- И что ж, – поверил ей десятник, бабе этой? – Андрей насмешливо сощурил карие глаза.
- Поверил-не поверил, – оно, понятно, не пристало десятнику в бабские сказки верить, – только из шахты мужиков подняли. Едва успели, как рвануло: в спешке лампу оставили, а огонь открытый был.
Матросы – народ самоуверенный, насмешливый. Андрей подмигнул Павлу, а Никону Платоновичу с деланой серьёзностью предложил:
- Так, может, её… бабу эту, временами в шахту спускать, – чтоб определяла, когда рудничный газ до опасного уровня скопился? В шахтёры записать её.
Никон Платонович без смеха взглянул на Андрея:
- Муж у неё, рассказывали, – один из первых здешних шахтёров. Смел и горяч был, – на войну ушёл: тогда на Кавказе с персами воевали. Уж как родня, особенно отец с матерью, отговаривали! Один сын он у них был. Сделал по-своему, – как сам решил. А уходил с родного подворья – жена обняла его, в глаза посмотрела… и негромко сказала: мол, не увидимся боле, родной мой… Свекровь расслышала её слова, похолодела. А когда пришла весть, что погиб он, свекровь-то первая и назвала сноху ведьмой: дескать, знала, – что ж не удержала-то! Дальше – больше: соседушки-кумушки подсказали, что оттого и сгинул, мол, – что на ведьме женат был. От такой женитьбы разве ждать хорошего! Ясно, что под одной крышей с мужниной роднёй дальше нельзя ей было жить, вот и ушла. Своих отца-матери да братьев с сёстрами у неё не было. Сказывали местные, будто поселилась где-то в глубине балки, – домишко там остался от бывшего сторожа здешних степных угодий. Девки, а иногда и бабы замужние, бегают к ней – чтоб, значит, предсказала про счастье с любовью. Девкам-дурам, понятно, про жениха узнать охота: кто… и когда, самое главное. Редко кому она хоть слово говорит… А скажет, – сбывается.
Андрей с Павлом тут же забыли про разговор с рудознатцем, а сейчас вот будто стрелою пронзило: так вот же она, ведьма местная! (рудознатец – так в те годы называли геологов, – примечание автора).
Более сдержанный и рассудительный Павел перекрестился и устроился на лавке у печки. Андрей тоже лёг, заложил руки за голову, мечтательно улыбался. Зашептал:
- Павлуха! Не спишь? А как думаешь, – если спрошу Серафиму эту… если спрошу про Лизоньку, скажет она мне, любит ли она меня, станет ли женою моею?
Павел недовольно заворочался: только, было, придремал, и надо же Фролову со своей Лизонькой! Пятнадцатилетняя белокурая и нежная Лизонька – дочка корабельного боцмана Ерофеева. Это для неё Андрюха воровал розы из сада капитана Матвеева. Однажды вечером, во время совершения своего злодейства, Андрей был застигнут женою капитана, Дарьей Егоровной. Дарья Егоровна давно недоумевала: куда это деваются розы с её любимых, заветных кустов?.. Жена капитана сама ухаживала за розами, знала, сколько бутонов на каждом кусте, и вдруг полураспустившиеся бутоны стали исчезать… Дашенька даже мужу об этом сказала. Пётр Евграфович рассмеялся, поцеловал жену:
- Нашла, из-за чего тревожиться, Дашенька! Ну, забрела в сад коза, например, хозяйки рулевого Матвеева, – мне, знаешь ли, как-то довелось повстречаться с этим своевольным и презлющим рогатым существом… Не сомневаюсь, что она, желая показать свой утончённый вкус в пищевых пристрастиях, вполне могла полакомиться твоими алыми розами… пока ты, душа моя, почивала после обеда…
Дашенька с досадою отмахивалась от шуток своего капитана… А потом, в тёплый лунный вечер, вдруг расслышала в приоткрытое окно будто бы треск кустов в саду. Пётр Евграфович с капитаном Григорьевым курили на веранде, и Дашенька незаметно, совсем бесшумно, вышла в сад… Даже прутик приготовила, – проучить рогатую разбойницу, что повадилась есть розы. Каково же было Дашенькино изумление, когда на садовой дорожке она столкнулась с рослым черноглазым матросом. Матрос держал в руках три розы – две красных и одну белую… Совсем мальчишеские глаза смотрели виновато, но без страха, и Дашенькин гнев вдруг бесследно растаял… Конечно, она поняла: красивый этот матрос влюблён, и розы – для его возлюбленной. Дарье Егоровне так понравилось желание матроса порадовать возлюбленную букетом роз, что тут же захотелось покровительствовать этой любви, и она сама сорвала ещё несколько роз. И вручила их матросу со словами: пусть будет счастливой Ваша любовь. Прозорливость капитанской жены заставила матроса жарко вспыхнуть… Он молча поклонился Дарье Егоровне и торопливо покинул сад.
