Наверное, настала пора поговорить о докторе Борментале, которого многие из моих комментаторов считают единственным положительным героем повести, хотя заступники Шарикова и пишут: «Что за нелепый упрёк Шарикову, что он не хочет воевать? А с какой стати он должен? Может, Борменталь хочет? Непохоже что-то. И потом - очень характерно - Шариков помогал собирать воду с пола, а Борменталь и пальцем о палец не ударил. Он видите ли выше этого!»
На эту реплику уже был дан адекватный ответ, поэтому считаю лучшим выходом только посмеяться над ней и обратиться к образу доктора (смею думать, что, если бы потребовалось воевать, ему нашлось бы место прежде всего как врачу).
«Вы – первый ученик моей школы», - говорит ему профессор. И мне кажется, что в течение повести Борменталь проявляет себя не только как ученик, но и как верный соратник.
Не случайно, когда обсуждается вопрос о том, как избавиться от Шарикова, доктор готов пожертвовать собой: «Тогда вот что, дорогой учитель, если вы не желаете, я сам на свой риск накормлю его мышьяком. Чёрт с ним, что папа судебный следователь».
В отличие от Шарикова и иже с ним, Борменталь умеет помнить добро. В минуту откровения он скажет: «Я никогда не забуду, как я полуголодным студентом явился к вам, и вы приютили меня при кафедре. Поверьте, Филипп Филиппович, вы для меня гораздо больше, чем профессор, учитель». Давайте посмотрим повнимательнее на эти слова.
Борменталь – человек «не того» происхождения – «отец был судебным следователем в Вильно». Восстановить биографию Ивана Арнольдовича довольно сложно. Вильно (нынешний Вильнюс) был оккупирован немцами в 1915 году, в Гражданскую войну переходил из рук в руки, в 1922 году был присоединён к Польше… Где был в это время Борменталь? Приходится только «додумывать». Но, во всяком случае, нет ничего удивительного в «явлении полуголодного студента» в Москве… Видимо, именно профессор Преображенский сделал из него врача. Преображенский верит в него. Не случайно он назовёт его в разговоре «будущий профессор Борменталь». Возникает вопрос – а почему доктор работает вместе с профессором?
Кто-то из моих читателей ёрничал, что «после обеда, изволивши вкусно откушать и власть наговориться, точнее - напоучаться, Преображенский милостиво выдаёт Борменталю червончик-другой. Так сказать - заработал - получи. Заработал, ассистируя в операционной умелыми руками, и в столовой свободными ушами». Но мне кажется, что вовсе не из-за этих «червончиков» Борменталь ассистирует профессору и проводит вечера, участвуя в его экспериментах («Я сегодня вечером не нужен вам, Филипп Филиппович?») – не случайно же он, «краснея, засунул деньги в карман пиджака». Судя по всему, Борменталь достаточно хорошо обеспечен. Мне думается, эта работа с профессором – великолепная школа и практика. Именно так возникает преемственность в науке. Он прекрасно понимает, с учёным какого ранга свела его судьба. Думаю, что, когда он говорит: «Я полагаю, что вы - первый не только в Москве, а и в Лондоне и в Оксфорде!» - он не льстит. Потому-то и краснеет доктор: не он платит за обучение, а ему платят.
Некоторые читатели злорадствуют: «А так им и надо. Не надо было дурацкие эксперименты с живым существом производить». Но ведь без экспериментов науку не двинуть вперёд…
Позволю себе небольшое отступление. Один из героев Д.А.Гранина занимался тем, что в «разгар рабочего дня» «старательно выдувал мыльный пузырь», считая, что «ведь это крайне важно разобраться, каким образом пузырь отрывается от трубки». А затем «работу с мыльными пузырями он всё же закончил и послал её в журнал технической физики. Через полгода её напечатали, и выяснилось, что она представляет некоторый интерес для теории пограничных явлений». Это, конечно, мелочь. Но из таких мелочей рождается открытие.
Профессор Преображенский «пять лет сидел, выковыривал придатки из мозгов», сделал уникальную операцию... Он горько скажет, что «старый осёл Преображенский нарвался на этой операции как третьекурсник». Однако неудача позволила сделать и важный вывод: «гипофиз - закрытая камера, определяющая человеческое данное лицо. Данное!.. А не общечеловеческое. Это - в миниатюре - сам мозг». И он будет продолжать работу, хотя мы и не узнаем, в каком направлении. И Борменталь снова будет рядом.
Профессор же, поначалу оценив талант Борменталя («И я вас полюбил как способного врача»), постепенно проникается к нему практически отцовскими чувствами («В сущности ведь я так одинок») и становится наставником его не только в профессии, но и в жизни – «Мне шестьдесят лет, я вам могу давать советы».
«В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», - говорит доктор Астров у А.П.Чехова, и мне кажется, что Борменталь полностью соответствует этому требованию.
