Надо понимать, что Гильермо слишком самобытный художник, чтобы обойтись скрупулёзной адаптацией первоисточника (да и после ленты Гарроне это занятие, лишённое абсолютно всякого смысла), поэтому интегрировал в него философию, на которой стоит всё его творчество.
Внутренний облик не всегда соответствует внешнему; жизнь, любовь к близкому человеку и нравственное перерождение обретают ценность лишь на контрасте со смертью, нетерпимостью и эгоизмом.
Пиноккио попадает в цирк – и мы наблюдаем конфликт кукловода и марионетки, но не на примере самой куклы, а отношений графа и его обезьянки (её, кстати, озвучила Бланшетт!)
Пиноккио попадает на войну – и мы получаем блестящую сатиру, вневременную карикатуру (действие могло бы развиваться не в фашистской Италии, а нацистской Германии – но так получилось аутентичнее) на пропагандистский натужный театр военных действий.
Пиноккио попадает в пасть в гигантской рыбине – и совершает подвиг, спасая отца и двух своих лучших друзей.
Иными словами, Пиноккио здесь – фактически мессия, и заворачивая сюжет об обретении смысла жизни через знакомство со смертью в библейскую мораль, режиссёр остаётся тонким и эмоциональным рассказчиком, не убегая уж в совсем плакатный символизм и до самого финала орудуя кисточкой, а не топором.
Тут же нельзя не упомянуть потрясающую покадровую анимацию, идеально выражающую драматический пафос картины; и двоякий финал, смело развивающий тему христианской жертвенности; и актуальность высказывания, когда художник, взяв хрестоматийный сюжет, метко попадает в нерв времени.
Возможно, это лучшее, что случалось с «Пиноккио» в киноформате.
