Нужно иметь в виду, что этот материал был написан первоначально в 2009 году и сейчас отредактирован.
Сравнивая правонарушения, которые исходят прежде всего от самих судов при процедуре допуска к правосудию с аналогичными же правонарушениями, исходящими от третейских судов, можно обратить внимание на то, что в то время как доступ к государственному правосудию полностью гарантирован государством на уровне конституционных гарантий и международных договоров, доступ к разбирательству в третейских судах никому ничем не гарантирован нормативно вообще. И, тем не менее, соотношение между нарушениями законодательства в этой области такое, что возникает ощущение, что гарантии существуют прямо обратные:
третейские суды скорее склонны рассматривать дела даже тогда, когда они ими не могут быть рассмотрены,
в то время как суды государственные, от вольного кормимые всеми нами, налогоплательщиками, склонны нарушить не просто законы, а и права людей, отбрыкиваясь от поступающих дел всеми возможными и невозможными способами.
Причины такого брыкания, строго говоря, для анализа соблюдения прав человека, вовсе неинтересны. Они могут быть интересны только для того, кто намерен исследовать механизмы правонарушений и механизмы функционирования системы, в которой такие правонарушения возникают, но не сами правила, регулирующие осуществление прав человека.
Нам пока что достаточно констатировать, что дело обстоит именно так, как мы его описали. Прошу обратить при этом внимание не только на различия в описанных правонарушениях, но и на некоторые черты, которые могут помочь разобраться в том — что нужно сделать для того, чтобы повысить гарантии прав человека. Ведь на самом деле одной из целей вообще существования государства Россия (не путайте только, ради Бога, со страной!) является именно гарантирование и защита прав человека и гражданина, а вовсе не ограничение таковых в преддверьи Олимпийских игр, посещений городов и весей президентом и его камарильей, не сбор налогов, наконец. Даже если кто-то и полагает, что дело обстоит обратным образом.
Прежде всего необходимо обратить внимание, что наибольшее количество правонарушений со стороны государственных судов при доступе людей к правосудию исходит от мировых судей и судей именно судов общей юрисдикции. Да, в арбитражных судах также встречаются всевозможные креативные субъекты, ваяющие определения с доводами, вроде такого: „Податель жалобы не привёл оснований, что оставление без движения заявления препятствует движению дела“ (да-да, это - из реального дела). Но всё-таки, всё-таки, всё-таки, в арбитражном суде начало производства по делу происходит с бóльшей простотой, нежели в суде общей юрисдикции и у мировых судей. Да, надо признать, что дела в арбитражные суды приходят, как правило, более подготовленными, хотя… хотя по мере течения времени уровень подготовленности материалов, приходящих в различные суды всё более выравнивается: доступность юристов для людей явно возросла, и юридическая профессия, к радости, перестала была священнодействием, а стала вполне распространённой. Правда, подчас в ущерб качеству. (Например, я вовсе не уверен, что известнейший на всю Россию юрист, ныне возглавляющий государство, сможет толково избрать верную систему защиты нарушенных прав по гражданскому делу, разработать самостоятельно тактику доказывания и последовательности требований, а равно подготовить и направить в суд, скажем, исковое заявление. Во всяком случае, я лично очень бы хотел посмотреть на такое проделанное им упражнение. — Пишу это, между прочим, без всякой иронии). Тем не менее, не дело государства судить о качестве подготовки частных юристов, но именно дело государства дать государственную защиту права на доступ к правосудию всякому: и образованному, и безграмотному, и богатому, и бедному, и тому, кто прекрасно владеет нашим языком, и тому, кто едва в состоянии понять обращённую к нему речь. Именно ради этого мы содержим государство и именно ради этого оно существует для нас, но мы существуем сами по себе, а вовсе не для него. Во всяком случае так обстоит дело в государстве капиталистическом, основанием этики в котором всегда является или эгоизм или фашизм. Поэтому просто необходимо предполагать, что дело не в различии уровня подготовки, скажем, судей, рассматривающих получаемые судами документы на доступе к правосудию, или юристов, составляющих пакеты документов, направляемые в суд. Грязный и вшивый бродяга с глухой станции «Медвежий угол» имеет право на защиту в суде никак не меньшее, чем холёный и даже весьма утончённый фабрикант из столицы.
