Когда в городке кто-нибудь умирал, устраивались публичные поминки. Сначала покойного несли по главной улице. Той, которая шла вдоль городской свалки. Оркестр играл безостановочно, музыка доносилась очень долго. Это по такой-то жаре… Траурный марш! Тащили тяжеленные сверкающие духовые инструменты, и разные огромные барабаны, обливаясь потом.
Когда мне ещё не было года, умер наш очень-очень близкий родственник. Молодой ещё совсем. Осталась вдова, тётя Валя, и трое их детей: два мальчика-школьника, Толик и Сашка, и девочка лет трёх. Светланка. Моя любимая двоюродная сестрёнка (слова «кузина» в нашем разговорном языке ещё не было). Люди пошли на похороны, а мою маму оставили дома сидеть с нами – со мной и Светкой, я была младше неё на два года. Похоронная процессия проходила по той самой улице, мимо нашего дома, и Светка кричала, глядя в окно: «Праздник! Праздник!».
…Виновника события приносили в клуб, выстраивалась очередь, в основном взрослые. Прощались, как положено. Во дворе клуба стояло два больших тутовых дерева, и все дети в это время, облепив снизу доверху деревья, лакомились тутовником черного цвета, и под деревом все было черно от упавших раздавленных ягод. После похорон процессия перемещалась в дом покойного. Хотя, некоторые из этих жилищ и домами-то не назвать было. Больше им подходило название «постройки», или, например, «лачуги». Да, именно «лачуги».
…Сперва приходили помянуть самые близкие, потом все по мере отдаления, и - в итоге - весь городок. Еды готовили много, но поместиться внутри, в тесных комнатах, могли очень немногие. Поэтому те, кто не поместился в первый раз, стояли на улице, и ждали своей очереди. Это называлось - вторая смена. Потом ждала третья смена. К вечеру на улице выстраивалась очередь, как в Питере в первые дни существования Макдональдса. Однажды, я помню, кто-то пришёл на поминки со своим ишаком. Ишак, ждал-ждал снаружи, и, видимо, ему всё это наскучило, ведь в меню поминок никогда не было сена, и он поднял ор. Его жуткие, как икота, конвульсивные трели долго разносились по округе… И как-то странно выглядели поминки под рёв ишака. Несерьёзно. Вот если бы он орал на свадьбе, то такого диссонанса не чувствовалось бы.
Кто-то невидимый быстро перемывал тарелки, одни люди выходили, следующие входили. Садились за стол, застеленный абсолютно чистой скатертью, и накрывало ощущение, что это не та смена, которая состоит уже из двузначного числа, а самая первая. Все происходило хоть и оперативно, но чинно, чисто, сдержанно, как и подобало случаю. Только уже в конце всех, так сказать, смен, оставались опять самые близкие, и тогда уже не было никакой ни чинности, ни сдержанности… Наверное, уже можно было уже выдохнуть параличный вдох тогдашних приличий и отдаться своему горю. Но мы, дети, ощущали похороны не чьей-то безвозвратной потерей незаменимого человека, а одной из непреложных традицией нашего городка, да и вообще, жизни. Рождения, праздники, похороны, кино - это всё было жизнью. Как если бы мы читали книгу.
Фото из интернета
