюткиной заботе, а она умоляла: позволь…
В первые месяцы не замечала, как редко и мало ласкает её муж. Да и стеснялась, по недавнему девичеству, ласк его, даже пугалась немного. Думала об одном: как чистыми рубахами угодить ему… да щами. Тесто ли ставила, или щи томила в печи – улыбалась: вот как понравятся Андрюше щи с молодою капустой! И хлеб выходил у неё с такой вот хрустящею, душистой корочкой, как любит Андрей…
Летом много работы по хозяйству и в поле: рад был Иван Парамонович зятю, умелым и сильным его рукам. А молодые шахтёры за Лисьей Балкой избы строили. И десятник Ивашин с зятем к концу лета подняли новую, просторную избу. Улыбнулся Иван Парамонович:
- Теперь будем с Ефросиньей Ефимовной внуков ждать.
А Анюткины глаза всё сильнее туманились, и губы её всё чаще жалко вздрагивали в обиде горькой: незаметно, исподволь распробовала она сладость скупых мужниных ласк… И чувствовала его сдержанный холод, – будто ласкал он её лишь по обязанности.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Навигация по каналу «Полевые цветы»