После проливного дождя, который случился накануне ночью, выглянуло солнце. Роса, ещё не успевшая просохнуть, сверкала жемчужными каплями повсюду: на траве, цветах, ветвях деревьев, даже на паутинке под крышей бани.
Акулина вышла на крыльцо, подставила юное личико, тронутое задорными веснушками, под солнышко и зажмурила глаза.
Как хорошо! Как красиво вокруг! Воздух чуть прохладен с утра, бодрит. Матушка Агафья с утра с обозом уехала с близнецами в соседнее село к приболевшей сестре.
Сегодня нужно отнести в земскую больницу большую банку керосина, отец Михаил велел. Наверняка там будет Демьян.
Акулина чуть задержалась, глядя в маленькое зеркальце в деревянной оправе на тонкой длинной ручке. Чуть зеленоватые глаза, темно-русые волосы, прибранные в косу, свежая кожа, румяные щечки – чудо, как хороша. И что это она красуется? Девушка чуть поморщила прекрасный носик и, улыбнувшись своему отражению, подхватив корзину, в которой стоял керосин, пошла в больницу.
Здание представляло собой просторный деревянный дом со множеством окон. Около него находился доктор, который беседовал с женщиной. Акулина кивнула им и, показав на корзину, поставила ее на крыльцо у двери. Доктор поблагодарил девушку, и она направилась восвояси.
Отцветавшие яблони роняли нежные бело-розовые лепестки на землю, отчего казалось, что она покрыта легким снежком. Завернув за угол очередного деревенского дома, Акулина вдруг ощутила нестерпимую боль в голове, потом стало темно, и она упала.
Очнулась девушка в деревянном сарае на соломе. Кругом темень, лишь только среди дощатых щелей пробивался лунный свет тонкой струйкой, да слышался отдаленный плеск воды.
Где же она? Глаза постепенно привыкали к темноте. Нестерпимо гудела голова. В воздухе витал запах чего-то палёного, отвратительно пахнувшего. На полу в круге, начерченном мелом, лежал клок жженой шерсти. Видимо от него так воняло. На веревках, натянутых прямо под потолком висели пучки с травами. К стенам были прибиты полки, на которых стояли какие-то банки с сушеными ягодами и грибами.
Акулина заприметила совсем маленькое окно прямо под невысокой крышей. Она сгребла солому в кучу, встала на неё, чуть провалившись в мягкую сухую траву. Слегка подтянулась на руках и выглянула в окно.
Кругом простирался незнакомый двор. Несколько построек, стог сена, загон для скота и птицы, и мельница, что стояла у самой воды.
Мельница! Точно же, она у Глафиры в гостях! Дрожа всем телом, Акулина легла на ароматное сено. Мысли одна страшнее другой носились в голове. Значит, Устинья шепнула своим товаркам, что та видела её, когда ведьмы летели с шабаша.
Тысячу раз Акулина кляла себя за неуёмное любопытство. За то, что следила за женщинами, творившими черную магию. За то, что не устояла перед соблазном лицезреть непознанное, страшное, темное.
Как же стыдно! Ее приветила семья местного батюшки, а она? Как она теперь посмотрит им в глаза…
И посмотрит ли? Выживет ли?
С улицы послышался шорох. Девица поднялась и прильнула к щелке. Статная женская фигура мелькнула в темном дворе. Послышалась возня снаружи, будто отодвигался тяжелый засов. В дверях возникла Глафира. Она быстро прошла, светя керосиновой лампой на вытянутой руке.
Акулина, боясь шевелиться, сидела и смотрела на мельничиху огромными от страха глазами.
Глафира с аккуратной прической из заплетенных кос, умело уложенных вокруг головы венцом, возвышалась над девушкой. Смотрела строго и недобро. Она была одела в светлую просторную домотканую рубаху и темно- коричневый сарафан, поверх неё. На фартуке красовались вышитые танцующие петухи, с разноцветными хвостами.
- Устинья мне все рассказала, не имеет смысла прикидываться – голос Глафиры звучал приглушенно и твердо.
Акулина молчала.
