Антонина Васильевна медленно прогуливалась по больничному коридору, разминая затекшие ноги. Шаркая по полу тапочками, она то останавливалась, чтобы перекинуться с кем-нибудь словечком, то снова брела, запахнувшись в толстую шерстяную кофту. Иногда она задерживалась у окна и смотрела на улицу, а ее непослушные пальцы тихо отбивали такт какой-то давно забытой мелодии. Антонина Васильевна провожала взглядом прячущееся за тучей солнце, вдыхала аромат цветущей вишни, доносившийся из маленького больничного дворика сквозь приоткрытую форточку. И ждала своих детей, уже давно ее не навещавших. Ни дочь Алена, ни сын Юрий уже почти три недели не приходили к ней сюда, в больницу, чтобы узнать о ее самочувствии и просто побеседовать о том о сем, сидя в небольшой приемной. Вернувшись в палату, Антонина Васильевна доставала из тумбочки маленький календарик и зачеркивала каждый прошедший день.
Вот уже больше месяца прошло с того момента, как она очутилась в больнице с инсультом, таким сильным, что она едва не впала в кому. Первые дни Антонина Васильевна лежала без движения, уставившись в потолок и шевеля искривленными губами. Пальцы ее были скрюченными и двигались сами по себе, будто заведенные, а ног Антонина Васильевна и вовсе не чувствовала, и в какой-то момент ей показалось, будто их и вовсе нет. Так, с трудом питаясь жидкой кашей с ложечки и молчаливо плача от бессилия, Антонина Васильевна провела целую неделю, показавшуюся ей вечностью. День и ночь сливались воедино, и Антонина Васильевна порой путала их, засыпая утром и просыпаясь вечером. Единственным ее утешением в эти тяжелые дни для нее была синица; эта маленькая, шустрая пичужка каждое утро садилась на окно и распевала свою весеннюю песню - ци-ци-фи! ци-ци-фи! И разбитая инсультом Антонина Васильевна немного оживала: пальцы ее, доселе непослушные, еле заметно дирижировали маленькой пернатой певунье, а кривых губ касалась добрая улыбка. И до тех самых пор, пока Антонина Васильевна не стала понемногу вставать и расхаживаться, синица все прилетала и пела, держась лапками за тонкую проволоку. А потом вдруг синица исчезла, и ее песня больше не будила Антонину Васильевну по утрам.
Накануне выписки, вечером, Антонина Васильевна сидела у окна палаты и слушала распевающих в близлежащей рощице соловьев. Березы уже начали покрываться молодой листвой, лужайку возле больницы украшали редкие одуванчики, а от густых кустов сирени исходил сладостный аромат. Антонина Васильевна довольно жмурилась, посматривая на заходящее солнце, и на душе у нее было тепло и радостно. Пальцы ее торопливо орудовали крючком: Антонина Васильевна вязала носки. Они получались красивыми, красными с желтым затейливым узором.
- Ну как дела, Васильевна? - спросила Антонину Васильевну подошедшая Марья Федоровна, пациентка из соседней палаты, мучившаяся от гипертонии. - Гляжу, совсем уже оклемалась. Да кому это ты носки-то вяжешь, май ведь на дворе!
Антонина Васильевна, не отрываясь от рукоделия, с усмешкой покачала головой.
- Да никому, - ответила она. - Так, руки разминаю. Врач сказал, что вязание способствует развитию мелкой моторики, а после инсульта это самое то. А носки... Да что же мне, некому носки вязать, что ли? Дети у меня, между прочим, да и внуки тоже есть, Алешка и Женечка.
Марья Федоровна подвинула поближе стул и присела. Дышала она тяжело, так, будто только что пробежала километров пять.
- Дети... - задумчиво протянула она, массируя виски. - Так ведь ты же сама говорила, что они к тебе не приходят. Ругала их, на чем свет стоит. А чего, кстати, они не идут? Поругались вы, что ли?
Антонина Васильевна отложила вязание и сняла очки. На ее переносице остался маленький розоватый след.
