Недалеко от нашего участка протекала речушка, – называлась Большой Патом. В нее впадал ручей Эреньюрях. Вот на него-то я и ходил ловить хариуса, не много его там было, да и не крупный. но штук по десять за вечер я вылавливал.
Обычно ловил я на простую поплавочную удочку, сделанную из куска лески, крючка и вырубленной недалеко от избушки молодой березки. Хариус клевал на все. Мне не нужно было вязать искусственных мушек-обманок, вокруг в достатке было живых оводов, кузнечиков и мух, которые и шли на наживку. Один раз я, найдя сигаретный окурок, оторвал от него фильтр распушил и пристроил на крючок, клев был не менее эффективный.
Устраивался на ловлю я обычно в теснине, где два огромных камня сдавливали ручей с двух сторон и создавали естественную плотину в пару метров глубиной, из которой под напором вырывался поток в метр шириной, в этом потоке и любили держаться хариусы. Периодически я видел на дне омутка рыб, похожих на пескаря, но размером в 30-40 см, поймать их не получалось. Знакомый эвенк сказал, что это – усачи, и добывают их только по осени острогой.
За вечер я ловил штук по десять хариусов, то ли после поимки нескольких экземпляров рыба становилась осторожной, то ли я вылавливал всю стаю в данном месте.
Через несколько рыбалок я пошел искать по ручью новые рыбные места. Выше участка ручей поворачивал в распадок и протекал по зарослям смородины, жимолости и черемухи. Вот в этом распадке я нашел достаточно обширный и глубокий плес, вода в котором была цвета крепкой заварки. Хариус в нем был и клевал на удочку, но почему-то предпочитал держаться в полводы и клевать предпочитал на червя, которого найти в данной местности было очень трудно, добыча червя была такой же захватывающей, как и ловля рыбы. Копал я его в местах, где были родники, которые не давали вечной мерзлоте проморозить землю насквозь. В очередной раз разжившись несколькими червями, я собрался на рыбалку.
В обед, зайдя в столовую, я сказал коллегам, что, может быть, вечером на ужин будет малосольный хариус. Это было воспринято с большим энтузиазмом, так как еда в столовой хоть была изобильной и сытной, но не баловала разнообразием, и уж тем более в меню практически не было свежей рыбы. Народ стал интересоваться, куда я собрался идти ловить рыбу. Узнав, что я собрался на ловлю в распадок, заросший кустарником, народ на перебой стал мне говорить, что я очень рискую нарваться на косолапого, так как сейчас как раз созревает смородина, и медведи как раз бродят по берегам вот таких ручьев, откармливаясь на ягоде. Я почему-то счёл их предупреждения вызовом своей смелости и решил, что все равно пойду рыбачить на найденный плес.
Вечером, после работы, заскочив в столовую и слегка перекусив, я поспешил на рыбалку.
Идти к плесу нужно было по берегу, заваленному крупными голышами величиной с человеческую голову и крупнее, так что, на спотыкавшись и напрыгавшись, я добрался на место.
Размотав удочку, я наживил на крючок червя и забросил поплавок вверх по течению. Внимательно следя за поплавком и попутно отмахиваясь от гнуса, я стоял на низком берегу ручья, который весной заливался водой и с которого течение унесло весь плодородный слой, оставив только камни. Ширина ручья в этом месте была около пяти метров, другой берег был выше примерно на метр, он густо зарос смородиной и жимолостью. Внезапно, краем глаза я увидел, что куст смородины, стоящий почти напротив меня на другой стороне ручья, слегка шевельнулся. У меня с собой был только перочинный ножик, слегка хлипкий, но отточенный до бритвенной остроты. Вытащив его из кармана и открыв, я смотрел на привлекший мое внимание куст. Несколько минут ничего не происходило, и я уже подумал, что мое спокойствие нарушил какой-нибудь мелкий зверек вроде колонка или норки, который, увидев или учуяв меня, побежал и задел куст. Но куст вдруг затрясся так, что я понял, что мелким зверем тут не пахнет, куст, сотрясавшийся от корня до вершины в течение нескольких секунд, внезапно замер. По моей спине побежали мурашки: я вспомнил все предупреждения коллег о медведях.
Бежать я боялся, зная, что это может спровоцировать медведя на атаку, и бежать по крупным камням быстро не получится, поэтому я лихорадочно думал что ж мне предпринять. Почему-то мне вспомнилось, что древние люди отгоняли хищников, кидая в них камни, я нагнулся, поднял камень размером с кулак и метнул его в куст.
Как ни странно, ничего не произошло, куст не ответил ни ревом, ни движением. Сказать, что я был удивлен, – ничего не сказать. Но я был твердо уверен: тряска куста мне не показалась, поэтому, подняв камень побольше, – где-то с голову величиной – я замахнулся, чтоб метнуть его в куст. Но был остановлен человеческим криком: «Я те кину!!! Я те кину!!!»
Держа в руках камень, я смотрел на поднимающегося из-за куста дядю Саню, мужика лет сорока от роду – моего коллегу, который, как он сказал, собирал смородину на варенье на берегу ручья , увидел, что я иду на рыбалку, и решил меня напугать. Наверное, это у него получилось. Хотя мне доставили удовольствие взгляды, которые Саня бросал на камень в моей руке, наверное оценивая его вес и думая, как он мог прилететь на его берег.
В тот вечер рыбалка почему-то не сложилась, рыба не брала. Поймав пару хариусов, я вернулся на участок, где за ужином мужики слушали рассказ Сани и ржали, хотя все подколки достались в основном не мне.
