Ну что, декабрь! Хочется сидеть, закутавшись в одеяло, и слушать истории, в том числе и пугающие. Немножечко. Так что я поделюсь с вами одним рассказом, который обнаружился в дамском журнале за 1873 год, но повествует о временах более ранних, лет за тридцать до того. Итак, дело было на маскараде...
"Одна женская маска в изящном домино привлекала к себе всеобщее внимание в маскараде дворянского собрания. Она большею частью подходила к лицам аристократического круга, и как скоро была узнаваема ими, то из обхождения этих лиц с прелестной маской было видно, что они считают за особенное счастье быть замеченными ею. Высокий рост, стройный стан, свежесть лица (она была в полумаске), блеск глаз, очаровательная улыбка – всё обличало в ней красавицу. Она была весела, остроумна, интересна; веселость её сообщалась группе окружавших её поклонников, в числе которых, кроме отборной блестящей того времени молодёжи, находились почтенные мужи и высокие сановники. В то время, когда в этом кружке шел самый оживлённый, прерываемый хохотом разговор, к нему приблизилось мужское домино и, к общему удивлению, приняло решительно и смело участие в разговоре. Все переглядывались между собою, но оно, нисколько не смущаясь этими взглядами, продолжало, по преимуществу, обращаться к очаровательной маске. «Как вы веселы, графиня, pardon, как ты весела, beau masque,- сказало домино, пытливо устремляя взор на графиню. Но немудрено – этот круг – оно обвело всех глазами – это место… я пришёл разделить эту радость, я нелишний, надеюсь, между вами». Внимание всех было обращено на графиню, весёлость которой, при этих словах, мгновенно исчезла, лицо покрылось бледностью, и, несмотря на желание скрыть возбужденное в ней тревожное чувство, оно становилось для всех очевидным. Волнение ли мешало графине отвечать дерзкой маске, или другая причина, но она ничего ей не отвечала и как бы прислушивалась к звуку её голоса. «Мне нужно сообщать вам кое-что по секрету, - сказало домино, неотвязчиво обращаясь к графине, и с этими словами, подойдя близко к ней, наклонилось к её уху. «Кто вы?» - произнесла графиня, заметно дрожащим голосом. Вместо ответа домино, встав спиной к другим и лицом к графине, приподняло свою маску… Графиня вскрикнула и упала без чувств".
"Пока другие были заняты уходом за графиней, один из членов её кружка, лицо высокопоставленное, сделал распоряжение проследить за загадочным домино, которое направилось к выходу из собрания. Внизу лестницы на него быстро была накинута шуба, оно поспешно вышло на крыльцо, где его уже ожидала карета, в которую садясь, оно громко произнесло «На Смоленское кладбище!»
Карета помчалась, но жандармский офицер, который, вследствие распоряжения начальника, следил за маской, приказал двум верховым жандармам преследовать карету до места, где она остановится. Едва галопом жандармы успевали не потерять из виду с необыкновенною быстротой мчавшуюся карету. Она действительно остановилась у ворот Смоленского кладбища, но когда жандармы подскочили к ней, то маска уже успела скрыться. Кучер, привлечённый к допросу, объяснил, что он извозчик; что он нанят был неизвестным ему лицом, заплатившим ему вперёд довольно дорого. Все дальнейшие розыски оказались тщетными".
"Смысл этой мистификации, жертвой которого была обворожительная маска, заключается в следующем. Незадолго до появления графини N в маскараде, она овдовела. Как присутствие её в публичном собрании, так и весёлость среди окружавших её обожателей, ясно говорили не в пользу опечаленной смертью мужа вдовы… В звуке голоса домино, принявшего участие в разговоре, она узнала что-то знакомое ей. В первую минуту этот голос, как-то помимо её воли, привлёк её любопытство, но затем он потрясающим образом подействовал на неё: ей показалось, что это был голос её покойного мужа. Что сказало ей домино по секрету – осталось неизвестным, но когда оно приподняло маску, то графиня ясно увидела перед собою мертвенно-бледное лицо своего покойного мужа, схороненного на Смоленском кладбище. Повторяюсь, самые усиленные старания полиции напасть на след таинственной маски не привели ни к какому результату; графиня же отказалась в том году от посещения всяких публичных собраний.
Нельзя, конечно, в этом случае оправдать графиню, которая так бесцеремонно пренебрегла требованием формального выражения печали, по случаю потери нежно любимого супруга; но нельзя также оправдать этого супруга, который, из-за несоблюдения женою таких мелочных, чисто светских приличий, тревожит прах свой, оставляет могилу, берет напрокат домино, нанимает за дорогую цену рысистых лошадей и преследует в маскараде невинно развлекающую себя, опечаленную разлукой с ним, супругу. Ну что, если бы другие покойные мужья вздумали последовать его примеру – ведь маскарады наши переполнились бы мертвецами, а затем её более опустели бы, чем маскарады клуба художников. Ревность при жизни смешна, но загробная ревность не имеет смысла".
Ну, как вам? Вывод был для меня, признаюсь, неожиданным!
P.S. Подписывайтесь на мой канал по истории моды и костюма! И... чем больше лайков и перепостов, тем больше статей!
