"Дочери всегда раздражали мать, она кричала на них, грозилась отдать в детдом. Отец не верил, когда дочки жаловались на неё. И всё-таки, они придумали план, чтобы он им поверил"
От кого-то из взрослых Оля слышала, что жизнь состоит из чёрных и белых полос, вперемешку. Ей представлялась большая зебра, бегущая по саванне, как на картинке в учебнике географии. Только виделась ей эта зебра в чёрном цвете, с редкими и тонкими белыми полосками…
Семью, где жила девочка, неблагополучной назвать было нельзя. Имелись и мама, и папа, и младшая сестрёнка Лена. Папа Алексей работал в крупной компании, имевшей филиалы и партнёрские организации во многих городах, и работа его была связана с многочисленными командировками. Это было не очень удобно, зато давало хорошую зарплату.
Мама Света в основном находилась дома, работать особо не рвалась, иногда ненадолго устраиваясь в какие-то, как говорил папа, шарашкины конторы, чтоб не закиснуть в бытовых вопросах. Оба родителя вели нормальный образ жизни, практически не пили, разгульную жизнь не вели.
Одиннадцатилетняя Оля ходила в школу, пятилетняя Лена – в садик. Девочки носили вполне приличную одежду, не самую брендовую, но опрятную и не заношенную. Волосы вымытые, ухоженные, заплетённые в косички, со всякими заколочками и резиночками.
Но замечали опытные, неравнодушные педагоги – воспитательница в детсаду, и классная в школе: настроение у девчонок обычно какое-то мрачное, улыбаются редко, особенно к концу дня. По всему видно, что не очень хотят домой идти. А через неделю, глядишь, совсем другое дело: улыбаются, хохочут, домой прямо рвутся.
Учительница Анна Сергеевна сильно беспокоилась: всё ли дома в порядке, не обижают ли родители? Даже с медсестрой, которая медосмотр делала, поговорила, нет ли синяков припрятанных? Но нет, сказала та, всё чисто.
Анна Сергеевна пошла ещё дальше: под видом плановых проверок явилась к Оле домой, но и тут не увидела ничего подозрительного: дома чисто, папа с мамой на кухне пьют чай, девочки играют в какие-то игры в своей комнате, весело хохочут. Родители пригласили учительницу к чаю, угостили печеньем, свежими фруктами. Предлагали бутерброды с сыром и хорошей ветчиной, но она вежливо от них отказалась. В конце концов классная руководительница решила, что волноваться не о чем, очевидно, у девочки просто возрастные изменения, перестройка организма, может, быть проблемы с общением, и на этом успокоилась.
На некоторые странности обращали внимание и соседи – дом панельный, постройки ещё восьмидесятых годов, звукоизоляция никакая. То и дело из квартиры слышался детский плач, женские крики, звуки ссоры. Часто все эти звуки раздавались вечером, когда всем хотелось спокойно отдохнуть после тяжёлого трудового дня.
Но вся соседская реакция ограничивалась недовольным ворчанием и обсуждением шумных соседей за ужином, или перед сном. Никому особо вмешиваться не хотелось тем более, очевидно, криминала там не было. Единственная, кто проявлял некоторую активность, была одинокая пенсионерка Петровна, которая иногда добродушно спрашивала соседку:
– Свет, ты чё там вчера ругалась так, и девки плакали?
– Да ну их, девок этих! Вчера разбесились на ночь глядя, тарелку разбили, пока не наорала на них – не угомонились, – спокойно отвечала та.
В следующий раз объясняла свои крики тем, что девка здоровая, а учиться не хочет, опять сразу две двойки притащила, вот она и не выдержала, наорала, тоже ведь нервы не стальные. А эта сразу в плач!
Петровна качала головой, сочувствуя, но в то же время осуждая молодуху за несдержанность. Обсуждала на лавочке у подъезда с такими же бабушками. Но этим всё и ограничивалось, никаких выводов Петровна не делала, и переключалась на другие темы.
Никто не мог предположить, что дело плохо, и что у соседей происходит настоящая трагедия.
***
Субботнее утро началось как обычно. Отец уехал три дня назад, и не обещал быть скоро. Мать, как всегда утром в выходной, спит, опять допоздна смотрела свои сериалы и ток-шоу. Оля поворочалась в кровати, попробовала закрыть глаза, но заснуть не получилось: вчера, как обычно, заигрались и толком поужинать не успели, так, перехватили кой-чего по пустякам. Мама готовить ужин отказалась: «Раньше надо было думать, а сейчас поздно уже, и на кухне вам делать нечего, идите спать, завтра поедите».