Булгаков несколько раз подчеркнёт привлекательность Борменталя: «Вошёл тот, тяпнутый, оказавшийся теперь, в ярком свете, очень красивым, молодым, с чёрной острой бородкой» (эта бородка, которой в фильме В.Бортко Борменталя лишили, мне напоминает как раз чеховские портреты), «красавец тяпнутый - он был уже без халата в приличном чёрном костюме - передернул широкими плечами».
Комически эта привлекательность будет помянута и в «Истории болезни»: «Ещё лучше в "Вечерней" - написали, что родился ребенок, который играет на скрипке. Тут же рисунок - скрипка и моя фотографическая карточка и под ней подпись: "Проф. Преображенский, делавший кесарево сечение у матери". Это что-то неописуемое... Оказывается - Дарья Петровна была в меня влюблена и свистнула карточку из альбома Ф.Ф.»
Видимо, доктору несвойственна ложь. Не случайно перед операцией Шарик возненавидит его «за его сегодняшние глаза. Обычно смелые и прямые, ныне они бегали во все стороны от пёсьих глаз. Они были насторожены, фальшивы и в глубине их таилось нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление». Трудно быть нечестным даже с псом – но ничего не поделаешь.
В истории с Шариковым Борменталь выступает верным соратником профессора. «Я переехал к Преображенскому по его просьбе и ночую в приёмной с Шариком», - запишет он, когда считает получившееся существо ещё Шариком. Но он будет рядом с профессором и в самые тяжёлые дни: попытается обучать Шарикова хорошим манерам и – наверное, не зря влюбилась в него Дарья Петровна! – проявит себя истинным рыцарем по отношению к женщинам.
Он даже напугает профессора в сцене ночного «визита» Шарикова: «Борменталь повыше засучил рукава рубашки и двинулся к Шарикову. Филипп Филиппович заглянул ему в глаза и ужаснулся.
- Что вы, доктор! Я запрещаю...»
И только немного придя в себя, доктор скажет: «Ну, ладно, подождём до утра. Я ему устрою бенефис, когда он протрезвится».
И я уже приводила цитату, как он заставляет Шарикова извиниться перед женщинами.
С удивлением прочла на одном из сайтов, именующих себя «образовательными»: «Булгаков доверил Борменталю задачу обезвредить подопечного, когда тот, сотрясая револьвером, угрожал окружающим. Твёрдой рукой он пристрелил подопытного, избавив профессора от нужды принимать решение самостоятельно». Вот после подобных пассажей и задумаешься, почему я читаю подчас в комментариях такое, о чём бедный Булгаков даже не догадывался!
Что же было на самом деле? Угрожал Шариков только одному «окружающему» - «правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер». А дальше – «Филипп Филиппович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней распростёртый и хрипящий лежал заведующий подотделом очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькой малой подушкой». Как видим, не «пристрелил», а несколько придушил, сам при этом немало пострадав: «он… в зеркале осмотрел поцарапанное в кровь своё лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки». И явно это стоило ему многих сил – и физических, и душевных.
И уже после операции, вернувшей Шарику его прежний облик, уничтожит Борменталь все следы произошедшего: Зина рассказывала, «якобы он сидел в кабинете на корточках и жёг в камине собственноручно тетрадь в синей обложке из той пачки, в которой записывались истории болезни профессорских пациентов. Лицо будто бы у доктора было совершенно зелёное и всё, ну, всё, вдребезги исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер сам на себя не был похож» (полностью привела цитату, чтобы подчеркнуть, что и профессору не так просто далось решение).
И именно голос Борменталя прозвучит после ночного визита милиции: «Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он ещё раз появится в квартире профессора Преображенского».
***************
Публикация моей статьи о Шарикове вызвала бурю комментариев, заставивших меня немало огорчиться. Я не говорю о тех, кто не поскупился (по адресу профессора и доктора, а иногда и моему) на лексику, уместную разве лишь на заборах, - такое я просто сразу отправляю в бан. Нет, я просто убедилась, что дело швондеров живёт и побеждает.
Кто-то, например, ничтоже сумняшеся утверждает: «Швондер делает свою работу, и делает хорошо. И это в нём главное, остальное пыль на рояле». Правда, я нигде в повести не нашла указаний, что же именно делает Швондер. Да, Булгаков не любил управдомов. Но описывая и Буншу, и Никанора Ивановича, он всё же указывает на их деятельность («Неимоверные усилия я затрачиваю на то, чтобы вносить культуру в наш дом. Я его радиофицировал», «Никанор Иванович Босой… находился в страшнейших хлопотах», «к осени надо было закупать нефть для парового отопления»), а здесь мы только слышим хоровое пение да рассказы о собраниях.
А ещё - после печального замечания одного из читателей, что «любителей Шарикова и Швондера не становится меньше», я прочитала гордое «их меньше и не станет, не надейтесь. )))»
Мне страшно…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь
