Когда книга подвергается цензуре, можно смело предполагать, что ее продажи увеличатся, но это не вся история.
Конор Гудвин (писатель и критик из Бруклина, Нью-Йорк)
В начале этого года на многолюдной встрече школьного комитета недалеко от города Рокфорд в штате Иллинойс женщина махала увеличенными копиями иллюстрированной книги «Гендерный квир: воспоминания» Майи Кобабе (графические мемуары 2019 г., написанные и проиллюстрированные Майей Кобабе, американским небинарным писателем и художником-карикатуристом) перед окружным советом Гарлемской школы. «Если бы сосед дал такое моему ребенку, угадайте что? Он был бы в тюрьме», — сказала она под разрастающиеся аплодисменты. Она, как и множество школьников, родителей и местных жителей, пришла рассмотреть, стоит ли запретить наименований восемь книг, включая «Самые голубые глаза», 1970г. Тони Моррисон (американская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе 1993 г.). «Я не так легко принимаю решения по запрету книг... но, откровенно говоря, конкретно эти книги содержат материалы о сексуальном насилии над детьми», — сказал один из участников, повторяя слова других, утверждающих, что «Гендерный квир», рассказывающий о небинарных и асексуальных людях, равносилен жестокому обращению с детьми.
Даже несмотря на разделившиеся поровну мнения, в конечном итоге правление проголосовало запретить «Гендерный квир», но оставить остальные семь наименований, добавляя тем самым еще большей известности самой «вызывающей» книге 2021 года. «Гендерный квир» стал государственным «громоотводом» на запрет книг в школах и библиотеках, который достиг наиболее рекордного уровня с 1990 года, когда Американская Библиотечная Ассоциация стала отслеживать проблемы. Количество попыток убрать книги в 2021 году перепрыгнуло до 729 в сравнении с прошлым, где было 156. Прослеживая тенденцию, в этом году будет еще больше.
Какая судьба у книг, подобных книге Кобабе, после их обсуждения и запрета? На первый взгляд может показаться, что желанная. Один детский автор в своем туре по Вирджинии сказала, что надеется на цензуру своей книги, ссылаясь на широко известные сообщения, что, мол, запреты стимулируют продажи. Многие люди разделяют это предположение. Истории в средствах массовой информации радостно дают примеры, как усилия цензоров неожиданно приводят к обратным результатам и, наоборот, ведут к огромному спросу. Такие истории смягчают опасения по поводу роста враждебного отношения американской культуры к провокационным книгам. Позволяют нам чувствовать себя немного лучше.
Но в реальности с запрещенными книгами происходит не так. По крайней мере, не в большенстве случаев.
В управлении интеллектуальной свободы «ALA» (Американская Библиотечная Ассоциация) имеется красноречивая статистика, согласно которой 82% — 97% проблемных книг остаются незарегистрированными. Следовательно, преобладающее большинство таких книг не выходит за пределы протоколов школьного совета и местных газет. И, как оказалось, решающий фактор в данном вопросе — как много привлечет внимания книга, зависит от ее ранней известности, например, «Самые голубые глаза», либо в случае, если сам запрет является большой новостью. В этом и есть вся разница, помогает ли цензура или препятствует книге попасть в руки читателя.
Как и многие, я представлял, что в итоге запрет способствует хорошим продажам. В каждом американском книжном есть особое место для таких печально известных книг, включенных в топ «запрещенных книг недели». Изучая экспериментальную литературу, я знал, что провокационные, непристойные или подрывные произведения часто оказываются канонизированными; как книготорговец и литературный критик, понимал силу противоречий в экономике внимания, но, начав копать глубже, на основе анализа данных и более десятка интервью с издателями, книготорговцами, авторами, наблюдателями за Первой поправкой (поправка к Конституции США гарантирует, что Конгресс США не будет, в частности, посягать на свободу слова и прессы) и отраслевыми экспертами, обнаружил заблуждение, что запреты сами по себе стимулируют продажи.
Как подтверждается в недавнем отчете NPD BookScan (занимается сбором информации по продажам книг, поставляет собранную информацию книгоиздательствам), запреты увеличивают продажи только когда сопровождаются массмедиа. По данным NPD BookScan, за две недели до заседания школьного совета округа Гарлем «Гендерный квир» уже имел самый большой объем продаж, так как «Нью-Йорк таймс» представила книгу и ее автора. Как восторженный обзор в «Таймс», так и интригующая подача «самой запрещенной книги года» может увеличить продажи. Другой недавний пример – графический роман Арта Шпигельмана «Маус: Рассказ выжившего», 1992 г., получивший Пулитцеровскую премию, продажи которого выросли на 753%, даже были распроданы на Amazon после того, как широко сообщалось о его запрете школьным советом Теннесси.
Однако более типично произошедшее с писателем Трунг Ле Нгуеном (также известный как Трунглес — вьетнамско-американский художник-карикатурист). Его янг эдалт графический роман «Волшебная рыба» (The Magic Fish) был в списке книг, составленном представителем штата Техас за прошлый год, которые «могут вызвать у студентов чувство дискомфорта, вины, страданий или любую другую форму психологического стресса из-за их расы или пола. Акция успешно удалила 414 наименований из школьного округа Техас, в числе которых была «Волшебная рыба». У Нгуена было мало ресурсов, а издатель, по-видимому, не смог помочь. Он не получил необходимого внимания массмедиа, которое досталось «Маусу», поэтому остался с более распространенным осознанием того, что теперь меньше детей смогут найти его работу. «Это своего рода неприятная реальность, когда срок жизни моей книги на книжных полках и ее доступность для публики в общедоступных местах сильно сократятся, — сказал он мне. — Это ужасно».