– Ленка, жрать хочешь? – Оля повернулась к сестре: слышала, что та тоже не спит.
– Ага, – ответила малышка, – как сотня голодных волков!
– Тогда идём на кухню?
– Ой, мамка услышит, заругает, – испугалась Ленка.
– А что делать? – рассудила старшая, – Есть-то хочется. Мамка всё равно заругает, а так хоть сытыми будем!
Оля была права, Света не любила, когда дочки хозяйничали на кухне сами: обязательно что-нибудь рассыплют, разольют, разобьют. Но при этом, готовить тоже не любила, особенно по утрам. Сама она ела только днём, а вечером и утром ограничивалась чаем или кофе с бутербродом в лучшем случае. Дочери – растущие организмы, хотели кушать постоянно. В будние дни было проще, девчонки питались в садике и школьном буфете, а вот в выходные ей приходилось заботится о питании, и её это раздражало.
Честно говоря, её раздражало всё, что было связано с дочками, а если совсем честно, само их существование, даже не с рождения, а ещё раньше, когда стало известно о беременности. Она не хотела детей, ей вполне достаточно было мужа, которого она думала, что любила. Но если бы Света обратилась к хорошему психологу, то он объяснил бы ей, что любила она не Алексея, самого по себе, а себя замужем за ним.
У неё был статус замужней женщины, возможность не бедствовать, и при этом практически не работать, так, временно устраиваться развлечения ради. Она любила валяться до обеда в постели, выпроводив дочерей в школу и садик, причём ходили они туда сами: Оля отводила Лену, потом шла на уроки, оставалась на продлёнку, где готовила домашние задания, вечером забирала младшую, приводила домой. Когда Свете говорили, что опасно отпускать детей самих, она апатично пожимала плечами, и говорила, что это всего два квартала, один перекрёсток со светофором.
Когда Алексей узнал об этих путешествиях, он закатил ей скандал. Она вяло отбивалась, затем расплакалась и обещала больше так не делать. Потом муж уезжал, и всё повторялось. Чтобы девчонки не пожаловались папе, она иногда выделяла им деньги на мороженое, поэтому Алексей был уверен, что детей отводит и забирает мама.
Вообще, старалась как можно меньше контактировать с дочками. На кухне всегда имелся запас лапши быстрого приготовления, сыр и колбаса, хлеб, так что голодными дети не были. Также она следила за их внешним видом, если бы девчонки появлялись в школе и в садике неопрятными, поступали бы замечания от педагогов, они бы обязательно дошли до Алексея, и тогда ей мало бы не показалось.
Последние две недели для Светы были тяжёлыми: дочери грипповали одна за другой, потом обе вместе. Ей приходилось готовить еду, девчонки капризничали, просили чего-то вкусненького, не могли ни готовить сами, ни убирать. Света просто бесилась от невозможности поспать утром, да и днём поваляться на диване – то и дело из детской слышалось противное «маманье».
Алексей приезжал на несколько дней, с одной стороны это было облегчением, с другой – тяготой. Он выполнял все домашние дела, бегал в аптеку и в магазин, варил дочкам какие-то каши, сидел у кроваток, читая то сказки, то книжки о приключениях. При этом поражался равнодушию жены, которая при всяком удобном случае убегала к себе и ложилась на диван с ноутбуком – порыскать по сетям, или посмотреть сериал.
– Почему ты так равнодушно относишься к дочкам? – спрашивал он.
– Как я отношусь? – вскидывалась Света. – Они сыты, одеты, вымыты, что ещё надо?
– Ты никогда не приласкаешь их, не поиграешь, не посекретничаешь. Им тепла не хватает, ласки, они же девочки!
– А то, что мне не хватает личного времени, это ничего? Я хочу спокойно посидеть в «Одноклассниках», посмотреть передачу по ТВ, отдохнуть. А они всё время… Только и слышишь: «Мама, мама!». А я тоже, между прочим, живой человек, тоже устаю!
– От чего ты устаёшь? Не работаешь, целый день дома, – сердился Алексей.
– От всего устаю, – тоже вспылила Света. – Приготовь, посуду помой, убери, постирай. А только приляжешь, начинается: «мама это, мама то!»
