Восточная Пруссия вполне предсказуемо стала практически единственной из германских провинций, на собственной шкуре (точнее, территории) испытавшей реалии Первой мировой войны. Уже в 6 утра 1 августа (по новому стилю) 1914 года казачьи разъезды пересекли границу Второго рейха в районе города Маркграбова (теперь это польский Олецко), три дня спустя за ними последовала 1-я армия Северо-Западного фронта, 7 августа к ней присоединилась 2-я армия. Это было первое вторжение из трех, в итоге которого русские войска остановились на линии Лабиау (современный Полесск) – Тапиау (Гвардейск) – Велау (Знаменск), а уже в первых числах сентября откатились за Неман.
На смену разгромленной в районе Мазурских озер армии Самсонова была переброшена 10-я армия, которая во взаимодействии с 1-й предприняла вторую попытку общего наступления, но все закончилось поражениями у Владислава и Лыка.
Очередной натиск в ноябре 1914-го был предпринят после русских побед под Варшавой и Ивангородом силами 10-й, 5-й, 2-й и 1-й армий и закончился неудачным для Российской империи Зимним сражением в Мазурии, когда пришлось отступать к Гродно и Сувалкам.
Однако в данном случае нас интересуют не столько события на фронте, сколько действия русского командования в тылу своих войск. Конкретно речь пойдет о выселении мирных (во всяком случае, номинально считавшихся таковыми) жителей Восточной Пруссии в Россию.
Поначалу депортировать никого не планировали, ведь ожидалась сравнительно быстрая победа, после которой вся Восточная Пруссия попадала в русскую зону оккупации Германии. Когда ожидания не оправдались и пришлось срочно уносить ноги, и подавно было не до «мирняка».
Регулярные депортации начались в период второго русского наступления, достигнув наибольшего размаха к ноябрю. В первой половине этого месяца только на участке 10-й армии было отправлено в тыл 515 пруссаков разного пола и возраста. Оказалось, что в условиях войны, принимавшей все более позиционный характер, иметь позади своих боевых порядков множество цивильных граждан противостоящего государства небезопасно. Причин для вполне обоснованного беспокойства хватало – начиная от безусловно враждебного настроя немчуры, неустанно шпионившей в пользу своей армии, а то и совершавшей различные диверсии, до угрозы эпидемий тифа и других опасных болезней, вспышки которых последовали среди обывателей.
«Проклятым иванам» многие пруссаки и впрямь пакостили, как только могли. Указание неправильного пути конным разъездам и посыльным было, пожалуй, наименьшим злом. Известен, например, случай, произошедший после взятия Инстербурга (нынешний Черняховск) и размещения там штаба 1-й русской армии.
Двое немецких солдат отстали от своих драпавших во все лопатки частей и решили затаиться среди персонала местного отеля «Дессауэр Хоф». Владелец гостиницы это позволил, о чем потом едва не пожалел.
«Когда я однажды утром пришел в отель, на веранде царило большое волнение, - вспоминал отельер позднее. - Несколько штабных офицеров, среди них граф Шувалов, казалось, уже ждали меня. В возбуждении они сообщили мне, что у одного из них с веранды была похищена папка с документами. Я уверенно, хотя и в вежливой форме, отверг возможность подозрения, что преступником мог быть кто-то из моего персонала. Позже, когда русские были отбиты, Вердехоф, ставший опять немецким солдатом, рассказал мне, что он действительно взял папку с документами, так как предполагал, что в ней находится картографический материал. Но в ней оказались только пара газет и незначительные телеграммы. После этого он уничтожил папку, чтобы не оставлять никаких следов».
Нетрудно предположить, что ожидало бы и шпиона, и его укрывателя, если б тайное стало явным. Депортировать немцев уж точно бы не стали, вполне однозначно решив их судьбу прямо на родине. Однако помимо шпионажа достаточно широко практиковались и откровенные теракты.
«Как в официальных документах, так и в воспоминаниях очевидцев отмечается, что некоторые «мирные» жители убивали одиночных солдат, стреляя им в спины, - пишет историк Константин Пахалюк. - Это могли быть как одиночные патриотически-настроенные граждане, так и (что более вероятно) немецкие патрули и соединения ландштурма, которые, пользуясь пособничеством местного населения, нападали на русские войска, устраивали засады».
В Алленштайне (сегодня - польский Ольштын) бюргеры, до того раболепствовавшие перед оккупантами, взялись за припрятанное оружие в момент, когда русский 13-й корпус с боем оставлял город.
Точно так же при аналогичных обстоятельствах вели себя жители Тильзита (теперь Советск) в сентябре 1914-го. Поэтому, когда через месяц русские войска вновь оказались в окрестностях города, там поднялась неописуемая паника. Пруссаки ожидали неминуемого возмездия – сами-то они в подобной ситуации уж точно никому не спустили бы.
«В целом подобные действия местного населения, которое «безобидным» вовсе не назовешь, думаю, нужно рассматривать как проявление патриотизма, - считает Пахалюк. - Наши же, также небезосновательно, видели в этом коварство».
Многие до сих пор убеждены, что Первая мировая война (пусть даже в определенной части) велась еще по «джентльменским» правилам. Хотя, если бы это было действительно так, в ней не могли бы ни участвовать в качестве шпионов, по крайней мере, женщины и дети. В Восточной Пруссии же подобное наблюдалось сплошь и рядом.
Командир 1-й кавалерийской дивизии Василий Гурко вскоре после перехода границы убедился, что местные жители охотно снабжают информацией о передвижении его соединения германское командование. Походные колонны постоянно сопровождали на велосипедах мальчишки школьного возраста.
