.
Эзра Паунд в большей мере яркая, знаменательная личность, чем большой поэт. Его ученики, включая и Элиота интереснее, интереснее его по поэтике и Оден, (не смотря на то что я никогда особенно не увлекался ни тем, ни другим), и Роберт Фрост, однако, безусловно именно Паунд проложил пути к новым литературным стилям в поэзии. Он напоминает из русских авторов Вячеслава Иванова, от которого шел и Велимир Хлебников . Однако, на фоне Хлебникова стихи Вяч. Иванова, (от которого ранний Хлебников что -то взял, как и позднее от куда более одаренного и интересного Михаила Кузьмина ) блекнут.. Но все -таки читать Эзра Паунда интересно. Был ли Эзра Паунд фашистом? Если и был, то лишь ,потому, что не смог в поэзии выразить себя, и ту архаику античной речи, к которой он стремился ... Как мне кажется, в фашизме Паунд выражал свою остаточную, и невыраженную поэтическую энергию. Когда масштаб личности превосходит масштаб поэта - часто поэта привлекают фашистские теории. А когда наоборот масштаб поэта превосходит масштаб его личности - теории коммунистические.
ВИЛАНЕЛЛА, ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЧАС
.
Я перестарался в подготовке события,
Было зловеще.
С аккуратностью человека средних лет
Я отложил только нужные книги.
Я почти закрыл страницы.
Красота – это такая редкость.
Так что, не многие из моего фонтана пьют.
Так много бесполезного сожаленья,
Так много времени растрачено впустую!
И теперь я смотрю из окна на
дождь, суетящиеся автобусы.
“Их микрокосм потрясен” –
воздух дышит сим фактом.
В их части города
они игрушки враждебных сил.
Откуда мне знать?
О, я зная достаточно.
Их ждет что-то.
Что ж до меня;
Я перестарался в подготовке события –
Красота – это такая редкость.
Так что, не многие из моего фонтана пьют.
Два друга: глоток леса…
Друга? Станут ли люди меньше друзьями
всего лишь потому, что один в конце концов нашел их?
Дважды обещали прийти.
“Между вечером и утром?”
Красота будет пить из моего разума.
Юность тем временем позабудет,
моя юность простилась со мной.
II
(“Не молчи! Ты танцевал как деревянный?
Твои работы нравились кому-то,
и он был так искренен.
Ты нес чепуху
В первую ночь?
На следующий вечер?”
Но они вновь обещали:
“Завтра в пять.”)
III
И вот уж третий день –
ни от кого не слова;
Молчат и он, и она,
Только записка другого человека:
“Дорогой Паунд, я уезжаю из Англии.
Эзра Паунд
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЭТИКЕ МИХАИЛА КУЗЬМИНА
.
Михаил Кузмин гениальный поэт, но гениальность его проявилась даже не в позднем, а в зрелом периоде. В позднем периоде произошел некоторый спад, а в раннем периоде мы видим его потенциал. В своих гностических поэмах, немного под влиянием Маяковского, ( в которых он и Маяковского, и даже Анненского перещеголял) Кузьмин предстает как гений. Но гений только в русском понимании, а не в мировом, как Цветаева. Иногда мне кажется, что если бы у Кузмина была нормальная ориентация - он стал бы великим, вторым Пушкиным. Ему не хватало роли женщины. Его больше волновали - юноши. И эта вот чувственность, искупаемая его искренним христианством - утончала Кузьмина , но вот возвышала, вряд ли. Потому он и монашески-чист и одновременно лукав , и читать его интересно только по языку. Константин Кавафис другой случай. Он чистый грек. И даже питаемая любовью к юношам - поэзия Кавафиса очень мужская по сути, лаконичная, сдержанная, иногда, даже, суровая. Да и поэтика Одена - очень мужская. Поэтика же Михаила Кузмина -ажурная и изысканная по словесности, и ритму, но очень жеманная.
ПОХОЖА ЛИ, МОЯ ЛЮБОВЬ
.
Похожа-ли моя любовь
на первую или на последнюю,
я не знаю,
я знаю только,
что иначе не может быть.
Разве Венерина звезда
может не восходить,
хотя не видная,
за тучей,
каждый вечер?
Разве хвост Юнониной птицы,
хотя бы сложенный,
не носит на себе
все изумруды и сафиры востока?
Моя любовь — проста и доверчива,
она неизбежна и потому спокойна.
Она не даст
тайных свиданий, лестниц и фонарей,
серенад и беглых разговоров на бале,
она чужда намеков и масок,
почти безмолвна;
она соединяет в себе
нежность брата,
верность друга
и страстность любовника,—
каким же языком ей говорить?
Поэтому она молчит.
Она не романтична,
лишена милых прикрас,
прелестных побрякушек,
она бедна в своем богатстве,
потому что она полна.
Я знаю,
что это — не любовь юноши,
но ребенка — мужа
(может быть, старца).
Это так просто,
так мало,
(может быть скучно?)
но это — весь я.
Разве можно хвалить человека
за то, что он дышит,
движется, смотрит?
От другой любви мне осталась
черная ревность,
но она бессильна,
когда я знаю,
что ничто,
ни она,
ни даже Вы сами,
не может нас разделить.
Это так просто,
как пить, когда жаждешь,
не правда-ли?
М. Кузмин, 1913 год.