Алексей позвал дочек.
– Что же это вы маме совсем не помогаете? Нельзя что ли посуду за собой помыть? Да и яичницу какую-нибудь пожарить, тоже не великая проблема! – вроде шутливо, но в то же время серьёзно отчитывал девочек отец.
– Как это, не помогаем? – Оля не слышала предыдущий разговор, поэтому не понимала, что таким образом, говоря по-современному, «палит» мать. – Мы всё за собой сами моем, и приготовить можем – кашу сварить, сосиски.
– И трусики свои сами стираем, – вступила маленькая Лена, – их в машинку нельзя.
– И подметаем, и пыль вытираем, – добавила Оля.
– Что вы там подметаете! – в сердцах закричала Света, – раз в сто лет веник в руки возьмёте, а разговоров! Слушай их больше, они тут тебе таких тружениц изобразят!
Всё закончилось нехорошей ссорой родителей, а вскоре отец уехал в очередную командировку, и девчонки получили по полной программе.
– Жаловаться на меня вздумали? – орала мама. – Меня плохой матерью выставить решили? Я на вас все силы трачу, себя не жалею, а вы, твари неблагодарные, вместо спасибо цирк устроили? Вот погодите, сдам вас в детдом, узнаете тогда! Там никто за вами сопли подбирать не будет, помои станете жрать. Там за подобные выступления вам бы таких люлей выписали, что три дня бы сесть не смогли!
Как обычно, подобные разговоры заканчивались истерическими криками Ленки: «Мама, не отдавай нас в детдом, мы будем хорошими!», и злыми слезами Оли, которая понимала, что ни в какой детдом их не отдадут, но ей было жаль захлёбывающуюся в плаче младшую сестрёнку, и поднималась в душе ненависть к нелюбящей их матери…
Так продолжалось до утра той самой субботы, с которой начался наш рассказ. Итак, девочки тихонько прокрались на кухню, как были, в пижамках и босиком, держа тапки в руках. Аккуратно закрыли двери, полезли в холодильник, что там есть?
Ничего особо интересного не было, нашёлся только кусок колбасы, сливочное масло, хлеб.
– Давай по бутерброду с чаем, и овсяные хлопья кипятком зальём, варенье достанем, я вчера видела в шкафу!
– Давай! – обрадовалась Лена – овсянку она любила.
– Тогда намазывай хлеб, доставай чашки, а я чайник поставлю и варенье открою, – сказала Оля. Она зажгла газ, налила в чайник воды, стала насыпать в мисочки хлопья. Аккуратно вытащила из шкафчика банку со сливовым вареньем, сняла крышку.
– Щас вода закипит, давай, Лен, сполосни заварник пока.
Малышка потащила большой фаянсовый заварочный чайник к раковине, встала на цыпочки, кое-как доставая до крана, взяла мокрый заварник одной рукой, другой попыталась одновременно закрыть кран. Конечно, удержать тяжёлый чайник одной рукой ей не удалось. Пол в кухне был из керамической плитки, поэтому несчастный заварник разлетелся на тысячу кусков… От испуга старшая сестра уронила металлическую миску и ложку. Посуда не пострадала, но звон пошёл по всей квартире.
– Ну всё, капец! – огорчённо прошептала Оля, а Лена залилась слезами.
Распахнулась дверь на кухню, и мама влетела в неё, заходясь сердитым криком:
– Какого чёрта вы попёрлись на кухню? Почему устроили погром, безрукие коровы!
– Мы кушать хотели, и тебя не будить, дать тебе поспать, – прошептала Оля, губы её дрожали.
– Убирайтесь в свою комнату, – уже почти визжала Света, – сидите там тихо, чтоб я вас не слышала!
– Мы кушать хотим…
– Кушать они хотят! Перетопчетесь. Я кино досмотрю, и что-нибудь поставлю варить, а вы уберёте за собой. Вот ведь безрукие, такой чайник загубили!
– Я уберу сейчас!
– Потом уберёшь, я хочу спокойно сериал посмотреть. Марш в комнату!
Девочки шмыгнули к себе, как испуганные мышки. Залезли на Олькину кровать, сели, накрывшись одним одеялом, обнялись. Ленка плакала, размазывая слёзы по щекам, Оля только сердито всхлипывала.