«Первое время мы не обращали на них внимания, - рассказывал генерал. - До тех пор, пока обстоятельства совершенно ясно не показали нам, ради чего раскатывают вокруг нас эти велосипедисты. Тогда мы были вынуждены отдать приказ открывать по юным самокатчикам огонь».
К слову, немцы сполна воспользовались и этим обстоятельствам, раструбив на весь мир, что эти ужасные русские расстреливают даже «онижедетей».
Пруссаки без сожаления поджигали стога сена и даже собственные сараи с конюшнями, подавая знаки своим о приближении русских войск. Неоднократно в руки патрулей попадались и германские разведчики, переодетые в крестьян и даже напяливавшие на себя женские платья. А вот как описывал происходящее старший офицер 1-й батареи 6-й артиллерийской бригады 15-го корпуса 2-й армии полковник Владимир Желондковский:
«Мой командир батареи вдруг приходит в ярость. «Что за безобразие, какие-то немцы шляются вдоль колонны. Наверно считают пушки и солдат. Разведчики, гоните их от колонны. Пошли вон отсюда!» Оба немца побежали в сторону прямо по целине, закрывая руками головы от сыпавшихся на них ударов нагаек. Через несколько шагов отошедший в картофельное поле солдат нашел 2 велосипеда, а около них 2 винтовки и патроны в сумках. «Вот видите, что это за немцы, и почему мы их не арестовали?», - сокрушался мой командир».
В конце концов, все эти немецкие выходки настолько достали генерала от инфантерии Николая Рузского, главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта в сентябре 1914 - марте 1915 годов, что тот направил циркулярное распоряжение командующим 1-й, 2-й, 4-й, 5-й и 10-й армиями с распоряжением:
«Ввиду явно враждебного нам немецкого и еврейского населения удалять всех жителей немцев и евреев мужского пола рабочего возраста вслед за отступающими войсками неприятеля».
Жаль только, что к циркуляру не прилагалась инструкция, как это можно сделать на практике.
«Разумеется, ни о каком удалении «в сторону противника» в условиях позиционной войны не могло быть и речи, - подтверждает историк Сергей Нелипович. - Следовательно, выселять восточнопрусских немцев можно было только в Россию.
Что, собственно, и принялись делать. Да, видать, настолько интенсивно, что уже зимой 1915 года тогдашний министр внутренних дел Российской империи Николай Маклаков забил тревогу. Мол, из Восточной Пруссии, помимо означенных немцев и евреев рабочего возраста поступают дряхлые старики, женщины и дети – иногда даже с принадлежащим им скотом и другим имуществом. Причем депортируемые прибывали целыми эшелонами - к ужасу губернских властей, заранее об этом не оповещенных. Короче, творился обычный русский бардак, усугубляемый тем, что неприятельские подданные в большинстве своем были плохо (а для русской зимы, считай, отвратительно) одеты и не имели средств для пропитания.
В короткий срок депортированными пруссаками оказались переполнены Воронежская и Саратовская губернии, так что очередные партии немцев повезли дальше – в Симбирск, Астрахань, Восточную Сибирь. Содержание, пусть даже весьма скудное, такой массы иностранцев влетало казне в копеечку. Неудивительно, что Маклаков взмолился о прекращении массовой высылки жителей из Восточной Пруссии или хотя бы о снабжении самых неимущих из них деньгами, провизией и теплой одеждой на время следования до этапных пунктов.
Однако неповоротливую военную махину было уже не остановить. Весной 1915 года бои в Восточной Пруссии завершились и немцы уже бодро топали по российской территории. А Симбирское губернское жандармское управление продолжало принимать все новые партии выселенцев: в марте - 143 человека в возрасте от 2 месяцев до 85 лет, в апреле — 364 лица возрастом от нескольких месяцев до 92 лет и потом еще 110 немцев от 4-недельного до 75-летнего возраста, в мае - 27… К этому моменту по этапу в Симбирск дошло уже около 650 гражданских пруссаков. Немало их оказалось и в других регионах России. По данным, которые приводит Нелипович, к февралю 1915 года в Барнауле содержалось 137 мужчин, 21 женщина и 35 детей, в Ново-Николаевске - 63 мужчины, 5 женщин и 8 детей.
Вот что сообщал один из чиновников, прибывший из Петрограда с инспекцией в российскую глубинку:
«В Ново-Николаевске, в здании Романовского реального училища содержаться 768 человек. Кроватей и нар нет, спят на полу. Для подстилки сделаны соломенные маты... Женщины и дети размещены в особой комнате отдельно от мужчин, но как для женщин, так и для мужчин одна уборная во дворе».
В Барнауле пруссаками набили частный дом, обустроив там двухъярусные нары. «Туалет типа «сортир» действовал в режиме унисекс, что крайне смущало женщин. Флигель-адъютант Борис Михеев, докладывая об этом императору Николаю II, отмечал, что по-русски острые на язык барнаульцы прозвали пруссаков «вольнопленными».
В том же 1915 году Россия и Германия заключили межправительственное соглашение о репатриации гражданских невоеннообязанных лиц. Вот только немцы Восточной Пруссии оказались из текста этого документа исключены! Им пришлось мыкаться вплоть до установления в нашей стране власти большевиков, вместе с Брест-Литовским миром в 1918 году подписавших и дополнительный Советско-германский договор, предусматривавший возвращение на родину всех гражданских лиц, находящихся па территории договаривающихся сторон. И даже с выплатой «умеренного вознаграждения за причиненный во время войны вследствие их происхождения ущерб»! Правда, так и осталось неизвестным, сколько именно «вольнопленных» смогли эти деньги получить, да и вообще выехать, наконец, в фатерлянд.
По германским данным, за время Первой мировой войны в Россию из Восточной Пруссии было депортировано от 10 тысяч до 13 600 «ни в чем не повинных гражданских лиц». Из которых 4 тысячи обратно так и не вернулись.