Розы Андрей тайком оставлял на подоконнике приоткрытого окна в доме боцмана Ерофеева. Однажды Лизонька и Андрей встретились на пристани, и Лизонька подняла на него глаза:
- Я знаю: цветы, розы – это Вы…
А в конце лета командование флота отправило матросов Фролова и Демидова сюда, на берег Северского Донца, помогать рудознатцам в открытии новых залежей каменного угля, необходимого для кораблей Черноморского флота.
- Не спится тебе, Андрюха. Завтра вставать на заре.
- Как думаешь? Скажет Серафима, что ждёт нас с Лизонькой?
- Я тебе и без Серафимы скажу: боцман Ерофеев уже давно присмотрел жениха для своей Лизоньки. И это явно не ты. Догадываюсь, что своим зятем боцман видит фельдшера Прохорова.
- И всегда ты так, Демидов!.. Умеешь радость перебить, – горестно вздохнул Андрей.
- Экий ты неугомонный! Спи.
А с утра оба едва скрыли своё изумление: при свете лучины незаметно было, что глаза у Серафимы – ровно васильки полевые, когда они бывают ещё только в бутонах… И низко надвинутый платок не скрывает тёмных бровей, что смелыми стрелками разбегаются от переносицы к вискам. Овчинная душегрейка, наброшенная поверх рубашки с расшитым передником, ничуть не скрывала гибкости её стана. Серафима всё ж заметила, как смотрят на неё эти матросы, нахмурилась, ещё ниже надвинула платок. Налила в чашки молока, положила по ломтю хлеба. По-вчерашнему сухо сказала:
- Вот, – что Бог послал. А там – пора и честь знать.
- Говоришь, Серафима Игнатьевна, что своей доброй волей не захотим мы уехать из здешних краёв? – принимаясь за хлеб с молоком, напомнил Андрей вчерашнее предсказание хозяйки. – А вот ежели бы я спросил…
Павел дёрнул Андрея за рукав: некогда! Уж светло совсем, а он – про Лизоньку вознамерился расспрашивать! Серафима Игнатьевна подняла открыто неприветливый взгляд:
- О чём тебе спрашивать меня?
Павел поспешно перебил Андрея:
- Да это он хотел полюбопытствовать, Серафима Игнатьевна… Молоко-то вкусное у вас. А коровы будто не видно.
- С коровой неуправно мне. А коза – вон она. – Чуть приметно усмехнулась: – Со склонов Лисьей Балки и приносит мне молоко.
Уже на крылечке Фролов всё же оглянулся:
- А можно, – мы ещё зайдём?
- И нечего вам у меня делать. – Серафима зашла в избу и плотно закрыла за собой дверь…
Все последующие дни Андрею с Павлом просто несказанно везло, – будто кто нашептал удачу. Демидов наносил на самодельную карту все склоны Лисьей Балки, где угольные жилы выходили прямо на поверхность. Как-то вечеру, не сговариваясь, спустились вниз. Но, сколько ни ходили, места казались им совсем незнакомыми, – будто с тем беспроглядным туманом куда-то исчезла избушка с ветхим крылечком.
Пришлось возвращаться в Верхнее. Кречетов, руководитель отправленной на Северский Донец экспедиции рудознатцев, долго и внимательно изучал карту:
- А ведь молодцы. Справились. Что ж, – дела ваши здесь окончены, можете возвращаться в Севастополь.
Андреевых глазах мелькнула радость… Но – уж больно короткая почему-то. Он с интересом взглянул на Демидова. Павел тоже заметно призадумался. Потом решительно сказал:
- Я останусь. Охота посмотреть, как шахту будут строить, как уголь станут добывать. И литейный завод увидеть бы.
С каким-то необъяснимым облегчением Андрей махнул рукой:
- Я тоже остаюсь.
Продолжение следует…
Начало Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»