«Волшебная рыба» — каминг-аут иммигрантов, сочетание тем, которые делают его главной мишенью недавней волны запретов. Запрет книг для подростков может серьезно повредить продажам, потому что они больше книг для взрослых, зависят от тиража в школах и библиотеках. По словам Нгуена, без таких учреждений, покупающих книги в массовом порядке, у авторов могут возникнуть проблемы с изданием еще одной книги, так как «вероятность возврата аванса значительно снижается». Нгуен также отметил, что это чревато подобными последствиями для авторов-дебютантов, которые не имеют твердой репутации, и авторов-маргиналов, которые пишут о своей собственной идентичности.
«На каждую претензию, попадающую в заголовки, приходится от пяти до восьми, которые не освещаются», — сказала Дебора Колдуэлл-Стоун, директор Управления интеллектуальной свободы ALA. Учитывая упадок местных новостей за последние два десятилетия и тот факт, что книжные отделы долгое время были в числе первых на ликвидирование, когда бюджет газет просто сокращался, процент незарегистрированных проблем с книгами может увеличиться. Хотя нишевые СМИ, такие как Book Riot (крупнейший независимый редакционный книжный сайт в Северной Америке) и сторонники Первой поправки, такие как PEN America (основана в 1922 г., штаб-квартира в Нью-Йорке, является некоммерческой организацией, которая занимается защитой и прославлением свободы слова в США и во всем мире посредством продвижения литературы и прав человека), внимательно отслеживают запреты книг, большинство названий не попадают в заголовки национальных или местных газет, а вместо этого чахнут в темноте.
«Не каждая книга, как "Маус", имеет награды», — говорит Джефф Трекслер, исполняющий обязанности директора Фонда правовой защиты комиксов, защищающий права создателей комиксов в соответствии с Первой поправкой. «Есть те, с кем происходит то, что их продажи не растут, они испаряются, или автор внезапно становится радиоактивным».
В отличие от всплесков продаж, количественно определить, как запреты наносят ущерб продажам книг, сложно, но мы можем получить более четкую картину, рассмотрев, как издательская индустрия полагается на оптовые закупки школами и библиотеками, а именно на тот сегмент рынка, который стал полем битвы для более крупной культурной войны.
Согласно отчету PEN America за 2022 год, на янг эдалт книги приходится 47% оспариваемых книг, за ними следуют иллюстрированные книги – 18%. И этот образовательный рынок особенно важен для авторов янг эдалта, таких как Нгуен, многие из которых получают значительную долю своих продаж от оптовых сделок и пишут для школьников, у которых обычно нет покупательной способности. «Когда книгу одобряют школы и библиотеки, это становится своего рода средством к существованию, которое может поддержать карьеру автора», — сказала Маргарет Стол, автор бестселлеров «Нью-Йорк таймс», чья книга «Кошки против роботов» (Cats vs. Robots) была недавно запрещена в школьном округе штата Миссури за небинарного героя.
А школы и библиотеки не просто делают разовые оптовые закупки. Как сказал Скип Дай, старший вице-президент по библиотечным продажам и цифровой стратегии Penguin Random House (многонациональная издательская компания-конгломерат, образованная в 2013 году в результате слияния Penguin Group и Random House), «вы покупаете тысячи книг в год на постоянной основе, чтобы заменить те, что были повреждены».
Хотя запреты на книги всегда были в определенной степени политическими, нынешний уровень участия национальных организаций в цензурных кампаниях — нечто новое. Как правило, книги оспариваются членами местного сообщества; однако 41% запретов, отслеженных PEN America с июля 2021 г. по март 2022 г., были «связаны с директивами государственных чиновников или избранных законодателей для расследования или изъятия книг из школ». Кроме того, отчеты «Гардиан» (ежедневная леволиберальная газета в Великобритании, основана в Манчестере в 1821 году) и Salon (американский политически прогрессивный/либеральный сайт новостей и мнений, созданный в 1995 году) показали связи между богатыми спонсорами и группами защиты интересов, такими как «Мамы за свободу» (Moms for Liberty - американская консервативная некоммерческая организация 501, которая защищает родительские права в школах) и «Нет левого поворота в образовании» (No Left Turn in Education), которые возглавляют усилия по запрету в одних штатах и дают пример другим.
Последствия множащихся усилий по запрету ощущают на себе авторы, чьи имена мы, возможно, никогда не услышим, но которые глубоко лично ощущают данное воздействие. Янг эдалт-писательница Лори Холс Андерсон сказала мне, что это было похоже на удар под дых, когда ее первый роман «Говори» (Speak, 1999г.), частично основанный на собственном сексуальном насилии в 13 лет, был оспорен в 2000 году, вскоре после того, как она была названа финалистом Национальной книжной премии. «Я была так напугана, что кто-то может подумать, будто я напишу что-то, что навредит детям», — сказала она.
Боль от запрета часто ранит глубже, чем беспокойство по поводу падения продаж или потери будущих книг. Как сказала мне Маргарет Стол (американский писатель, автор 14 романов, 5 томов комиксов и нескольких видеоигр), может показаться, будто все ваше мировоззрение отвергнуто. Небинарный персонаж в ее книге был вдохновлен собственным ребенком, в ее глазах цензура была своего рода стиранием: «Они не запрещали книгу — они запрещали личность».
Коннор Гудвин (Connor Goodwin)
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ
Источник: The Banned Books You Haven’t Heard About