- Кто их знает, - ответила она со вздохом. - Может, дела у них какие, кто знает. Юра замдиректора какой-то там фирмы, с компьютерами у них что-то там связано, я в этом не разбираюсь. Но, думаю, дел у них там выше крыши, вот и не идет по этому. Алена тоже какой-то там менеджер, тоже бегает туда-сюда, как белка в колесе, все отчеты, справки, проверки. Это ведь нам, старикам, проще - сидишь себе и вспоминаешь прошлое, как оно было раньше. Я вот учительницей всю жизнь проработала, химию и биологию преподавала. По молодости вроде интересно было, а потом тяжело стало. И дети изменились, и мы изменились. Последние годы на работу как на каторгу ходила, все дни до пенсии считала. Просили меня, умоляли остаться, а я ушла. А ты говоришь...
Антонина Васильевна задумчиво посмотрела в окно, на сгущавшиеся майские сумерки. На нее потоком хлынули воспоминания из далекого прошлого, когда она, будучи еще совсем еще юной девушкой Тоней спешила после работы на свидание. Точно так же насвистывали соловьи и пахло сиренью, только теперь ее некогда гладкая кожа покрылась глубокими морщинами, а глаза затянуло мутной пеленой. И соловьи, и сирень уже почти не радовали и не волновали сердце.
- Все равно, как-то странно, - произнесла Марья Федоровна нахмурившись. - Вот мои дочка с зятем, каждый день приходят, все сладости несут, а мне куда их сладости, с моим-то диабетом. Названивают, опять же, каждый вечер, справляются о здоровье. Да и, честно говоря, это ведь они меня сюда привезли, я сама-то не хотела. Ну, думаю, давление и давление, оно у меня всегда было, еще смолоду, а оказалось, что гипертонический криз. Вот и лежу тут теперь вторую неделю. Поговорить, что ли, завтра с врачом, чтобы отпустил пораньше, а то картошку сажать пора...
Антонина Васильевна засмеялась, посмотрев на красное, будто от мороза, лицо собеседницы.
- Какая тебе картошка, милая ты моя? - воскликнула она, всплеснув руками. - Тебе лечиться надо! Лежи себе, читай книжку, отдыхай, а картошку на рынке купишь. Стоит ли из-за пары мешков себя истязать? Что тебе, пенсию, что ли, не платят?
Марья Федоровна вздохнула и прикрыла лицо дрожащей рукой.
- Да дело-то не в картошке, - угрюмо ответила она. - Огород я свой люблю, привыкла к нему. Земля, там, конечно, давно уже истощилась, овощи родятся год от году хуже, а я все сажаю. И огурчики, и помидорчики, и цветочки всякие. Приятно мне это, душой отдыхаю. Да и не тяжело вовсе, иной раз лежать тяжелее. Эх, старость не радость...
Антонина Васильевна и Марья Федоровна посидели еще немного, судача о всяком-разном. Наконец, медсестра принесла поднос с лекарствами, померила им давление и велела расходиться. Пришло время отбоя. Старушки нехотя поднялись, пожелали друг другу и медсестре спокойной ночи и отправились по своим палатам. Антонина Васильевна до полуночи ворочалась в своей постели, раздумывая над тем, почему за столь долгий срок дети так и не приехали к ней, чтобы повидаться. На ум Антонине Васильевне приходили тяжелые думы, она строила разные гипотезы и теории. Конечно, она могла бы позвонить детям и узнать о том, что случилось, но после инсульта слух ее сильно ухудшился, и услышать собеседника по телефону даже с включенной громкой связью она не могла. Когда, наконец, над городом забрезжил слабый рассвет, Антонина Васильевна провалилась в глубокий сон, который на нее нагнали мрачные мысли.
Через три дня, после обхода врача, Антонина Васильевна засобиралась домой. Она старательно уложила в сумку свои немногочисленные вещи, поблагодарила медперсонал за заботу и вышла на прогретую солнцем улицу. Дождавшись такси на больничном дворике, Антонина Васильевна села в машину, улыбнулась водителю и назвала свой адрес. Автомобиль вырулил на дорогу и помчался вдаль по пыльной улице. Антонина Васильевна с удовольствием смотрела в окно; теплый ветер залетал в щель и приятно щекотал лицо своим дыханием. За месяц город расцвел и преобразился: парк шелестел зелеными кронами лип и кленов, у тротуаров плавно покачивались подстриженные тополя. Люди неспешно шли по переходам, и лица их были светлыми и приветливыми, как это всегда бывает весной. Наслаждаясь всеми этими картинами, Антонина Васильевна незаметно для себя задремала, и водитель, заметив это, снизил скорость. Такси неторопливо выехало на загородное шоссе и затерялось среди цветущих полей.
