День и ночь звучали теперь Сергею Серафимины слова: во сне приснилось… Оттого, что она его во сне видела, сердце взлетало в какие-то необозримые выси. Значит, думала она о нём, – раз во сне увидела…
Серафима велела ему один раз в день приходить, в обед. А Сергей – чуть выдавалась минута посвободнее – и раз, и два, и три раза бежал в Лисью балку. В сугробах чуть ли не по пояс проваливался – не замечал. Дыхание переводил только тогда, когда глаза её видел. Виновато улыбался, объяснял:
- Ты уж полечи меня, Серафима Игнатьевна. Дел у меня на шахте много. Нельзя мне болеть.
В самые первые мгновения встречи в глазах Серафиминых вспыхивала такая светлая, неприкрытая радость, что у Сергея снова начинала кружиться голова. Но Серафима тут же опускала глаза, ресницы её как-то жалко, беспомощно вздрагивали. А когда он снова встречал её взгляд – уже горький, беспросветный туман застилал синеву…
От Серафиминых отваров рана заживала быстро.
- Так хорошо, Серафима… – Сергей поспешно поправлялся: – Серафима Игнатьевна… Хорошо-то как, – от снадобья твоего. Не рукой ли ты боль снимаешь?.. – Вдыхал запах тысячелистника, ромашки, дубовой коры: – Горьковато… а хорошо, Серафимушка, – снова не справлялся Сергей со своей желанной нежностью.
Шло уже к Масленице. На месте глубокой раны остался неровный рубец. А Серафима по-прежнему запаривала дубовую кору с тысячелистником и ромашкой, и по-прежнему Сергей два-три раза за короткий зимний день добирался по сугробам в Серафимину избушку…
Однажды уж под вечер выбрался Сергей в Лисью Балку. Серафима почти не поднимала на него глаз. Отжала льняной платок, долго держала его на виске Сергея. Потом налила в кружку уже знакомого ему отвара. Они сидели на лавке, смотрели на красный жар горюч-камня, что трепетно пламенел в печке. Сергей взял её ладонь:
-Серафима!..
А она поднялась, к окну отошла:
- Зажила твоя рана, Сергей Степанович. – То ли спросила, то ли о своей уверенности сказала: – Не придёшь боле…
- Серафима!..
А она перебила:
- Не приходи.
Он тоже поднялся, к ней подошёл:
- Так и не скажем друг другу правды?
Серафима зажгла лучину:
- Я скажу тебе правду: тоскуешь ты по городу, откуда приехал сюда. Забыть былое не можешь… и не забудешь никогда.
Сергею хотелось курить. Но он сдерживался, – чтоб не разбавить папиросным дымом запах сухих трав и цветов, тот запах, что хранили Серафимины ладони, её волосы… Глухо сказал:
- В Петербурге дочка у меня осталась. От былого – одна она осталась.
- Беедный ты мой… – то ли слова горькие, то ли дыхание её расслышал Сергей.
А она на цыпочки приподнялась, губами коснулась рубца чуть повыше виска. Так, бывает, ребят малых утешают, – дескать, вот и зажило, вот и боль прошла…
- Ты иди. Совсем уж стемнело.
- Я дорогу знаю, – усмехнулся Сергей.
Он хотел, чтобы она сказала: не уходи… А она хотела сказать ему: не уходи… А когда Сергей вышел, Серафима бессильно присела к столу, уронила лицо в ладони… и заплакала. Она не знала, что он не ушёл, а стоит на крыльце и курит, – папиросу за папиросой. А он не знал, что Серафима спать не ложится, – хоть и догорела лучина… А когда уже чуть светать стало, взглянула Серафима в окно и увидела, как он по осевшему за ночь снегу идёт от её избушки к склону балки… Значит, всю ночь на крыльце простоял, – улыбнулась и снова заплакала Серафима. Вот почему эта ночь такой счастливой была…
…Павел не расспрашивал, – как вышло, что вернулся Андрей один, без Лизоньки. Рассказывал о шахтных новостях – инженер Анисимов говорил, что пробы показали: здешний горюч-камень высокой марки. И очень гож – и для флота, и для Луганского литейного завода. А к весне в Лисью Балку снова приедут рудознатцы, – разведывать новые угольные пласты.
Андрей был благодарен Павлухе за его сдержанность. И только через несколько дней, когда поднялись после смены из шахты и закурили, Андрей сказал:
- Не сбылось…
Павел молча взглянул на друга.
- Не сбылась, выходит, Павлуха, – любовь наша с Лизонькой. Помнишь, говорила Серафима, – про единственную мою любовь… Чтоб не пропустил я её, говорила. А я пропустил, видно. Было б раньше поехать мне к ней. А теперь – опоздал я. Только и успел, что прямо к ним с фельдшером Прохоровым на свадьбу.
Павел потушил папиросу.
- Значит, так тому и быть, Андрюха. Совет да любовь им, Лизавете Макаровне с Прохоровым. А Серафима, может статься, вовсе и не про Лизоньку говорила тебе. Вспомни: сказала она, чтоб ты оглянулся. Мало ли здесь девушек хороших! А ты не видел никого, только и думал про Лизоньку. Вот будет на Масленицу гулянье в Верхнем, – присмотрись. Может, приглянется какая…
Говорил Павел сдержанно, – как всегда. А на сердце что-то тяжёлое легло. Сказать Андрею, что любит его Анютка, дочка десятника Ивашина?.. Хотелось Павлу быть честным с другом. Не привык он душою кривить. Но рассказать Андрею про разговор с Анютой так и не решился. Рассудил Павел так: Андрей не любит Анютку. И ни к чему ему знать про Анюткину любовь…
Андрей усмехнулся:
-Посмотрим. Расскажи лучше, как ты. Виделся ли с Анюткой? Говорил с нею?
-Говорил, – нехотя и скуповато признался Павел.
- И что ж она?.. Когда сватов засылать думаешь? Мой тебе совет, Павлуха: если люба она тебе, не тяни.
- Про любовь мы с нею не говорили, – нахмурился Павел.
- Вот те раз!.. А о чём же ты говорил с нею?.. Либо про угольный пласт рассказывал ей? Про марку угля?
- Скромна она. И лет-то ей совсем немного. Стесняется она слов про любовь.
- Смотри, Павлуха. Чтоб не вышло у тебя так, как у меня. А если десятник Ивашин жениха ей сыскал?.. Я видел, что Иван Парамонович к тебе хорошо расположен, – может, и ждёт, что ты к дочке его посватаешься.
А Павел думал: сказать Андрею, что Анютка его любит?.. На миг задержал дыхание:
- Тут, Андрюха, такое дело…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»