- Я провела над тобой обряд. Чуешь, как пахнет? – Глафира сузила карие глаза – теперь ты будешь маяться до конца дней своих. Нам плохо и тебе будет плохо. А ежели вздумаешь рассказать кому, - женщина подошла ближе, взяла Акулину за подбородок и грубо повернула к себе, - то всей твоей приемной семье несдобровать – в глазах мельничихи мелькнул пугающий огонёк, - все поняла?
Акулина сидела и боялась шевелиться. Она кивнула на нарисованный на полу круг:
- Что это?
Глафира рассмеялась.
- Ну да, откуда ж тебе знать. Теперь ты, моя любопытная, заговорена. Тебя будет тяготить все доброе и светлое. А темные дела, наоборот, будут вдохновлять и привлекать. Теперь иди и помни, только пикнешь кому про нас и про то, что видела на Горбатом холме – семья твоя помашет ручкой.
Мельничиха стояла, уперев руки в пышные бока. Затем медленно повернулась, открыла дверь сарая настежь и кивнула Акулине. У самого выхода схватила за рукав рубахи и на ухо прошептала:
- Самое главное забыла сказать. Ты теперь будешь вечно молодой, никогда не умрешь. Твой муж, дети, внуки, правнуки состарятся и уйдут в мир иной, а ты будешь такая молодая и прекрасная – Глафира запрокинула лицо и зловеще рассмеялась, сверкая глазами. Необратимое действие начнется на тридцатый день, как раз будет особенная ночь.
Акулина выскользнула и, не чуя под собой ног, припустила домой.
Тонкий месяц выглянул из-за облака, освятив все вокруг. В дубовой роще заливались соловьи.
Хорошо, что матушки дома нет, а то она бы так расстраивалась, что дочки дома нет до самой глубокой ночи…
Она быстро бежала. Вот показалось здание земской больницы, освященное единственным фонарем, на крыльце сидел Демьян и что-то чинил.
Увидя девушку, он удивленно привстал, Акулина села рядом и заплакала, прикрыв лицо руками. Хорошо, что хоть ему она может рассказать, то, что приключилось с ней у мельничихи, потому что Демьян итак все знает, что было на Горбатом холме.
Выслушав девушку, парень задумался. Глядя куда-то вдаль, он тихо сказал:
- Надо уходить. На берегу Волги в густых лесах живет старец. Мне про него рассказывал отец перед смертью. Тот старец тебе поможет наверняка. Он избавляет от всех недугов, как физических, так и душевных. Давай так, - Демьян осторожно взял Акулину за плечи и заглянул в глаза – сегодня рано утром жду тебя за деревней, на развилке трех дорог. Действовать надо быстрее.
Акулина прибежала к своему дому и осторожно открыла дверь в избу. Батюшка Михаил сидел за столом, сложа голову на руки и мирно спал. Около него догорала свеча, тени притаились по углам. Девушка осторожно тронула батюшку, он вздрогнул, проснувшись.
- Акулинушка, что случилось? Где ты была?
- Прости, батюшка, - Акулина кинулась в ноги к отцу, - с подружками захороводилась на поляне здесь рядом совсем, - Она махнула рукой в сторону.
Батюшка заглянул ей в глаза:
- Я выходил, смотрел окрестности – не было тебя нигде. Акулинушка, может жених у тебя появился? Так ты представь нам его, пусть сватов зашлет, если серьезные намерения. А если нет, то пусть не морочит тебе голову, - батюшка погладил ее по голове. Девица юркнула к себе за занавеску и сделала вид, что легла спать.
Когда дома стихли шорохи, она взяла свою холщовую сумку, набила ее сухарями и сушеными ягодами, сунула пару крупных картофелин. С полки, где стояли толстые восковые свечи, взяла хрустящий лист пергамента и чернилами вывела: «Простите и не ищите меня. Может свидимся потом».
У входа Акулина обернулась на избу, на спящего отца Михаила на лавке, на иконы в красном углу и подумала, во что же она вляпалась?
Алая заря разлилась над горизонтом. Утро было прохладное. Акулина поплотнее накинула шерстяной платок и побежала на развилку трех дорог.