- Приехали, - сказал водитель, остановив машину на узкой улице загородного поселка. - Давайте, я помогу вам донести вещи.
Он любезно открыл перед Антониной Васильевной дверь и вытащил из багажника ее сумку, после чего отнес ее к воротам небольшого, но симпатичного кирпичного домика. Антонина Васильевна с удивлением заметила, что лужайка перед домом аккуратно подстрижена, как и растущие в палисаднике кусты акации. Да и сам палисадник был заново выкрашен в синий цвет, а рядом была установлена красивая металлическая лавочка, которой раньше не было. Распрощавшись с водителем и поблагодарив его, Антонина Васильевна подошла к воротам и хотела отпереть их своим ключом, но тут ее снова ждал сюрприз - старый навесной замок отсутствовал, вместо него ворота были заперты на новый, встроенный внутрь. Опешив, Антонина Васильевна долго стояла, разглядывая свой собственный дом, который вдруг стал ей совсем незнакомым. Наконец, оцепенение отступило; Антонина Васильевна вспомнила, что внутрь можно попасть через находившуюся в палисаднике дверь, которая была спрятана за занавесью плюща. Щелкнув щеколдой, Антонина Васильевна вошла в палисадник и проникла во двор.
Но едва она ступила внутрь, как из-под крыльца вдруг раздался грозный собачий лай и оттуда вылетела огромная черная собака с блестящей на солнце шерстью. Собака угрожающе зарычала и вздыбила шерсть на загривке; выгнувшись дугой, она навострила стоящие торчком уши и неотрывно смотрела на Антонину Васильевну, не переставая периодически лаять. Антонина Васильевна выронила из рук свою сумку и застыла, не зная, что делать. Чувствуя, как сердце бешено колотится, а все тело охватывает неприятный ледяной озноб, она сползла по забору наземь и что-то тихо забормотала. Собака осторожно подошла к ней, тщательно обнюхала, затем схватила выпавшую сумку и схватила ее зубами. Антонина Васильевна, словно в бреду, наблюдала за этой странной картиной, и на какое-то мгновение ей показалось, будто она все еще находится в больничной палате, разбитая инсультом, а все происходящее - не более, чем ее очередной тяжелый сон. С трудом поднявшись и покачиваясь на одеревеневших ногах, она протянула к собаке дрожащую руку и попыталась отобрать свою сумку, но собака вдруг сорвалась с места и убежала. Антонина Васильевна сделала осторожный шаг вперед, чтобы схватиться за перила крыльца, но не удержалась и упала, споткнувшись на ровном месте. С грохотом упав вперед, Антонина Васильевна рухнула на крыльцо и заплакала, прижимая к груди ушибленную руку. Боль была такой сильной, что Антонина Васильевна забыла обо всем на свете и совсем не заметила, как входная дверь отворилась и на пороге возник человек.
- Здравствуйте, - произнес он, помогая Антонине Васильевне подняться. - А вы кто и как здесь оказались?
Антонина Васильевна, перестав уже чему-либо удивляться, сидела понурив голову и разглядывая опухающую на глазах руку. К счастью, пальцы двигались, что исключало перелом, но боль все равно была сильной и резкой, будто по руке кто-то со всему размаху ударил молотком.
- Я-то хозяйка, - дребезжащим от волнения и боли голосом произнесла Антонина Васильевна, повернув заплаканное лицо к незнакомцу. - Дом это мой, я здесь живу уже почти сорок лет. А вот вы кто такой и что здесь делаете - это вопрос интересный. Что вы сделали с моим палисадником и акациями?