Из-за чего же тогда существует качественное различие между принятием дел в арбитражных судах и во всех прочих?
Для того, чтобы это различие обнаружить, следует внимательно прочесть те места в процессуальных законах, которые регулируют именно процедуру доступа к правосудию. А затем, быть может, обратить внимание на некоторые практические находки в некоторых судах Российской Федерации.
1. Порочное замыкание
Важной особенностью АПК РФ является следующий принцип: документы первично рассматриваются той судебной инстанцией, которая будет рассматривать дело по существу.
Этот принцип сам по себе небеспорочен, но пока что отметим, что он напрочь нарушен в ГПК РФ.
Если пристально рассмотреть движение дела в истории с федеральной судьёй Ордынского районного суда Новосибирской области, абстрагируясь от порочной практики исполнения определений о возвращении поступивших документов в суд до вступления такого определения в законную силу, (если коротко, то там произошло вот что: суд сначала оставив исковое заявление без движения, фактически не дал времени на исправление, вынес определение о возвращении искового заявления и, не дождавшись вступления последнего определения в законную силу, выслал все документы назад, не оставив у себя даже копий поступивших материалов; когда была направлена частная жалоба на оба определения - и об оставлении без движения искового заявления и о возвращении, то выяснилось, что в деле есть только сами определения и жалоба, определения были отменены, а дело возвращено в суд первой инстанции для рассмотрения по существу... ну, а что в этом случае рассматривать, ведь вторично нести документы в суд истец, строго говоря, не обязан?), а также продлить логику происходящего до пределов её применимости, то можно обнаружить вот что:
судья, получив документы, подлежащие двустадийному рассмотрению: сначала на приемлемость, а затем — содержательному, самостоятельно рассматривает их на приемлемость. Причём рассмотрение документов на приемлемость может привести к тому, что ко второй стадии рассмотрения, — содержательному рассмотрению, — суд переходить не пожелает, перекрывая тем самым доступ к правосудию. Естественно, что отказ суда рассматривать дело по его существу не может быть окончательным и подлежит обжалованию в следующей судебной инстанции во всех случаях (случай патологии с „не привёл оснований, что оставление без движения препятствует дальнейшему движению по делу“ не рассматривается тут, так как душевные заболевания — не входят в предмет юриспруденции, а хулиганство — не процессуальное правонарушение). При дальнейшем обжаловании в версии ГПК РФ важным оказывается то, что и сама жалоба получается и рассматривается на её приемлемость именно той самой инстанцией, действия которой обжалуются.
Результат при продолжении логики таких действий: только от усмотрения судьи первой инстанции вообще зависит — будет ли дело рассматриваться далее или же оно застрянет в кругах бесконечного обжалования суждений на приемлемость.
В АПК РФ такого замкнутого положения не возникает, поскольку вопрос приемлемости поступающих документов рассматривает во всех случаях именно та же судебная инстанция, которая будет рассматривать дело по существу (подчеркну ещё раз: такое положение также содержит системный порок, о котором сейчас мы просто не говорим, а скажем несколько позднее в пункте 2 нашего рассмотрения), а вовсе не предыдущая.
Сейчас, правда, имеется оговорка, что и в судах общей юрисдикции апелляционная жалоба может быть направлена непосредственно в суд апелляционной инстанции, но и это заканчивается тем, что вопрос о приемлемости этой жалобы также разрешается в суде первой инстанции, куда суд апелляционной инстанции просто её пересылает.
