- Серафимушка!..
Так просто было догадаться, что тревожит её…
- Я полюбил тебя, Серафимушка. Вижу, что и ты любишь меня. Мне всё равно, что подумают и что скажут люди. Родители у меня замечательные, отец – особенно. Ты увидишь, – он тебя, как родную, примет. Отец мой – не из богатых. Он сиротою был… Деревенскому священнику, батюшке Михаилу, прислуживал. Батюшка Михаил и рассмотрел, что малый смышлёный, грамоте выучил его. И потом помог ему, – на полкового лекаря выучиться. А женился отец на крестьянской девушке, – полюбил её, как вот я тебя, Серафимушка, полюбил… Великий пост пройдёт, – давай обвенчаемся?
Серафима вдруг взяла в ладони его лицо, в глаза всмотрелась:
- Хороший мой… Ну, что же я за жена для тебя. Обвенчаемся, а потом, может статься, другую встретишь, – по себе.
- Не нужна мне другая. В целом свете нет для меня такой, как ты. Не только глаза твои… и брови красивые полюбил я. Душу твою навек полюбил. Мне всё родное в тебе: от ноготочка… – Сергей поднёс к губам её руку, – до дыхания твоего. Я дочку сюда привезти хочу. Хочу, чтоб ты матерью стала ей. Чтоб ещё сына и дочку родила мне, Серафимушка.
- А что говорят в Верхнем про меня… Что ведьма я. Зачем тебе жена такая. Вдруг будешь думать, что я приворот на тебя сделала.
-Ни от какого приворота я не любил бы тебя сильнее, чем люблю. А люди – на то они и люди, чтоб судить-рядить. Ты мне лишь одно слово скажи: согласна ли женою моей быть?
Серафима спрятала лицо у него на груди. Он тихо касался губами её волос, чувствовал, что хмелеет от горьковатого запаха ромашки… А она подняла голову:
- Тяжело мне, Сергей. Не торопи ты меня. И сам не спеши.
- Ну, хоть приходить к тебе позволишь? Я же дышать без тебя не могу. Помнишь, – лечила ты меня. А когда зажила рана, даже жалко стало: согласен был на новую, лишь бы с тобою каждый день видеться.
- Приходи.
… А в самый последний день Масленицы, как всегда, – кулачный бой. Стенка на стенку – выходили шахтёры из Верхнего против парней и мужиков, землепашцев, что в Зорькино, деревушке за Лисьей Балкой, жили. Чтоб раззадориться, – не просто же в воздухе кулаками махать! – припоминали былые обиды: кто кого толкнул на ярмарке в Покров, кто на чью жену засмотрелся… либо покос чужой размахом косы своей захватил. Вспоминали даже, кто по заносчивости своей не поклонился когда-то, просто так мимо прошёл.
Теснили шахтёры Зорькинских – неспешно, но уверенно. Дрались по чести: со спины не били. В лицо тоже не били, а ногами – лишь подсечку можно было сделать. Упавшего тут же прекращали бить. А сходились – до трёх побед с чьей-либо стороны.
Ещё одним правилом было – товарища беречь. Андрей Фролов в драке одним из первых был. И радостно чувствовал, что друг, Павлуха, рядом: ежели что, – плечо подставит. Так и было, пока не оттеснили Зорькинских за терновые кусты, что служили чертой. И тут голова Андрея метнулась в сторону… И будто искры из глаз посыпались: от неожиданного удара в скулу.
- Павлуха?! Ты чего?! – Андрей от изумления не находил слов.
А Павел ещё раз ударил:
- Либо не знаешь?.. За Анютку тебе это.
За Анютку?..
- Павлуха!.. Ты думаешь, что я…
- А что тут думать! Ты ж знал, как я ждал катаний на Масленицу. Ты ж сам мне совет давал, – как мне к Анютке подойти, да что сказать, о чём спросить её. И сам же – с нею. Пока смеркаться не стало, не отходил от неё.
-Так я ж так и хотел, чтоб ты с нею был! Видел, что сам не решаешься, – чтоб один на один с нею… Думал, – при мне подойдёшь к ней, а я тут и исчезну незаметно… А ты девчонку эту, Акулину, катать стал, не подошёл к Анютке. Что ж мне, бросить её одну было, – ни с того, ни с сего?..
-Не видишь?.. Любит тебя Анютка.
Павел – в горькой своей обиде и от того, что не сбылись надежды и ожидания, с размаху ударил Андрея в ухо, – до звона в голове… Андрей секунду постоял, встряхнул головою… и ринулся на друга… Тут уж дрались они без единого правила: ни до первой крови… ни до того, что упавшего не бьют. Да и упали они одновременно, поэтому яростно катались по подтаявшему снегу, и разлетались пуговицы с матросских форменных кафтанов… Несколько мгновений сидели на снегу, тяжело, хрипло дышали. И снова бросались друг на друга, – пока подоспевший Григорий Захаров не огрел обоих кнутом…
Утром Павел с Андреем старательно прятали от Анисимова разбитые лица с синяками под глазами. Да разве ж такое спрячешь! Анисимов остановил их, перевёл внимательный взгляд с одного на другого. А они оба смотрели дерзко, и в то же время – виновато. Сергей Степанович серьёзно сказал:
- Хороши. Ладно, не страшно: до свадьбы заживёт. Не вами первыми заведено это, – когда парни за девушку дерутся. Теперь пусть сама выберет.
- Выбрала уж, – хмуро бросил Павел.
- Ну, а тогда – делать нечего: тому, кого не выбрала, другую искать придётся. – Скрыл усмешку: – А вам в шахту вместе спускаться. Так что заключайте мир. А чтоб проще было, – про мир-то договориться, я вам дело нашёл, – одно на двоих. Вы знаете: тут, в балке, женщина живёт. Одна. Тяжело ей с делами справляться. Завтра, после утренней смены, отправитесь к ней: снег вокруг избы откинете, дров наколете… Пару мешков угля на санях отвезёте. А она вас щами угостит, – знаете, какие у неё щи!
А Серафима и не удивилась, когда Павел с Андреем пришли к ней, да ещё и уголь привезли. И радовала забота Сергея... И досада будто уколола: всё же хочет он её другою видеть.
Когда он пришёл, сдержанно сказала:
- Помощников не присылай боле. Я сама всё умею.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 16