Незнакомец нахмурил свое широкое, заросшее бородой лицо. Брови его сошлись на переносице, отчего он стал похож на волка, а темные глаза вспыхнули и угасли. Антонине Васильевне показалось, будто это лицо ей знакомо, но когда, где и при каких обстоятельствах она видела его - этого она вспомнить не могла.
- Давайте пройдем в дом, - предложил мужчина, поднимаясь и помогая Антонине Васильевне встать. - Вам нужно приложить к руке что-нибудь холодное, а то такой синяк будет - мама не горюй. И еще вам нужно выпить кофе.
Он подхватил Антонину Васильевну под руку и провел в дом. Антонина Васильевна заметила произошедшие в обстановке перемены и губы ее гневно задрожали. Дом был почти пуст: старое трюмо куда-то исчезло, как и комод, где она хранила одежду. Исчезли и сервант со старинной посудой, и книжный шкаф с ее небольшой коллекцией книг, и портреты давно ушедших родственников, висевшие на стенах, и иконы, которые находились в углу, на небольшой треугольной полке. Все исчезло. Остались лишь низкий журнальный столик и плетеное из лозы кресло-качалка, которое ей подарил один хороший знакомый. Антонина Васильевна медленно прошествовала к нему и села, задыхаясь то ли от досады, то ли от гнева, то ли еще от чего.
- Вы меня извините, - сказал мужчина, вручая ей чашку горячего кофе. - Я этот домик недавно приобрел, вот, навожу тут порядок. Зовут меня Тимофеем, а вас, простите, как?
Тимофей протянул Антонине свою руку и ей не оставалось ничего другого, как пожать ее.
- Вы, Тимофей, что-то перепутали, - слабо ответила Антонина Васильевна. - Это мой дом, я жила здесь до того, как попала в больницу с инсультом. Это было всего чуть больше месяца назад. Пятнадцатого апреля, если мне не изменяет память.
Тимофей задумчиво почесал густую бороду и кашлянул.
- Ну а я купил этот дом неделю назад, - сообщил он, подливая Антонине Васильевне еще кофе. - Люди, которые мне его продали - мужчина и женщина, сказали, что хозяйка то ли при смерти, то ли уже больше никогда не очухается, и дом этот ей совсем без надобности. Они что-то говорили о том, чтобы сдать ее в дом престарелых или что-то еще в этом духе. Я еще поинтересовался - как это так, мол, хозяйка еще жива, и права на дом у нее, но мужчина, кажется, его звали Юрием, сказал, что все утрясет. Ну и все настаивал на скорейшей покупке. Вот я и купил.
Антонина Васильевна, услышав о Юрии, едва не расплакалась. Выходило так, что родные дети лишили ее крыши над головой, а ее саму хотели сбагрить в богадельню. Вот почему они не приезжали к ней весь этот месяц. Антонина Васильевна судорожно глотала горячий кофе, не обращая внимания на жжение в горле. Внезапно ей стало так плохо и тошно, что она испугалась нового инсульта. Тимофей, заметив это, принес ей каких-то каплей и набросил на плечи шерстяной плед.
- Мне почему-то кажется, что мы знакомы, - сказала Антонина Васильевна, немного придя в себя. - Где-то я видела ваше лицо.
Тимофей прищурился и почесал затылок.
- Я участвовал в муниципальных выборах два года назад, - сказал он, поднявшись. - Наверное, вы видели меня на листовках и баннерах. Я потратил на них приличную сумму, но депутатом так и не стал. Ну и ладно. Мне и без этого забот хватает. Я заведую сетью магазинов для туризма и активного отдыха, держу несколько небольших баз отдыха на здешних озерах. Просто хотел сделать местную обстановку более чистой и приятной, но не вышло.
- Нет, нет, - махнула рукой Антонина Васильевна. - В выборах я не участвовала. Я вас где-то раньше видела. Как ваша фамилия?
Тимофей усмехнулся.
- Волков, - ответил он. - Тимофей Владимирович Волков. Уже тридцать пять лет как. Вырос, учился, женился - и все под этим именем и в этом городе.
- Волков... Волков... - пробормотала Антонина Васильевна, яростно потирая лоб. - Тимофей... Ах, вон оно что! Вспомнила!
