В конце 1774 года по приказу императрицы Екатерины II известный русский полководец Александр Суворов направился в Уфу на подмогу графу П. И. Панину, возглавлявшему карательные войска при подавлении Пугачевского восстания.
Вопреки своей обычной практике А. В. Суворов не спешил и прибыл в Уфу, когда судьба пугачевцев уже была решена. О суворовском характере — дотошном и неугомонном, были хорошо осведомлены даже в далекой Уфе, и местное начальство его заранее побаивалось. И, действительно, Суворов всем преподнес сюрприз. О пятидневном его пребывании в Уфе пишет в своем дневнике М.С. Ребелинский.
На площади перед Смоленским собором (ныне Монумент Дружбы) выстроились войска Уфимского гарнизона во главе с воеводой Борисовым и комендантом Уфы Мясоедовым. Все было готово для торжественной встречи полководца — вынесли иконы, приготовились бить в колокола. Тогда существовала традиция въезда в город: впереди адъютант, затем карета с начальством, замыкает шествие конный конвой. И никто не обратил внимания на небольшую кибитку, прибывшую в Уфу часа за два до церемонии. Когда спросили, кто в ней едет, последовал краткий ответ: «Адъютант Суворова».
Однако на самом деле это был сам Суворов, стремившийся избежать помпезной встречи. В момент, когда на Смоленском соборе зазвонили колокола, Суворова в карете не оказалось... Он уже вникал в дела уфимского гарнизона. Ночью осматривал драгунских лошадей, а наутро командиру полка сделал выговор. Остановился А. В. Суворов в доме заводчика Демидова (дом на углу улиц Большой Казанской и Малой Ильинской, теперь Октябрьской революции — Воровского).
В Уфе он пробыл пять дней и во время пребывания однажды, в ночное время, вздумал тайно осмотреть лошадей драгунского полка в конюшнях их. Об этом не извещены были не только полковой командир, даже никто не знал и из прочих чинов, да и сама свита его, кроме одного часового у конюшен, которому строго запретил объявлять об этом всякому своему начальству, ни даже товарищам. На другой день сделал выговор полковому командиру и офицерам его за то, что в кошюшнях у них нет надлежащего порядка, что такие-то лошади стоят без сена и проч. Полковой командир, усмотрев из выговора частности и мелочи, должен был заключить, что Суворов сам лично был в конюшне; ни от кого не мог узнать о времени его ревизии. За эту сдержанность часового часовой произведен Суворовым в капралы..."
Суворов выслушал доклад генерал-майора Фреймана о положении в Башкирии, беседовал с уфимским воеводой, ознакомился со следственными делами, которые вела провинциальная канцелярия. Действия его были направлены на ограждение уфимских чиновников, расследовавших повстанческие дела, от жестких требований Фреймана, признававшего лишь крайние карательные меры. Суворов приказал воеводе вести разбирательство, "не нанося суровости и обид, но доходить до всего без потеряния времени, подробно" и держать под стражей лишь тех, чье намерение "клонилось к возмущению и злодейству".