– Кушать хочу… – жалобно всхлипнула малышка. Старшая достала из кармана пижамы кусочек хлеба.
– На, вот. Стащить успела, пока мамка ругалась, поешь…
– А ты?
– Да не хочу я, – неуверенно пробормотала Оля.
– Не-е, так не честно, – Лена разломила кусочек пополам, – ты же тоже есть хочешь.
Они сосредоточенно принялись жевать хлеб, чтобы хоть чуть-чуть заглушить голод.
– Оль, а почему мама нас не любит? – тихо спросила Ленка.
– Не знаю, – мрачно буркнула Оля, – не любит, и всё!
– В детдом сдать нас хочет…
– Да не переживай ты так, никуда она не сдаст, пугает только. Папа ей не разрешит!
– Папы дома нет никогда, как он не разрешит?
– А так, не разрешит, и всё, – Оля наклонилась к уху сестры, и совсем тихо добавила, – мамка его боится.
– Я хочу, чтоб папа никогда не уезжал, – всхлипнула Ленка.
– Нельзя, – рассудительно сказала Оля, – у него работа!
– Плохая это работа, лучше бы он с нами был, сам бы всё увидел, а не мамку слушал!
– Да, – вздохнула Оля, – мамка при нём хорошая, ласковая, зато про нас говорит всякие гадости, а он ей верит, а не нам!
– А ты на телефон запиши, как она ругается, а потом ему покажешь!
– Это ты классно придумала, Ленка! Я теперь телефон всегда наготове буду держать!
Сёстры пошушукались ещё немного, потом их позвали на кухню убираться. Мама, как обычно ворчала и ругалась на них, и на Олином телефоне появилась первая запись.
Разумеется, девочки не знали предысторию маминого недоброго к ним отношения. Не знали и того, что Оля появилась на свет просто чудом: Света, узнав о беременности, собралась делать аборт. Алексей перехватил её в последний момент, заподозрив неладное. Она кричала, билась в истерике, рыдала не хотела рожать категорически. К счастью, муж её не был подкаблучником и имел своё чёткое мнение: дети в семье должны быть обязательно. Он поставил жене категорическое условие – или она рожает, или они расходятся.
Сначала она пыталась гнуть своё, потом плакала и умоляла мужа пожить для себя хотя бы пару лет, но он был непреклонен. Тогда она со страхом поняла, что детей заводить придётся, и сделала хорошую мину при плохой игре: притворилась, что была не права, заблуждалась, и он убедил её. Неизвестно, поверил ли Алексей в её искренность, но больше никаких разногласий на эту тему у супругов не возникало.
А вскоре после рождения Оли у мужа появилась эта самая денежная работа, требующая постоянных командировок. Теперь они виделись реже, он не так сильно раздражал её своей любовью к дочери, которую явно любил больше, чем её. Что касается Лены, то Света просто пропустила момент, когда ещё можно было вмешаться в процесс без риска для здоровья: перед этим у неё сбился цикл, она решила, что задержка – следствие приёма лекарств.
Муж искренне радовался рождению второй дочери, а она возненавидела обеих дочерей, но деваться ей было некуда: Алексей очень любил своих дочурок, возился с ними в те дни, когда бывал дома, снисходительно выслушивал жалобы супруги, не беря их во внимание. С ним в доме воцарялась тёплая, добрая атмосфера, девочки оживали, потому что любили папу, а Света подстраивалась под общее настроение, и малышки даже не думали пожаловаться любимому папе на то, как с ними обходится мама – всё равно бы он не поверил.
До папиного приезда у них с матерью произошло ещё два скандала, не считая обычного ежедневного брюзжания. Один раз получила Ленка – за то, что упала во дворе и порвала новые белые колготки на коленках. Света ругала дочь за неаккуратность, за погубленную одежду, за громкий плач. Небрежно промыла коленки, замазала йодом, даже не подув на пекущие ссадины.
Второй скандал случился перед самым папиным приездом, уже из-за Оли, когда она отказалась есть макароны-спагетти.
– Я говорила, столько раз уже, я ненавижу этих длинных червяков, которых надо наматывать на вилку! Я просила сварить обычные макароны, спиральки или гребешки, неужели так трудно?
– Ешь, что дают и не выпендривайся! Буду я ещё тебе отдельно готовить!
– Не надо мне отдельно готовить, я бы сама себе сварила, никого не напрягая.
– Ты бы всё в кухне загадила, разбила и разлила. Ешь, или иди спать без ужина!
Глотая слёзы и давясь, девочка ела ненавистную еду, потому что знала, что мама не передумает, и ей придётся лечь без ужина.
А утром приехал папа. Было воскресенье, девочки оставались дома. Они с радостным визгом повисли на шее у отца, а тот обнимал их, целовал, шептал ласковые слова. Света кривила губы – её раздражали эти «телячьи нежности».
– Как вы тут без меня? – спросил Алексей. – Всё хорошо, вы маму слушались, помогали ей?
– Как же, слушались! Совсем от рук отбились, дрянные девчонки, что им не скажу – всё поперёк. Чайник разбили, две тарелки, Ленка колготки новые порвала так, что их только выбросить!
– Ладно, – добродушно отмахивался отец, – подумаешь, чайник, колготки! Новые купим, невелики траты!
– А ты всё их балуешь, – недовольно проговорила Света, – они мне тут мозги выносят, огрызаются, не слушаются!
– Это правда, дочери? – папа пытался взять суровый тон.
– Неправда, – вдруг тихо, но твёрдо сказала Оля, – мы очень хотели помочь, сами завтрак себе готовили, посуду хотели мыть…
– Мне такая помощь не нужна, – фыркнула Света, – скоро в доме посуды не останется с такой помощью.
– Мы не нарочно, – встряла Лена, – мы нечаянно.
– За нечаянно бьют отчаянно, – сердито буркнула Света, потом спохватилась, – ну, это так, образно говорится… Никто вас бить не собирался, хотя по-хорошему, надо было бы!
– Ты нас не била, ты только кричала и ругалась, – Оля сцепила пальцы на дрожащих руках, но не отступала. Сестрёнка сделала к ней шаг, и вцепилась в локоть, то ли ища защиты, то ли наоборот, поддерживая.
– Что? – Света аж захлебнулась от возмущения. – Я ругалась? Что вы себе придумываете, скверные девчонки! Это тупое враньё, не слушай их, Лёша!
– Это враньё? – Оля вытащила из кармана свой телефон, включила запись. Кухня наполнилась визгливым голосом Светы: «Задницы безрукие, как вы мне надоели! Вон отсюда в комнату, и сидеть тихо, а не то завтра же повезу вас в детдом!»
– Ну и что? – Света побледнела. – Они тогда просто довели меня, я сорвалась. Но это было один раз!
– Папочка, там у меня много всего подобного, я боялась, что ты нам не поверишь, и всё записала…
Алексей сидел на своём стуле осунувшийся, и какой-то сразу постаревший.
– Оленька, скинь мне, пожалуйста, все эти записи, я хочу всё прослушать. Идите погуляйте, вот вам деньги, сходите в кино, поешьте мороженого, гамбургеров каких-нибудь, нам с мамой поговорить надо.
Сестёр не нужно было долго уговаривать. Они умчались во двор, и вернулись домой только вечером. Папа был один, он сказал, что мама ушла в гости, ночевать не будет. Пусть они умываются, собираются, завтра в школу.
Назавтра, когда Оля с Леной пришли после садика и продлёнки домой, папа сказал, что мама всё ещё в гостях, и приедет не скоро. Он пока будет с ними, в командировку не уедет. Девчонки нисколько не жалели, что остались с папой, что на них никто не кричит и не ругается.
Как они потом узнали, дома был грандиозный скандал, и папа выставил мать из дома. Она уехала к родителям в другой город, подписала отказ от детей, получила за это от отца деньги, и исчезла из их жизни.
Алексей перевёлся на другую должность, в командировки больше не ездил, и, хотя потерял немного в зарплате, но был с дочками. Оля по-прежнему отводила и забирала Ленку из садика, училась на продлёнке, но совсем не огорчалась этому. А потом в их жизни появилась тётя Юля с дочкой Машей и толстым рыжим котом Беней. Они все очень быстро нашли общий язык – тётя Юля никогда не ругалась, учила их готовить, а если в процессе что-то и разбивалось, она только махала рукой и смеялась: «К счастью!»
Соседи, как и раньше, частенько слышат шум из этой квартиры, но теперь не ворчат, а только добродушно усмехаются, слыша радостный хохот и весёлые взвизги – это радуются жизни три весёлых девчонки и толстый рыжий кот…