И Антонина Васильевна действительно вспомнила Тимофея, когда он был еще совсем юным. Тот Тимофей, каким она его помнила, был жутким сорванцом и хулиганом, бившим школьные окна и не пропускавшим ни одну драку. Но на ее уроках, особенно на биологии, Тимофей становился другим. Он записывал все, что говорила Антонина Васильевна, усердно выполнял домашние задания и любил оставаться после уроков, чтобы побеседовать о живой природе.
- Помню, как ты принес в класс здоровенного окуня, - засмеялась Антонина Павловна, повернувшись к Тимофею. - Огромного такого, наверное, под килограмм весом. Я-то, дура, велела тебе его поместить в аквариум, что был в живом уголке. А на другой день этот великан сожрал всех тамошних рыбок. Ну и влетело же мне тогда от директора! А окуня этого он себе забрал, и зажарил, наверное.
Тимофей, тоже вспомнив свою старую учительницу, мягко рассмеялся.
- Антонина Васильевна, я ведь вас и не признал, - сознался он виновато. - Изменились вы, не в обиду вам сказано. Только голос у вас все тот же. Да уж, в школе у нас весело было. Я, правда, редко там появлялся, все на рыбалку или в лес сбегал с уроков. Там мне интереснее было. Теперь у меня самого двое детей, близнецы Коля и Дима, я уж в ежовых рукавицах держу, чтобы моих ошибок не повторяли.
И Тимофей, потягивая кофе, рассказал Антонине Васильевне о своей жизни. Оказалось, что после школы он выучился на ветеринара, но по профессии работать не стал, вместо этого занявшись бизнесом. За несколько лет он открыл несколько магазинов, потом выкупил несколько мест за городом и создал там несколько турбаз. Теперь в его планах были налаживание производства рыболовных снастей и расширение за рубеж, куда он хотел продавать свои товары.
- А домик этот я купил так, для отдыха, - сказал Тимофей, осмотрев жилище. - Достался он мне почти даром. Я тут хотел дачу устроить, жили бы тут летом всей семьей. До леса рукой подать, река недалеко, опять же. Да и дом симпатичный, не то что эти новые коттеджи, без смеха не взглянешь. Тут все с умом построено, на века.
Антонина Васильевна тяжело вздохнула и мысленно согласилась с бывшим учеником. Дом действительно был добротным, собственноручно построенным ее бывшим мужем Игнатом. Тот всю жизнь проработал строителем, и знал, как построить хороший дом.
- А мне куда теперь... - произнесла Антонина Васильевна, ни к кому конкретно не обращаясь и глядя в одну точку. - На старости лет, без угла... В дом престарелых, что ли, или на улицу?..
Лицо Тимофея помрачнело, но тут же вновь просияло и налилось румянцем. Он поднялся и вытащил из кармана ключи.
- Не надо в дом престарелых, - сказал он тихо. - И на улицу тоже. Живите, как раньше жили. Дом ваш. А с детьми вашими я сам разберусь. Все получат по заслугам.
Тимофей вытащил из кармана бумажник, извлек из него несколько купюр и тайком положил на полку. Потом быстро накинул на плечи свою куртку и вышел на улицу.
- Рокки, ко мне! - услышала Антонина Васильевна его звонкий окрик. - Ну, негодяй! Верни сумку, не твоя она! Ишь, обслюнявил всю, дубина!
Тимофей поставил сумку на крыльцо, после чего открыл свою машину и загнал туда пса. Потом отворил большие ворота, сел за руль и выехал на улицу. Антонина Васильевна вышла во двор, чтобы его проводить и поблагодарить напоследок.
- Не надо лишних слов, - крикнул Тимофей, высунувшись из окна. - Дом ваш! Вы уж простите, что так вышло! Ну, до скорого!
Он лихо вырулил на дорогу и вскоре исчез за поворотом. Антонина Васильевна помахала ему вослед и присела на низкую скамеечку возле палисадника. Шумели акации, гудели на цветах пчелы. Весна уступала место лету. Антонина Васильевна вдохнула пряный, сладковатый воздух и блаженно зажмурилась. Все было хорошо. Она была дома.
Автор: Антон Макаров
