Тринадцатилетняя война (ее называют еще Войной городов) 1454-1466 годов по своим последствиям может считаться настолько неудачной для Тевтонского ордена, что уступает даже отгремевшей на полста лет ранее Великой войне с ее Грюнвальдской катастрофой.
Как известно, начал свару так называемый Прусский союз, образованный в 1440 году в Мариенвердере, куда съехались представители городов Поморья, желавших большей (а еще лучше полной) независимости от орденского государства – прежде всего, в экономическом отношении. К горожанам примкнуло мелкопоместное дворянство, рассчитывавшее получить от начинающейся заварухи свой гешефт. Четыре года союзники раскачивались, и, наконец, в феврале 1454-го подняли открытое восстание против теократов. Тевтонских братьев поперли из Данцига, Торна, Эльбинга, а потом и в Кёнигсберге рыцарям объявили, что видеть их тут не рады.
Польский король Казимир IV, получая известия с севера, довольно потирал потеющие в предвкушении поживы ладошки. И когда решил, что настал подходящий момент, объявил об аннексии охваченных восстанием территорий ордена. Не менее своего круля охочая до чужого добра шляхта тут же сформировала ополчение и поскакала обживать новые угодья.
Однако дело поначалу явно не заладилось. После целой череды преимущественно неудачных для поляков боев местного значения захватчиков в сентябре 1454 года изрядно потрепали еще и в большом сражении под Хойницем (Конице).
Несмотря на эти неудачи, горячий Казик объявил, что не намерен отступать от заветной цели:
«Даже если бы мне пришлось голову положить, или в последней рубашке остаться, то ни один из моих врагов не дождется, чтобы я отрекся от этой земли, которую Тевтонский орден вопреки всем правам оторвал от тела Королевства Польского. Эти земли являются собственностью короля и Речи Посполитой, которая здесь Орден поселила и помогала ему до тех пор, пока он коварно не выступил против нее и против всех нас, его основателей и добродетелей».
Мало-помалу поляки реабилитировались, но вернуть должок за Хойниц удалось лишь восемь лет спустя.
К тому моменту воеводе Петру Дунину удалось собрать тысячу мечей тяжелой конницы, в рядах которой было и 112 рыцарей. Поддержку им должно было оказывать примерно такое же количество пехоты – преимущественно наемников, вооруженных луками и арбалетами. Противопоставить этому предводитель тевтонцев Фридрих фон Равенек смог свою тысячу тяжелых кавалеристов. Из Бранденбурга и других сочувствующих ордену германских княжеств удалось выписать четыре сотни профессиональных ландскнехтов. Прикинув, что этого, все-таки, будет маловато, догадливый Фриц провел мобилизацию среди еще не разбежавшихся в военном лихолетье крестьян. Рекрутировать, правда, удалось лишь 1300 душ, но даже на них приличных доспехов и нормального оружия не хватило – вооружили мужиков по остаточному принципу. Проще говоря, чем попало.
- От смердов ратного искусства все равно ожидать не приходится, - рассудил фон Равенек. – Так, пусть хотя бы массой своей неприятеля попытаются запугать. А если в итоге и перебьют их, даже поголовно – беда небольшая, бабы потом новых нарожают.
Вполне осознавая, что являются не более чем пушечным мясом, крестьяне-срочники вдобавок к слабой оснащенности имели еще и чрезвычайно низкую мотивацию жертвовать собой во имя спесивых господ рыцарей. Потом это сказалось сполна.
Но, кстати, на первом этапе расчет магистра оправдался: еще издали завидев подходившего к селу Жарновец противника, поляки прикинули на глазок его численность и убедились, что их самих будет-то поменьше. Поэтому вступать в открытый бой сразу не решились, а принялись сооружать вагенбург. Эту тактику они переняли у соседей – чешских «таборитов», да и события восьмилетней давности, когда разбились о немецкий вагенбург, хорошо помнили. В общем, из обозных повозок выпрягли лошадей, построили телеги замкнутым контуром, соединили их цепями и для большей надежности еще окопали рвом.
Глядя на эти приготовления, заколебались уже немцы. Подумали немного и… тоже принялись стаскивать свои фургоны в круг!
- Vorsicht! – объяснил фон Равенеку его помощник Каспар Ностич. – Ляхи явно что-то задумали. Сначала разведаем, что именно, а потом уже наложим им по первое число, как тогда под Хойницем.
В итоге обе армии довольно долго глядели друг на друга из-за своих вагенбургов и ждали, сами толком не зная, чего. Первым потерял терпение Дунин, который 17 сентября 1462 года решился-таки на атаку. Своих пехотинцев он разместил на левом фланге, конницей прикрыл проход между лагерем и берегом озера Рогозница, рядом с которым все происходило, а потом приказал кавалеристам под командой Павла Ясенского наступать.
Фон Равенек и Ностич предпочли не обороняться в надежном вагенбурге, а отразить неприятеля в чистом поле.
- Наших всадников столько же, сколько и польских, - рявкнул магистр. – Но мы сильнее, братья! Auf gehts!
Немецкие и польские конники сшиблись, принявшись пластать друг друга мечами. Поначалу рубились на равных, но потом немцы, которые были известными мастерами в плане владения именно этим видом холодного оружия, стали одолевать. Утомившиеся поляки понемногу отступали к своему вагенбургу.
- Йо-хо! – радостно заорал при виде попятившихся врагов Фридрих фон Равенек. – Избивайте их во имя божье, с нами Санта-Мария!
Воодушевленные тевтонцы бросились за поляками, рассчитывая на плечах отступавших ворваться в их укрепленный лагерь. Но едва приблизились к вагенбургу на расстояние выстрела, попали под настоящий ливень стрел и арбалетных болтов. Действие последних было особенно убийственным – в буквальном смысле этого слова. Тяжелый болт, выпущенный из арбалета искусным стрелком, с определенной дистанции мог пробить насквозь даже закованного в латы рыцаря. Именно так и произошло со многими немцами, в числе которых оказался сам фон Равенек.
Сначала он был ранен стрелой, приподнялся на стременах, но какой именно хотел отдать приказ – продолжать преследование или начать отход – никто так и не узнал. Потому что в следующее мгновение военачальника вышиб из седла метко пущенный наемником-арбалетчиком болт. Увидев, что фон Равенек убит, тевтонцы уже без всякой команды развернули коней и кинулись обратно. И вот тут то, что не вышло у них, сумели осуществить поляки.
Польская конница, перегруппировавшись, ринулась в контратаку, разметала прикрывавшее немецкий вагенбург крестьянское ополчение и через мгновение оказалась уже внутри немецкого лагеря. Прусские мужики только того и ждали – мигом побросали рогатины и улепетнули в ближайший лес. Ландскнехты оказали куда более упорное сопротивление, но ввиду своей малочисленности тоже были в итоге разбиты.
Считается, что в той битве Тевтонский орден потерял около 1 000 бойцов, третью часть которых составили как раз тяжелые кавалеристы. Это против сотни человек, которых оставили на поле боя поляки. Правда, еще 150 их раненых вскоре также отдали богу душу. Но что интересно, Петр Дунин, который в схватке получил два серьезных удара, оказался счастливее своего визави фон Равенека и в итоге смог выжить.
Победителям достались весь немецкий обоз, казна, более 200 лошадей и даже несколько пушек. Но гораздо важнее, что сражение под Жарновцем оказалось чем-то сродни Сталинградской битве Второй Мировой. В том смысле, что полякам удалось перехватить стратегическую инициативу и затем удерживать ее до конца войны.