Ранее в порядке ГПК РСФСР замкнутого круга, на который мы указали выше, не возникало. По крайней мере уже по той причине, что в правилах указанного кодекса существовала прямо указанная возможность направления жалоб и документов, с ними связанных, в ту судебную инстанцию, которая только будет рассматривать дело по существу, в обход первой инстанции. Из-за чего был изменён именно этот порядок — мне не известно, но можно попытаться догадаться, что целью было упорядочить и сделать более лёгким делопроизводство: возникали случаи, когда суд начинал выдачу, например, исполнительных документов по делам, решения по которым обжалованы, из-за того только, что не было информации о поступлении жалобы в следующую судебную инстанцию. Однако, ограничение прав направления документов в обход обжалуемой инстанции есть именно ограничение прав на доступ к правосудию, а потому оно не может быть в силу п. 3 ст.55 Конституции России обусловлено оперативностью и удобством работы государственных судов. Тем более, что уж во время достаточно густых сетей электронной коммуникации просто неприлично ссылаться на отсутствие в судах информации о том, что делается в других судах единой, заметьте, судебной системы России, а правительству пора уже озаботиться не только строительством олимпийских объектов, но и делами более нужными: созданием, реальным созданием, а не на словах и бумаге, общегосударственной сети обмена информации. (Только не надо нагло врать, что на это нет денег — деньги на это как раз есть).
Обратим внимание, что как раз это было сделано.
Однако, от технической стороны дела в виде обмена информацией между судами вернёмся к значительно более важному — к порядку регулирования.
Порочность ситуации, при которой рассмотрение на приемлемость по крайней мере документов вторичного производства (жалоб) производится тем же судом, в отношении которого такие документы направляются субъектами — очевидна. И именно такой порок создаёт ситуацию, провоцирующую правонарушения и на более ранней стадии — на стадии рассмотрения приемлемости первичных документов, поскольку решение о воспрепятствовании доступа к правосудию в версии ГПК РФ не имеет эффективных гарантий обжалования действий правонарушителей, каковыми в данном случае являются суды и судьи.
2. Необходимая предубеждённость
Другая сторона дела состоит вот в чём.
Вопрос приемлемости документов должен разрешаться всегда только и исключительно нормативно. Иначе будет нарушена конституционная гарантия на доступ людей для защиты их прав, свобод и защищаемых законом интересов к правосудию. Как принцип такое правило вполне понятно. Психологически же судье, который впоследствии будет рассматривать дело по существу, весьма и весьма трудно, если не невозможно вообще, ограничивать себя в пределах оценок, которые он внутренне даёт тому, что видит из полученных документов. Если выразиться образно, то надо отметить, что к Фемиде на данной стадии процесса предъявляют весьма противоречивые требования читать тексты с завязанными глазами, да при этом при всём ещё и выносить суждения по поводу таких текстов.
Ярким примером суждений, которые встречаются при принятии документов и которые содержат в себе именно смешанную оценку (заметим — не по прихоти судей, а именно по диктуемой законодательством необходимости), является суждение по тому поводу чтó именно приложено к заявлению: копия или подлинник. Если подходить строго, то различение между копией и подлинником вообще не может, вроде бы, делаться на уровне простого осмотра. Тут, кстати, случаются серьёзные ошибки: например, документ, исполненный электрографическим способом и подписанный чёрными чернилами вполне при взгляде на него может быть принят за копию, хотя в реальности является именно подлинным; заламинированный пластиком документ, который представляет собою копию, исполненную на цветных печатающих устройствах с высоким разрешением, может быть принят за подлинник, хотя в действительности как раз будет именно копией.
Причём, приведённым примером зыбкость границ между суждением о приемлемости и суждением о содержании явно не ограничивается, поскольку при определении соблюдения нормативности подачи документов по критерию, например, приложения необходимых доказательств, приходится делать содержательный вывод о том — являются ли прилагаемые в качестве доказательств объекты:
документы, вещи, вообще доказательствами, то есть проверять их, как минимум, на допустимость и относимость. Особенно, если иметь в виду, что соответствующее правило о приложении доказательств в ст. 132 ГПК РФ сформулировано, мягко скажем, двусмысленно: «документы, подтверждающие обстоятельства, на которых истец основывает свои требования…». Как видите, никакого чисто нормативного анализа тут не выйдет: надо по содержанию выявить на чём именно истец основывает свои требования и выявить опять-таки содержание самих документов и дать именно содержательную оценку являются ли подтверждениями документы в их содержании по отношению к обстоятельствам, изложенным истцом в их содержании же. А такого рода проверка, состоящая в выявлении и оценке, всегда связана, как видим, с содержательными оценками, которые, с другой стороны, вроде бы, производить нельзя.
