Сейчас под "гендерной лингвистикой" понимают, как правило, придумывание уродливых феминативов типа "редакторки" или "борцицы" (или "борцуньи"). На самом деле, это совершенно серьёзное научное направление – в конце концов, конструкции типа "старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец" (Фёдор Достоевский, "Идиот") тоже выглядят довольно странно.
Так или иначе, но Иван Ефремов, очень много внимания уделявший женскому равноправию, не мог не обратить внимания на эту проблематику. Довольно большой фрагмент, посвящённый использованию феменативов, есть в ефремовском псевдореалистическом рассказе "Юрта ворона" 1959 года:
"- В царское время у женщин не было профессий, и все специальности и профессии назывались в мужском роде, для мужчин. Женщинам оставались уменьшительные, я считаю – полупрезрительные названия: курсистка, машинистка, медичка. И до сих пор мы старыми пережитками дышим, говорим: врач, геолог, инженер, агроном. Женщин-специалистов почти столько же, сколько мужчин, и получается языковая бессмыслица: агроном пошла в поле, врач сделала операцию, или приходится добавлять: женщина-врач, женщина-геолог, будто специалист второго сорта, что ли…
- А ведь занятно придумал, Кирилл Григорьевич! Мне в голову не приходило…
- Не я, а молодёжь нас учит. У них верное чутье: называют геологиня, агрономиня, докториня, шофериня.
- Так и раньше называли, к примеру: врачиха, кондукторша…
- Это неправильно. Так исстари называли жен по специальности или чину их мужей. Вот и были мельничиха, кузнечиха, генеральша. Тоже отражается второстепенная роль женщины!
Старый горняк расплывался в улыбке.
- Геологиня – это как в старину княгиня!
- В точку попали, Иван Иванович! Княгиня, графиня, богиня, царица – это женщина сама по себе, ее собственное звание или титул. Почему, например, красавица учительница – это почтительное, а красотка – так… полегче словцо, с меньшим уважением!
- Как же тогда – крестьянка, гражданка?
- Опять правильно! Мы привыкли издавна к этому самому "ка", а в нем, точно жало скрытое, отмечается неполноценность женщины. Это ведь уменьшительная приставка. И женщины сами за тысячи лет привыкли… Разве вам так не покажется – прислушайтесь внимательно, как звучит уважительное – гражданин и уменьшительное – гражданка. А если правильно и с уважением, надо гражданиня или гражданица!
- Верно, бес его возьми! Чего же смотрят писатели или кто там со словами орудовать обязан? Выходит, что они о новом не думают, какие настоящие слова при коммунизме должны быть".
Рассуждения вроде бы осмысленные, но сниженные самим ходом повествования – это обычный больничный трёп изнывающих от безделья мужиков. Почему бы не порассуждать и на эту ещё тему?
Тем более, что тема эта была актуальной в молодости персонажей (как и самого Ефремова), которая пришлась на период первой волны феминизма и начала активного участия женщин в производственной и общественной деятельности.
Петербургский филолог Вероника Беркутова напоминает, что "наиболее продуктивным оказывается суффикс "-к(а)", который начинает присоединяться в качестве "принудительной" пары к словам и суффиксам мужского рода: "вузовка", "активистка", "интеллигентка", "милиционерка", "кулачка", "нэпманка". В обозначениях профессий, связанных с промышленностью, наибольшее распространение получил суффикс "-щиц(а)"/"-чиц(а)": "вагонщица", "грузчица", "крановщица", "лебедчица", "укладчица". Зачастую процесс этот имел стихийный характер, в результате чего появлялось несколько феменативов, вроде пары "контролерша" – "контролёрка" (последнее слово ещё в юности автора было вполне себе в ходу, да и сейчас, кажется, не до конца вышло из употребления).
В 1930-е годы ситуация несколько устаканилась в смысле получения "прописки" в словарях свежевыдуманных слов и возвращения к использованию нейтральных форм мужского рода. Рассказ Ефремова оказался, с одной стороны, воспоминанием об уже довольно давнем прошлом, но, с другой, предвосхищением близкого будущего – спустя десятилетие началась новая волна феминизма, сопровождавшаяся ростом интереса к гендерной проблематике в лингвистике и приведшая уже сейчас к навязыванию феменативов.
Естественным образом, эта тема в дальнейшем повествовании никакого продолжения не нашла. Более того, никак она не отражена и в ефремовской утопии. Впрочем, тут писателя можно понять – не стоит отпугивать читателя неочевидными для понимания и не всегда литературно оправданными неологизмами. Оправданием же может служить то, что тексты "Туманности Андромеды" и "Часа быка" – "перевод" с ныне ещё неизвестного языка будущего (Ефремов, в отличие от Толкина, не лингвист, придумывать языки не умел), а "Таис Афинской" – с древнегреческого.
Современные феминистки, думается, Ефремовым всё равно будут недовольны, поскольку в рассказе есть эпизод, который наглядно показывает отношение писателя к проблеме женского равноправия – женщина не может полностью заменить мужчину и остаётся зависимой от него:
"Всё было так, как представлялось Вале в её мечте. Могучая, широкоплечая фигура, свободно и быстро вращавшая заводную ручку, такую неподатливую для слабых рук девушки. Мотор сначала не отзывался даже силе геолога, но потом, как бы очнувшись, фыркнул раз, другой, громко чихнул и вдруг бодро пошел. Работа двигателя выравнивалась, и, пока он разогревался, геолог заставил измученную девушку выпить немного спирту и поесть".
Первопубликация: https://ukraina.ru/20221022/1039899436.html