Вот пример: в исковом заявлении имеется утверждение об уплате денежных средств в порядке выдачи кредита банком и написано: „как видно из приложений к этому заявлению“. К „этому заявлению“ в самом деле есть приложения в виде огромных простыней дневных оборотов банка. Вероятно, какие-то данные в этих простынях действительно говорят о каких-то действиях. Но вот вопрос: в какой связи находится цифирь на этих рулонах бумаги с требованием заявителя? — решить такой вопрос без дополнительных пояснений нельзя, а пояснения получить также невозможно. А судье надо именно решить: имеет ли отношение эта цифирь на этой простыне к вот этому утверждению об уплате или же нет?
Если нет, то следует сделать вывод, что к заявлению не приложено доказательство, на которое ссылается в обоснование своих требований заявитель, и… перекрыть доступ к правосудию.
А если да, то тем самым надо именно признать эту простыню с цифирью именно доказательством, то есть войти в сферу именно дискреционных оценок — нормативно-то ничто как доказательство не оценивается!
Но самое страшное оказывается при этом совершенно другое: если судья вынес суждение о приемлемости представленных документов и бумаг, то он с неизбежностью, как мы видели, вынес уже предварительное суждение и о том, что относится к существу дела, то есть стал, по крайней мере в определённых вопросах, предубеждённым.
Один из таких вариантов изложен тут:
Обратите внимание, что уже в самом определении по допуску к правосудию суд просто вынужден сделать вывод, который имеет прямое отношение уже к разрешению спора по существу, причём форсированно, так как судья связан собственным определением.
Кроме всего сказанного, весьма легко вообще указать на один вопрос, который с одной стороны должен быть разрешён при доступе к правосудию, но который совершенно не может быть разрешён только на основании нормативных оценок. И не почему-то именно, а только потому, что никаких нормативных критериев для разрешения такого вопроса не существует.
Речь идёт о пресловутом и многократно не к ночи, надеюсь, помянутом разграничении дел в подведомственности судов. Никакого нормативного определения того — какой именно спор является экономическим, а какой — нет, попросту не существует. Такое разграничение вообще может быть произведено исключительно на основании дискреционных, и никак не нормативных оценок. А при даче таких оценок судья неизбежно, с полной необходимостью войдёт в рассмотрение дела по существу. И должен будет произвести оценку подведомственности дела на основании своего убеждения о целях действий сторон спора, то есть о субъективном нечто, о котором ничего объективно вообще и сказать без этих сторон нельзя.
В этом смысле весьма интересен опыт, который существует в арбитражном суде Красноярского края. Там часто практикуется порядок, при котором дежурный судья рассматривает поступающие документы на приемлемость, выносит определения о возбуждении дела или соответствующие определения, препятствующие доступу к правосудию, а по существу рассматривает принятое к производству дело другой судья.
Отмечу — мудро! Ктó именно додумался до такого порядка — не знаю, но функциональная точка нащупана верно. Хотя сам по себе такой порядок, конечно же, представляет собою паллиатив при существующей системе, но внимательно мысленно проанализировать его весьма и весьма полезно, потому что такой мысленный анализ даёт ключ к решению проблемы.
Между прочим, тут весьма кстати будет отметить, что похожее начало существует и в ряде процессуальных регламентов институциональных третейских судов. Содержание этого начала заключается в том, что предварительной проверкой поступающих документов на приемлемость и организацией рассмотрения занимается, например, председатель третейского суда, который сам принятые к производству дела по существу уже не рассматривает. Вариантом применения всё того же начала разделённости суждений является правило, существующее в некоторых третейских судах, при котором суждение о приемлемости и обеспечительных мерах выносит председатель третейского суда или его заместитель, а распорядительные определения, например, о назначении времени, даты и места судебного заседания, а также о персональном составе суда, рассматривающего дело по существу, — только председатель.
Паллиативом же изложенное выше является исключительно потому, что судья, выносящий определение о начале, скажем, производства по делу, выносит, как мы уже видели, например, суждение также о доказательности приложенных в качестве доказательств вещах и материалах, и, если подходить совсем строго, то надо признавать, что вступившее в законную силу определение такого рода, должно бы, вроде бы, по общему правилу, обязывать суд, рассматривающий дело по существу, ведь судья-то действовал от имени суда, а не от своего имени. Что, разумеется, верно в логическом выводе, но как раз совершенно верно и игнорируется на практике. А верная нелогичность поведения говорит всегда о неверных посылках или правилах логического вывода, или о неверности и того и другого. Вот если бы суждение лица, принимающего определение о приемлемости, было бы суждением другого института, с иным статусом, нежели у суда… но такое в рамках существующих АПК РФ и ГПК РФ невозможно.
Если обобщить...
Если обобщить всё сказанное в обоих пунктах нашего рассуждения, то можно сформулировать сразу два начала, которые должны быть заложены в гражданский процесс с целью обеспечения с одной стороны права на доступ людей к правосудию, а с другой — непредубеждённого рассмотрения дела по существу.
Начала эти выглядят так:
- недопустимость какого бы то ни было рассмотрения обжалуемой инстанцией жалобы на саму эту инстанцию
- персональная и институциональная разделённость производства суждений о приемлемости и о содержании.
Второй российский вопрос
Теперь самое время опустить первый из российских вопросов «Кто виноват? », поскольку на него ответить совсем просто — достаточно посмотреть на подписи под законами о введении в действие и АПК РФ и ГПК РФ и под самими кодексами, и следует перейти к куда как более интересному второму российскому вопросу: «Что делать?».
Прежде всего, как это видно из общего вывода, надо чётко выделить в гражданском процессе и резко разделить две процедуры:
процедуру проверки приемлемости
и
процедуру рассмотрения по существу.
Поскольку при любом регулировании процесс проверки приемлемости может приводить к предварительным оценкам содержания дела, то указанные процедуры должны быть разделены совершенно и с институциональной стороны.
Самым же верным будет вообще не давать возможности именно самой судебной инстанции рассматривать вопрос о приемлемости поступающих документов. Судебное суждение тогда останется только суждением именно по существу. И ни о чём более. Другое дело, что существом, скажем, частной жалобы может являться, скажем, процессуальный вопрос, но это — именно другое дело.
И вот тут всё переходит в совершенно принципиальную плоскость.
Если отнять у суда вынесение по крайней мере первичного разрешения вопроса о приемлемости, то кто же тогда его будет выносить? Иные ветви власти необходимо исключить сразу. Остаётся только институциональное переустройство самой ветви судебной власти. И кроки такого переустройства уже вполне описаны в приведённых примерах практики третейских судов и арбитражного суда Красноярского края.
Выход, судя по всему, заключается в том, что в системе судебной власти создаётся особенный институт магистратуры, состоящий из юристов, которые как раз и занимаются вынесением суждений о приемлемости поступающих документов. Разумеется, с возможностью обжалования их суждений в суде следующей инстанции при том, что суждение о приемлемости жалобы на действия магистрата приносятся не в магистратуру, вынесшую решение, а в магистратуру следующей инстанции. Тут надо иметь постоянно в виду, что магистраты вообще не занимаются вопросами суждений по содержанию дела, а все сделанные ими суждения, даже если они были необходимы, не имеют юридического значения для суда, рассматривающего дело по существу.
Все, кроме одного: суждения о том, что дело является приемлемым.
Прописывание процедур формирования магистратур, предела их компетенции, производства в них и перемещения дела из магистратуры в судебные коллегии и из магистратур одной судебной инстанции в магистратуру другой судебной инстанции, без всякого сомнения, требует серьёзного реформирования судебной системы вообще как на организационном, так и на регулятивном уровне, но, уж простите меня пожалуйста, судебная реформа не состоит и уж точно — никак не сводится ни к устранению представительства гражданского общества в отправлении правосудия, ни к ремонту зданий судов, ни к повышению зарплаты судей. Хотя бы и ремонт и зарплаты, конечно же, были нужны.
Да только у занятой закукливанием в себе государственной власти России (кстати, Россия в этом смысле не является никаким исключением), возлюбившей, собственно, власть более страны, провести реальную судебную реформу, в том числе и решающую целый ряд принципиальных вопросов, простите мне моё неверие, кишка тонка.
